intoxiqué

      После расстрела Лайта Миса направляется к могилам Ватари и L, чтобы почтить их память. В этих смертях есть что-то неправильное— что-то, из-за чего и родилась идея предать Лайта. Родилась и осуществилась, по пути унеся тысячи человеческих жизней, но всё же достигнув цели.       На небе сгущаются тёмные тучи. Отблески между ними похожи на кровь, этот цвет, отдающий металлом, преследует Мису повсюду с тех самых пор, как на её глазах умер Лайт. Он умирал долго, мучительно, корчась в предсмертной агонии на полу заброшенного склада, а Миса просто стояла возле Ниа и агентов СПК, пытаясь убедить себя, что так правильно.       Небосвод сдавливает грудь тяжёлыми тисками, словно говоря «Замедли шаг, не мчись, спешить уже поздно», прежде чем Миса приближается к могилам, давя непрошенные слёзы.       Ватари не желал зла ни ей, ни Лайту. Он даже не пытался поймать Киру, просто следовал инструкциям L, носил ему сладкое, был представителем. Славный старичок. Его смерть стала позорным пятном на безупречной репутации Киры.       Порой Миса думает, что, в конечном счёте, смогла бы спасти хоть кого-нибудь. Глаза Бога Смерти не особо сильное преимущество, но всё же имеют вес — так почему она не надавила на Лайта, почему не потребовала прекратить смерти тех, кто не угрожал плану? Ответ прост: вместо этого ликующая Миса вертелась вокруг него и радовалась победам своего кумира.       Стоя возле могилы, Миса возводит глаза к небу, пытаясь прекратить рыдать. Слёзы на щеках высыхают, на смену им приходит невыносимое жжение, разрывающее изнутри. Это чудовищно-странная смесь отвращения к себе, тихой злости и беспомощности. Любовь к Лайту не стоила всех этих жертв. Миса жестоко ошиблась, когда думала, что Кира — воплощение справедливости.       Миса изо всех сил старается не вчитываться в имена, написанные на надгробных плитах, так напоминающие список убитых, занесённых в Тетрадь, но все попытки напрасны: на могиле L чёткими крупными буквами выведены иероглифы «Рьюга Хидеки».       Забавно. Великий детектив ни в какую не хочет раскрыть своё имя даже после смерти, хотя проигрывает её обожаемому Лайту. Задуманная Ягами Миса, должно быть, скачет от восторга и льёт крокодильи слёзы о том, что не смогла убить L своими руками и не помогла возлюбленному. Но настоящая Миса долго сидит в темноте ванной, пытаясь собраться с мыслями и понять, почему смерть Рьюзаки не принесла долгожданного облегчения. Поняв, она долго готовится, чтобы Лайт ничего не заподозрил, а когда объявляется Ниа, связывается с ним и соглашается на сотрудничество.       Миса осознанно пошла против Лайта, подключила к расследованию все свои скудные мозги, пытаясь найти компромат на Лайта. Всё потому, что она по-настоящему жалела о смерти L.       Опасная близость могил пробуждает внутри забытое чувство раскаяния. Одинокая слеза скользит по щеке, и Миса с горькой усмешкой смахивает её указательным пальцем. Интересно, что бы сейчас сказал L, узнай он, что именно смерть друга Рьюзаки послужила для неё отправной точкой?       «Так надо, Миса, ты ничего не понимаешь», — без конца твердит Лайт. Миса верит, внимает каждому его слову, открыв рот. Только когда жертвует собой бедная Рэм, когда погибает L, не совершивший ни единого преступления и всего лишь осмелившийся бросить вызов Кире, когда погибает даже не детектив, а Рьюзаки, её друг — только тогда Миса понимает, кем всегда на самом деле являлся Лайт.       Лицемером.       Лайт вовсе не пытался построить новый мир. Он лишь хотел побыть Богом, ощутить вседозволенность, думая, что после всех преступлений останется чист и прослывёт героем, за которым будет следовать толпа таких же одержимых правосудием, как Миса.       Миса всё же опомнилась и поняла, что его руки по локоть в крови.       Дождь надвигается на город ледяной стеной, обрушивая на землю резкий холодный поток. Капли, шлёпаясь на плечо, скатываются по тёмному платью, вымачивают светлые волосы, собранные в тугой пучок, словно хотят смыть все те грехи, в которых не так давно Миса купалась с наслаждением, — но не могут.       — Почему ты умер? — робко, даже как-то торжественно нарушает тишину Миса. — Потому что доверился нам? Потому что думал, что друзья не предают?       Выкрашенные в чёрный цвет губы кривятся. Миса вскидывает голову и до боли, до чёрных точек в глазах всматривается в помутневшее небо. Ей больно, больно не от смерти Лайта, а из-за него, из-за этого асоциального детектива, у которого друзей не было никогда. Который не верил в дружбу, но поверил благодаря Мисе.       Дружба его и сгубила.       — Почему ты проиграл, L? — Миса продолжает с ненавистью смотреть в небо. Смешно. L давным-давно спит вечным сном в Раю, который заслужил. — Ты же был так близок, ты не ошибся! Лайт был Кирой! Так почему, Рьюзаки? Почему?!       Туфли на каблуках сдавливают ноги. Миса, не в силах терпеть эту ноющую боль, падает на колени, пачкая колготы в грязи, но не обращая на это никакого внимания. Всё, что завладело ей — это могилы и Лайт с гневно горящими от ужаса глазами. Из холодного, высокомерного убийцы, возомнившего себя вершителем правосудия, он успевает превратиться в жалкое, ничтожное создание, неспособное раскаяться даже в смерти собственного отца.       В тот момент Миса понимает, что он никакой не бог, а всего лишь загнанное в ловушку животное, действующее на инстинктах. И всё-таки, первая любовь, идеал, личное божество Аманэ… но она решилась положить конец всем убийствам и отомстить за смерть L. Даже пойманного, Лайта ни в коем случае нельзя было оставлять живым, потому что он предательства бы не простил.       — Миса-Миса? — в такт резкой громовой вспышке слышится чей-то приглушённый голос. Миса приподнимает от ладоней заплаканное лицо, не желая оборачиваться. Ей всё равно, кто к ней подошёл и о чём собирается спросить, однако одного беглого взгляда оказывается достаточно, чтобы вздрогнуть и с трудом подавить в себе испуганный вскрик. Обернувшись, Миса неуклюже переворачивается на спину и распахнутыми от ужаса глазами взирает на возвышающегося над ней человека. Он держит над собой зонт, кутаясь в какой-то тёмный бесформенный плед, и смотрит знакомым пронизывающим взглядом бездонных чёрных глаз, от которого всё внутри, замирая, с резким свистом ухает вниз.       — Рью… рьюзаки? — заикаясь, с трудом выговаривает побледневшая Миса. Сердце бешено пульсирует где-то в районе горла, отдаваясь гулким эхом в ушах, а порывы ветра относят слова куда-то в сторону. Это действительно он. Рьюзаки, или, вернее, L, сейчас стоит перед ней, такой живой и одновременно далёкий, но Миса не может понять, как такое возможно. Неужели L оказался настолько чист, что его выпустили из загробного мира, дав второй шанс? Потому что иного объяснения нет, сверхъестественные силы вмешались и сюда.       — Это я, — помолчав, выразительно произносит L. Дождь окутывает его плотной туманной дымкой, длинные чёрные волосы, отросшие за прошедшее время ещё больше, прямыми мокрыми прядями спускаются по шее. L делает шаг вперёд и протягивает руку.       — К-как?.. — единственный вопрос, приходящий в голову, кажется чересчур простым и банальным. — Рьюзаки, как ты…       Миса силится приподняться, но вместо этого руки ещё больше утопают в противной, дурно пахнущей грязи. L продолжает стоять над ней — и уж лучше бы он был в ярости, выложил всё, как есть, лучше бы ударил её, как это иногда делал Лайт. Но L холоден и сдержан, поэтому не тратит силы на бесполезный крик. Миса поднимает ладони кверху, пытаясь отгородиться от него, лишь бы не видеть этот тёмный взгляд, полный немой укоризны и какой-то… вины?       «Какого чёрта, Рьюзаки, ты же не виноват! Какого чёрта ты смотришь на меня так?!» — Мисе хочется кричать, но она лишь размазывает слякоть по лицу, окончательно портя макияж, и что-то жалобно пищит. Когда сильные руки L подхватывают её под локти и с трудом приподнимают с земли, она не сопротивляется, отрешённо наблюдая за тем, как с носа соскальзывают капли дождя, смывая комья земли. L выпрямляется и пускает её под зонт.       Не каждый видел Аманэ Мису в таком виде: растерянную, растрёпанную и такую отчаянно-несчастную, словно маленькую девочку, заблудившуюся во тьме, нашедшую свет и теперь боящуюся приблизиться к нему. Боящуюся обжечься. Миса пытается вздёрнуть подбородок, чтобы хоть как-нибудь побороть неуверенность, но тотчас же осознаёт тщетность своих попыток.       L в чём-то похож на Лайта — он такой же не-человек. Машина, запрограммированная на поимку преступника, детектив с IQ под двести, у которого в арсенале есть лишь скупой набор эмоций, любовь к сладкому да болезненная одержимость Кирой. Он не станет удивляться всемирно известной модели, втоптанной в грязь. Он не способен сочувствовать, сострадать, и, если остался в живых, без тени сомнения отведёт её на эшафот как вторую Киру. Действительно, что с того, что Миса содействовала поимке первого. Они ведь всё равно были сообщниками. Они убивали людей.       Людей… Миса вздрагивает от пробегающего по коже мерзкого холодка. Она ведь на самом деле полная дура, не чета гениям вроде Рьюзаки и Лайта. Никогда в полной мере не осознавала того, что творит. Для неё людские жизни — всего-навсего пара росчерков гелевой ручкой, и о препятствиях, вставших на пути, можно тотчас же забыть. Для Мисы это всего лишь слова. Всего лишь буквы. Всего лишь предложения, описывающие смерть.       Миса-Миса — добрая душа, девушка-солнце, девушка-справедливость. Не преступница. Не убийца. Ведь так?       Так почему же все эти качества оказались погребены под слепым долгом Кире и влюблённостью в Лайта? Почему только сейчас, стоя под ледяным дождём, рядом с непонятно как выжившим L, Миса осознаёт, что всё это никакие не шутки? Что она на самом деле убивала людей, которых даже не знала лично, стирала их из истории, оставляла без близких ни в чём не повинных?       — Всё проще чем ты думаешь, Миса-Миса, — звук голоса L пробирает до дрожи. Миса отворачивается, понимая, что сейчас Рьюзаки, которого они заставили пройти через такой огонь, самый настоящий хищник, а к хищнику нельзя обращаться спиной, — и всё равно не решается стоять с ним лицом к лицу. Она не имеет права.       — Рэм не успела записать моё имя в тетрадь, — L, как всегда, краток и сух, но Мисе почему-то кажется, что, обернись она, увидит тень усмешки на его губах. Поразительно. Выдержка детектива достойна восхищения, потому что кто ещё смог бы так спокойно говорить о своей смерти? Никто, в этом Миса уверена.       — Ватари, к сожалению, спасти не удалось, — словно невзначай роняет L. Эти слова, вспарывая ледяной воздух, жалят сердце не хуже кинжала. Миса зажмуривается изо всех сил, пытаясь не подпустить к себе зловещих демонов, шепчущих о вине. Тонкие сильные пальцы обхватывают её плечи, и L с силой разворачивает к себе. Миса утыкается куда-то ему в грудь, шмыгая носом. Слёз не сдержать. Они скатываются по подбородку и смешиваются с каплями дождя, стекающими с потяжелевшей одежды.       Но ведь Рьюзаки, L… получается, он всё знал…       — Ты знал, — выдыхает Миса, приподнимая брови. Ослабевшие ладони несильным, но довольно ощутимым толчком отпихивают L в сторону. — Ты всё-таки знал, что мы Киры, а не просто подозревал нас? Да?!       — Конечно, — беззвучно отзывается L. — Миса, мне кажется, я говорил об этом множество раз. Не стоит удивляться.       — И ты знал о том, что мы потеряли память и считали тебя своим другом… — после всего, через что прошла Миса, она стала намного сильнее, расчётливее, жёстче, умнее. — Ты знал о том, что я привязалась к тебе! Ты всё предвидел! Ты…       Осознание того, что она узнала, жжёт её изнутри. От неожиданности рука L дёргается, и косая струя воды хлёстким ударом обрушивается на его лицо, вымачивая и без того взъерошенные волосы. Миса смотрит на него и чувствует, как в груди разгорается гигантский пожар, грозя снести всё на своём пути. Взгляд карих глаз взлетает вверх, встречаясь с угольно-чёрными — они открывают всю подноготную.       Несмотря на то, что L пошёл против Киры, он лжец, эгоист и садист.       — Ты знал, что я предам Лайта! Что я не выдержу! — Миса отчаянно воет, зная, что после таких криков будет вынуждена неделю ухаживать за сорванным горлом. Холод вокруг обволакивает терпким одеялом из ощущений, от которых содрогается всё её существо. — Рьюзаки, всё это время… я… я была твоей марионеткой?! Да как ты мог!..       Поддавшись порыву, Миса сокращает расстояние между собой и L и начинает молотить его кулачками по груди. L не сопротивляется, тем самым лишь усугубляя своё положение: он покорно сносит побои, чуть склонив голову вбок на манер преданной собаки. Вот только в глубине его чёрных глаз по-прежнему зияет пустота.       Там нет сочувствия.       — А меня? Меня тоже убьёшь? — то и дело норовит сорваться хриплый голос.       — Тебя использовали, — отзывается L и вновь поднимает руку с зонтом в приглашающем жесте. — В том, что случилось с тобой, твоей вины нет. Ты была просто ведомой. Орудием убийцы. Его щитом.       Судя по всему, L и сам не замечает, как забывает о том, где находится. Его палец по привычке тянется к губам, а глаза закатываются куда-то вверх, будто бы желая взглянуть на тёмный небосвод — верный признак того, что детектив погрузился в размышления. Миса останавливается. Лицо сводит нервной судорогой, и она, в панике откашливаясь и пытаясь хоть как-нибудь прийти в себя, нарочно отскакивает ещё дальше, под дождь — лишь бы он её заметил, лишь бы понял, что о её боли нельзя, просто нельзя говорить равнодушно.       — Ты чёртов подлец, Рьюзаки! — визжит она так, чтобы у L гарантированно заложило уши. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу!       Миса стремительно разворачивается на каблуках и, взмахнув руками, с трудом удерживает равновесие — ещё чуть-чуть, и угодила бы носом в лужу. Гнев на Рьюзаки смешивается с тупой, пульсирующей болью в сердце от потери Лайта. Выпрямляясь, Миса переходит сначала на быстрый шаг, а затем на бег. Она несётся вперёд, не разбирая дороги. Ну и что, что заносит на поворотах, а ноги утопают в грязи, поднимая её до самого пояса. Мисе плевать, Мису в который раз обманули, станцевав на осколках такого хрупкого, обманчивого счастья.       Миса позволяет себе обернуться в последний раз, чтобы увидеть сгорбленную фигуру L, скрытую под огромным зонтом, прежде чем туманная пелена размывает всё перед глазами, и стена дождя окончательно отделяет её от городского кладбища.       Миса не знает, куда можно поехать. Семья давным-давно лежит там, откуда она только что позорно сбежала, сестра сейчас где-то на другом конце города, если вообще не переехала куда-нибудь в другое место — сразу после того ограбления Миса бросилась на поиски Киры и совсем забыла о ещё живых близких людях.       Миса не придумывает ничего, кроме как заявиться в дом семьи Ягами — вымокшей до нитки, с потёкшим макияжем и тяжёлым грузом на душе. Дверь открывают не сразу: сначала из глубины дома раздаются едва слышные шаркающие шаги. Миса думает, что это отец Лайта, постаревший от горя, пока не вспоминает, что, вообще-то, Соитиро не только постарел, но и умер. Из-за Лайта.       Дверь открывается медленно, скрипя несмазанными петлями — мужская половина семьи слишком увлеклась расследованиями. Миса сжимается в комочек, мысленно проклиная себя за необдуманное решение. В темноте тускло мерцают два испуганных карих глаза — это Саю Ягами глядит на неё через щель. «Почему она боится? — Миса, недоумевая, делает шаг вперёд. — Неужели…»       — Что вы тут делаете? — голос Саю выбивает воздух из лёгких: такой он неестественно-высокий, с отголосками стали и как будто замороженный. Миса невольно проводит параллель с Лайтом, пока не обращает внимание на кое-что другое.       Саю обращается к ней на «вы». Саю Ягами, которая ещё недавно была маленькой беззаботной девочкой, ходила в школу, восхищалась ей, Аманэ Мисой, одной из самых востребованных моделей Японии. Саю выросла во взрослую девушку, не утратив своей наивности, но всё-таки выросла, по-новому взглянув на мир.       Её отчуждённость же говорит о том, что ей обо всём сообщили.       — Саю, — Миса вымученно улыбается, чувствуя, как накладные ногти прожигают ладонь острой болью. — Саю, я…       — Что «вы»? — Саю распахивает дверь с такой силой, что она отскакивает от стены, едва не задев Мису. — Да как вы… да как вы посмели прийти сюда? После всего, что сделали?!       — Саю, пожалуйста, — умоляет Миса чуть ли не сквозь слёзы. Саю преграждает ей путь, но она повисает на её руке, забывая про гордость. — Пожалуйста, я… я не смогу одна! Лайт, он… я…       Спустя ещё несколько попыток Саю всё же сдаётся — тем более, у неё самой глаза на мокром месте. Миса видит, что, кажется, до её прихода она тоже плакала: глаза красные, нос опух, аккуратные пухлые губы чуть приоткрыты, но это не вызывает отвращения. Напротив, Саю красива так же, как когда-то был красив её брат. Честна. Добра. Идеальна. Такой человек достоин стать Богом. Саю та, уровня которой Лайту никогда не достичь.       Успокоившись, Саю проводит Мису в гостиную, где вовсю трещит телевизор. Рука сама собой тянется к пульту, и Миса снижает звук до нуля: сейчас явно не время для прогноза погоды. Хочется как можно скорее докопаться до истины, провести этот вечер с Саю, которая обязана понять её боль.       Саю рассказывает, что несколько часов назад к ней приходил Мацуда. Тогда она ещё была навеселе, немного выпила в честь Дня Рождения одной из подруг, разговаривала по телефону, со смехом вспоминая своего брата, как вдруг раздался звонок в дверь, который разбил её жизнь вдребезги.       Мацуда заваливается грязным, вымокшим до нитки, с испачканной кровью рубашкой и дрожащими руками. Саю охает, а потом взваливает его на себя и, сгибаясь под тяжестью мужского тела, тащит в ванную. Мацуда не говорит ни слова — только трясётся, как в лихорадке, и шепчет, вглядываясь остекленевшими глазами куда-то перед собой: «Кира, Кира, Кира». Саю нужно узнать, что произошло, но жалость к Мацуде требует промедления. Она раздевает его, упрашивая снять футболку, закидывает её в стиральную машину, и, присаживаясь на корточки, накрывает руки Мацуды своими.       Его тремор не прекращается. Тёмные волосы, слипшиеся от воды, закрывают половину лица, отчего создаётся ощущение, что он не хочет смотреть ей в глаза. Однако дело не в этом: Мацуда бредит и впадает в самое настоящее беспамятство, без устали повторяя «Кира, Кира, Кира». Когда же Саю силой заставляет его посмотреть вверх, Мацуда вдруг выпрямляется, как-то неестественно бледнеет и выговаривает заплетающимся языком:       — К-Кира м-мёртв.       Из губ Саю вырывается обрадованный вздох, который застревает в горле, разрастаясь ядовитыми корнями, стоит Мацуде продолжить:       — Это Лайт.       Саю катастрофически не хватает тепла. Именно поэтому она объясняет Мисе, что пустила её, хоть и считает виновной. Смотря на её угасший чёрный взгляд, Миса с горечью думает, что больше она не является её идеалом.       Они располагаются на верхних этажах, сгребая в охапку всевозможные одеяла и тряпки. Саю приносит откуда-то снизу две бутылки вина, Миса находит в шкафчиках с посудой бокалы — на проведённом по хрусталю пальце оседает зловещая чёрная пыль, их приходится ополаскивать под водой. Вино льётся с громким журчанием, поблёскивая в полумраке кроваво-красным сиянием, до ужаса похожим на кровь Лайта. Миса морщится и поспешно опрокидывает его в себя. Всё внутри отзывается болезненным жжением, но оно помогает забыться и избавиться от воспоминаний. По щекам градом катятся горячие слёзы, Миса обнимает Саю и утыкается носом в её мягкую домашнюю кофточку, пахнущую почти выветрившимися духами.       А ещё от Саю пахнет Лайтом.       По телу словно проходит электрический разряд. Миса второпях отстраняется от неё и делает большой глоток вина. Она захлёбывается в алкоголе, сознание расплывается, подёргиваясь туманной дымкой, и перед глазами снова встаёт Лайт. Окровавленный, держащийся за раненую руку, безумец, проигрывающий и не желающий верить в это. Воспоминания простреливают голову не хуже пистолета Мацуды, раз за разом подбрасывая картинки, на которых Лайт обвиняет её в предательстве. В том, что Миса зря пошла на поводу у агентов СПК, зря подставила того, кто помог ей совершить месть, что она — лишь наивная дура, с которой поступят так же, как с ним.       — Богов Смерти с тобой больше нет! — теряя самообладание, кричит Лайт. — Тебя никто не защитит! Только я могу это сделать, но теперь… теперь уже ничего не исправить! Ты самая настоящая дура, Миса!       Действительно, Богов Смерти рядом нет, и если раньше Миса могла положиться на Лайта, то теперь её надежды бессмысленны. Это не Лайт — это помешанный на власти Кира.       Именно поэтому Миса с ожесточением мотает головой и вместе с Саю наливает себе виски взамен закончившегося вина. Им всё равно, что за окном ночь, что завтра новый день и нужно жить, несмотря ни на что — вместе с гибелью Лайта для них умер весь мир.       Сквозь полуопущенные веки Миса замечает, как Саю подхватывает её и подтаскивает к дивану, прежде чем реальность, вспыхивая яркими огнями Токио, меркнет, и она проваливается в долгожданный сон. Конечно, сном это не назвать — скорее, болезненное забытье, сквозь которое Миса всё ещё ощущает, как ломит кости и как звучит голос Лайта. Всё из-за Рьюзаки, всё из-за этого ненормального извращенца, который переиграл их всех и теперь тешит своё самолюбие раскрытием дела Киры. Миса же должна мучиться, понимая, что она предала Лайта осознанно — ради L, для которого все пешки в итоге исчезают с шахматной доски.       Кошмары не оставят её в покое, Миса знает это. Потому что это такая же правда, как то, что мёртв Лайт.       Миса больше не модель, модельный бизнес ей ненавистен. Каждый показ, каждая съёмка напоминает о том злосчастном фильме с Лайтом, а Лайт — о Рьюзаки. Она выжгла их из своего сердца, вырвала с корнем эти сорняки, но они уже пустили яд, отравляя её жизнь, и теперь уже ничего нельзя сделать.       Денег у Мисы достаточно для того, чтобы снять квартиру, выбросить всю технику, кроме телевизоров (комментарии фанатов действуют на нервы), забраться с ногами на диван и сидеть в обнимку с пачкой чипсов, рыдая под дешёвые сериалы. Что-то внутри надломилось, окончательно и бесповоротно. Именно поэтому Миса нещадно прожигает свою жизнь на ночных вечеринках, пытаясь выпить отведённую ей жизнь до дна, и возвращается на квартиру только под утро, чтобы завалиться спать после очередной пьянки. Алкоголь — единственное, в чём можно утопить проклятые воспоминания. Только он помогает засыпать спокойно и не видеть снов, погружаясь в вязкую, давящую черноту. Без него Миса задыхается от ужасных видений, от Лайта, раз за разом утаскивающего её в бездну своих несбывшихся планов.       Даже сейчас Миса просто сидит на диване, обнимая подушку, похожую на её Бога Смерти, Рэм. Рэм… внутри всё сворачивается в тугой узел, когда Миса вспоминает её неуклюжую заботу, рассказы о потустороннем мире, стремление защищать её любой ценой. Почему? Почему Лайт позволил ей пожертвовать собой?       Миса смахивает слёзы тыльной стороной ладони, вспоминая о том, как давно она не пользовалась косметикой, как давно не ходила на шопинг, пытаясь выбрать из тысячи понравившихся платьев то самое, как давно не фотографировалась, как… как давно к ней никто не приходил.       Миса не реагирует, когда по дому проносится оглушающая трель дверного звонка. Не друзья, не знакомые, не фанаты. Никто не знает, что она живёт здесь. Значит, арендная плата? Вздохнув, Миса потягивается и, поднимаясь с дивана, шарит рукой по спинке, пытаясь найти футболку. Футболка старая, чёрная, давно нестиранная и растянутая, но времени искать что-то другое нет, поэтому Миса натягивает её, опускает замёрзшие ноги в розовые тапочки и проходит в прихожую.       Руки сами собой тянутся к вырезу, пытаясь скрыть уродливо выпирающие ключицы. Всё тело сжимается, желая стать как можно незаметнее, утонуть в этом чёрном море ткани.       Глазок, выдолбленный в чёрной двери, маленький и не может дать полноценного обзора. Впрочем, когда Миса встаёт на цыпочки, с сожалением замечая, что футболка задирается непозволительно высоко, то так и замирает на месте, а потом в панике отскакивает назад, спотыкается о вешалку и сдавленно ругается себе под нос.       За дверью — Рьюзаки.       «Это сон, это сон, это глупый сон», — твердит себе Миса, однако её глаза, не утратившие способность видеть настоящие имена людей, всё же не лгут. Эл Лоулайт действительно стоит там, их разделяют всего жалкие пара метров.       — Что тебе нужно? — задушенно выдавливает Миса и замечает, что вновь прильнула ухом к двери.       — Открой, Миса.       — Уходи! — отрезает Миса. Давно забытая ярость накрывает с головой, заставляя подрагивать ноги. Она опирается спиной о дверь и устало прикрывает глаза. — Я не впущу тебя. Просто уходи, Рьюзаки.       L не уходит. Миса не слышит его шагов и по-прежнему ощущает чужое присутствие, холодящее кожу не хуже мороза. Ну да, конечно, на что она надеялась. Это ведь не просто какой-то парень, который хочет пробраться к ней в дом под предлогом разговора, это гениальный сыщик с мировой известностью, раскрывающий на раз-два самые сложные и запутанные дела.       L умён. L настойчив. L идёт к своей цели, сметая всё на своём пути, как смёл её и Лайта, чтобы только избавить мир от опасности тех преступлений, которых не понимал и не одобрял. «Как будто без Киры лучше! — язвительно думает Миса. — Лайт негодяй, но он карал преступников, а что теперь? Киры больше нет, все гнилые люди повыползали из своих нор, и Рьюзаки надеется поймать их всех?»       Как бы не так. L такой же, как Лайт. Расчётливый игрок, в любой момент ставящий на кон всё. Предатель.       L продолжает молчать.       — Рьюзаки, прошу, пожалуйста, уйди, — Миса переходит на горячий шёпот, — уйди, миленький, пожалуйста, уйди, уйди…       Она повторяет это с каким-то остервенением, до боли, до выступающей крови из-под сломанных ногтей сжимая ручку, пока не срывается окончательно. Щёлкает замок. Миса, не в силах смотреть на того, кто разрушил ей жизнь, устремляется вглубь квартиры, слыша за собой лёгкие, почти невесомые, шаги. Прежде чем упасть в объятия подушек, Миса оборачивается и неожиданно встречается с L нос к носу — чёрт возьми, когда он успел подойти настолько близко?       В голове что-то щёлкает, когда Миса чувствует на своём тощем запястье прикосновение его прохладных пальцев.       — Миса… ты что, ничего не ешь? — лицо L такое же бесстрастное и не выражающее ничего, кроме равнодушия, но в кромешной темноте его глаз чудится недоумение и беспокойство.       — Рьюзаки, не трогай меня! — Миса опускается на диван, стремясь избавиться от его навязчивости. — Зачем ты пришёл?       L отходит и с присущей ему неловкостью присаживается рядом на краешек. В их последнюю встречу он абсолютно другой: такой неживой, бессердечный, жестокий… Сейчас же Миса с удивлением осознаёт, что Рьюзаки смущён и не знает, с чего начать: такое ощущение, что всё блестящее ораторское искусство внезапно покинуло его.       Миса впервые понимает, что L такой же человек, как она сама. Как Ватари, как господин Ягами, как Лайт.       Это имя теперь не свет для Мисы Аманэ, а темнота, нырнув в которую, возврата уже нет.       — Я… пришёл сказать, что мне очень жаль, — продолжает L, расправляя плечи.       — Уверяю тебя, мне жаль больше, — шипит Миса, даря ему в ответ кривую полуухмылку.       На несколько секунд повисает тишина. Затем L отворачивается и не глядя суёт ей в руки какой-то пакет, повязанный яркой малиновой лентой:       — Я принёс торт.       — Торт? — озадаченно переспрашивает Миса. — Какой ещё торт?..       К горлу подкатывает раздражение и обида. Неужели L думает, что может заслужить её прощение, принеся какой-то несчастный торт, которых у него, наверное, целый склад? Неужели это вся награда Мисы за все лишения, который она перетерпела, за все ночные кошмары, за предательство того, кого любила, за ложь?..       — Я сам его сделал, — словно предчувствуя, что грядёт очередной ураганный взрыв под названием Аманэ Миса, L неловко улыбается уголком губ и в очередной раз подталкивает коробку к её рукам. — Возьми, Миса-Миса.       И в этих словах Мисе чудятся мольбы о прощении. Конечно, L гордый, он ни за что не опустится до того, чтобы унижаться перед какой-то там моделью, своим бывшим врагом, но он принёс ей самодельный торт в знак мира, и от этого на душе против воли становится теплее.       — Спасибо, — шмыгая носом, Миса внезапно подаётся вперёд и заключает L в объятия. Тот вздрагивает и неловко приобнимает её в ответ, позволяя положить подбородок к себе на плечо. — Спасибо, Рьюзаки.       — За что? — глухим шёпотом отзывается он, осторожно прижимаясь виском к её виску.       — За… Всё, — Миса судорожно всхлипывает. — Рьюзаки, я такая дура…       — Всё хорошо, Миса-Миса. Поплачь, станет легче.       Миса знает, что легче не станет уже никогда, но L одурманивает, заполняя собой каждый уголок разума, и, кажется, она готова начать всё с чистого листа.