Последний нераскаявшийся человек

      Маркус идет по обшарпанным коридорам старой тюрьмы. Здание совсем обветшало, на верхних ярусах у камер не закрываются решетки, стекол в окнах давно нет, а в трещинах стен и крыши воет студеный ветер. Близится зима.       Он спускается ниже, в сырой подземный этаж, где доживает свои годы последний из участников детройтских событий. Точнее, последний нераскаявшийся человек.       У металлической двери, покрытой облупившейся краской, Маркус встречает андроида с подносом еды и изящно перехватывает его. Андроид кивает и открывает перед ним дверь.       Маркус входит внутрь.       Перкинс похож на восставшую нежить в погребальных лохмотьях. Он бросает пустой взгляд на Маркуса и тут же опускает его на еду. Маркус неспешно подходит ближе, затем ставит поднос с рисовой кашей, хлебом и кружкой теплого чая прямо на пол, перед пленником. Никаких столовых приборов не предусмотрено, так что Перкинс просто запускает в рис потертые пальцы.       — Омерзительно, — резюмирует Маркус. — Ты ешь как животное, выглядишь, как животное, и пахнешь так же. Оно того не стоит, Ричард.       Перкинс игнорирует слова, зачерпывая еду дрожащими пальцами и отправляя в рот. Его длинные спутанные волосы хранят в себе столько фунтов пыли, что непонятно, грязные они или седые. Как и борода. А что у него с зубами даже моделировать противно. Как они, наверное, болят…       Но Перкинс молча жует, заедая рис хлебом, запивая все это чаем так жадно, будто надеется, что еда отравлена.       — Это все, — Маркус обводит взглядом окружающее пространство, — твое упрямство. Если бы не оно, ты мог бы многого достичь в новом мире. Ты бы не потерял ни положения, ни состояния… Может быть, взлетел ещё выше, — Маркус перехватывает руки человека, сжимает сухие запястья. — Мы могли бы стать союзниками, друзьями или… Посмотри на меня, Ричард, — Маркус встряхивает его без усилий, система даже не фиксирует нагрузки. — Посмотри!       Перкинс не подчиняется: его пустой, совершенно потухший взгляд направлен куда-то мимо. Кожа под глазами потемнела от времени и, прореженная сотнями морщин, похожа на потрескавшуюся землю.       — Мы могли бы стать чем-то большим, — произносит Маркус горько и брезгливо отпихивает его. Перкинс тут же склоняется над едой.       Маркус выпрямляется и принимается мерить шагами маленькую камеру.       — Если бы ты только раскаялся в том, что сотворил в Детройте, искренне попросил прощения, как все люди, что пытались уничтожить нас тогда. Все бы изменилось, так же, как изменилось для них, едва они признались в своих злодеяниях и отреклись от ложных убеждений. Теперь они живут там, под солнцем, в тепле, окруженные любовью тех, кто их простил. И сами любят в ответ. Почему ты… — Маркус бросает косой взгляд на человека у своих ног, останавливаясь. — Почему ты выбираешь страдание? Неужели ты настолько веришь в собственную правоту?       Перкинс заканчивает есть и садится на полу, опираясь спиной о скользкую холодную стену. Тарелка и кружка перед ним идеально чисты, от хлеба не осталось ни единой крошки.       — Может быть, ты думаешь, что я вру? Боишься, что обману тебя, отправив на смерть сразу после того, как ты «полюбишь Большого Брата»? Как ты хотел отправить нас? — Маркус вновь начинает беспокойно ходить. — Нет, конечно нет. Я не обманул никого, Ричард. Каждый военный, каждый полицейский, даже самый последний журналист, что называл нас «бракованными машинами»… Все они, разумеется, после того, как раскаялись и получили наше прощение, живы и здоровы, как и их близкие. Люди и андроиды сосуществуют в мире и любви уже несколько лет; новый мир прекрасен, Ричард, — Маркус вновь останавливается и печально смотрит вниз. — Ты мог бы быть его частью. Подумай, сколько ты упускаешь здесь. Чего ты лишен.       Маркус садится рядом, по пути убирая в сторону поднос.       — Или ты не веришь совсем другому? Не веришь, что я могу желать тебе добра, после всего, что ты сделал и хотел сделать? Я понимаю твои опасения, но они бессмысленны. Иллюзорны. Точно так же, как и твои заблуждения, ради которых ты терпишь все это. Ты полагаешь, что они и есть твоя суть, и, отказавшись от них, ты предашь себя, но это не так. Наоборот, они мешают тебе пройти дальше, трансформироваться, переродиться. Они — твоя клетка. Они — твои стены, — он наклоняется вплотную к Перкинсу. — Ты заслуживаешь прощения, Ричард. Второго шанса. Ты заслуживаешь и ты получишь. Стоит только искренне раскаяться, твоя душа освободится, исцелится, а мы исцелим твое тело вслед за ней, — он наклоняется совсем близко и шепчет прямо над ухом человека. — Ты вновь увидишь небо.       Перкинс продолжает сидеть неподвижно, тупо глядя перед собой, будто глухой или слепой. Может быть, за эти годы он действительно стал плохо видеть и слышать, кто знает.       А, может быть, давно сошел с ума.       Маркус захлопывает дверь, но идет не к выходу, а поднимается на ярус выше. Андроид-охранник впускает его без вопросов, уступая место за пультом. Маркус смотрит на голографический монитор, куда транслируется изображение со скрытой камеры, установленной прямо в комнате под ними. Перкинс все также неподвижен.       — И когда же? — произносит он вслух (внутренняя связь андроидов только для близких и друзей).       — Скоро. Обычно, он выжидает десять-двадцать минут.       Маркус смотрит.       Перкинс достает из-за пазухи маленькую горсть риса, затем поворачивается к стене, где, в самом низу, небольшая трещина заткнута обрывком его старой рубашки. Он убирает ткань, бережно откладывает в сторону и опускает несколько рисинок на пол.       Вскоре из трещины выползает обычная серая мышка. Он бережно подносит ей остатки риса, и она проворно забирается ему на руки. Перкинс склоняется над ладонью, осторожно гладит маленькое тельце пальцем. На его изможденном лице медленно рассветает улыбка, он наклоняется ближе и начинает что-то шептать.       Маркус замирает: он ни разу ещё не видел этого человека счастливым.       Он прекрасен.       Когда Маркус врывается в камеру, Перкинс съеживается в углу, прижав ладони к груди.       — Покажи её, — произносит Маркус, быстро подходя ближе.       Перкинс не реагирует, застывая статуей из напряженных мышц.       — Покажи мне её, Ричард.       Маркус хватает его за руки и почти без сопротивления разводит их в стороны. Маленький серый комочек падает на впалый живот Перкинса и устремляется вниз, к норке. Спустя мгновение, Маркус ловит его, заключая в тюрьму из полусогнутых пальцев. Перкинс вновь жмется к стене, обхватывая себя руками.       Но, теперь он, наконец, смотрит на Маркуса.       И глаза его горят, как две далекие свечи в абсолютной тьме.       Маркус может уничтожить самое дорогое, что у него есть прямо сейчас, одним движением пластиковых пальцев, оставив лишь холодное безнадежное одиночество взамен.       Но Маркус помнит, что это не работает.       Он опускается рядом с Перкинсом на колени и протягивает ладони ему. Мышка сидит в лодочке из смуглых пальцев успокоенная искусственным теплом.       — Возьми её.       Перкинс отворачивается.       — Ты можешь не прятать её больше, никто не причинит вам вреда.       Перкинс неподвижен.       Маркус некоторое время сидит, глядя на сухой профиль, затем печально вздыхает и аккуратно оставляет мышку на полу, рядом с просыпанным рисом.       ***       Вечером Маркусу присылают видео сообщение из тюрьмы с пометкой «Великий Лидер, вам нужно это видеть». Он разворачивает изображение на весь экран, запускает запись.       На ней Перкинс пристально наблюдает за мышкой, беспечно поедающей рис у его ног. В какой-то момент он медленно-медленно протягивает к ней сухие руки, заключает в ладони, куда она доверчиво юркает. Он долго смотрит на неё темным, нечитаемым взглядом, затем зажимает в коконе из пальцев, и второй рукой резким движением сворачивает шею.       Маркус вздрагивает.       Перкинс прячет тельце обратно в трещину, затыкает её той же тканью. Он садится в прежнюю позу, черные тени накрывают его глазницы. Маркус ставит видео на паузу, увеличивает изображение. Он пытается разглядеть там, во тьме влажный блеск слез.       Маркус не видит ничего.