Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль. То ли ветер свистит Над пустым и безлюдным полем, То ль, как рощу в сентябрь, Осыпает мозги алкоголь. С. Есенин
Сириусу кажется, что, стоит матери порезаться, из раны потекут чернила. А кожа рассыплется старой, тонкой и прозрачной от времени бумагой, как рассыпаются в руках архивы из семейной библиотеки. За неуважительное отношение к книгам он получает по шее, а чтение теперь — только под пристальным надзором отца. «Чтоб он еще дома трезвый бывал», — думает Сириус и фыркает на покрывшийся тонким слоем пыли портрет Финеаса. «Он хотя бы не вопит как ополоумевший». Ведь всё в этой жизни просто: небо голубое, солнце светит, а Вальбурга Блэк — презирает своего старшего сына. Отца еще можно терпеть. Он почти не выходит из своего кабинета, да и в отличие от ненависти матери ко всем, кроме Регулуса, в нем, может, и тлеют какие-то отцовские чувства. Блэк-старший даже встаёт на сторону Сириуса, когда Вальбурга и Друэлла вдохновенно обсуждают его с Андромедой брак. «О Мерлин, неужели у папеньки хватило храбрости ей отказать?»* * *
Сириусу девять, когда, подначиваемый матерью, он впервые запускает в Кикимера вторым Непростительным. Эльф стоически терпит пытку, беззвучно подрагивая на пыльном ковре. — Ты — Блэк, — твёрдо заявляет Вальбурга, довольно скрещивает на груди руки и смотрит, как домовик дважды кашляет кровью на ковёр перед тем, как аппарировать обратно в чулан. — Никогда не забывай свое благородное происхождение. По углам прячутся тени чего-то страшного и неизведанного, и вместе с ними гордыня черноротой змеёй заползает в сердце. — Я — наследник древнего рода Блэков! Ты должен мне подчиняться! — заявляет Сириус в лицо соседскому маггловскому мальчишке, за что моментально получает от него снежком в лицо.* * *
Патлатый маггловский мальчишка проходит по улице по два раза на дню. Зима тихо тает, но погода всё еще остаётся по-лондонски отвратительно-мокрой. — А ты смешной, — он протягивает Блэку сэндвич с сыром и садится рядом на скамейку. — Давай дружить? Сириус вертит в руках это странное что-то в не менее странной серебристой обёртке, а потом швыряет его прямо в лужу. — Не буду я есть эту отраву, и друзья мне не нужны!***
Дом — непрекращающаяся последовательность звуков. Джеймс ковыряется на чердаке — гремят металлические детали, шуршат о паркет тапки с зайцами миссис Поттер и звенит, ударяясь о блюдце, керамическая чашка. Фамильное гнездо — гниющая сырость. Сколько Сириус не старается, всё тухнет, гаснет, теряется в звенящей тишине. Стены впитывают в себя жизнь и свет, словно огромная серая губка. Этот дом, думает он, не спасёт ничего, как мокрые дрова не загорятся от брошенной в них спички. Сириус Блэк — спичка. Вся жизнь — болото. Он, конечно, пытается кричать там, под водой, но в итоге почти захлёбывается. Так беспомощно барахтаются в лужах разве-что тараканы. И тонет, падает и гаснет, кажется, целую вечность.***
— На этот раз мы пойдем с тобой, — говорит возбуждённый от удачного матча против Пуффендуя Джеймс. Сириус присвистывает и бездумно отламывает от растущего на подоконнике фикуса засохшую веточку. — А это мысль, чувак! — Суицидальная по своей натуре, — лицо Ремуса, уже бледного в зелень от предстоящего полнолуния, перекашивает полуоскал. Он кутается в принесенный Питером плед и жуёт дубовое медовое печенье.* * *
— Оборотни, находясь в своей человеческой форме, ничем не отличаются от нас. Состояние начинает проявляться только за неделю до полнолуния в виде улучшенных рефлексов и сенсорных чувств. Розье, как жаль, что вас не научили нормально складывать самолётики. На отработке в пятницу я научу. Новая преподавательница ЗОТИ — странноватая, и Сириус долго не может понять, хорошая или плохая эта странность. — Да у неё что, глаза на затылке или чего? — Джеймс пихает его локтем в бок. — Да не, там целый Сам-знаешь-кто прячется, — оба тихо ржут, закрываясь книгами, и на этот раз пинает их Люпин. — Большинство стигм, связанных с ликантропией, исходят от людей вроде Фенрира Сивого, которые используют своё состояние, чтобы оправдать своё аморальное поведение, называя это «связью со зверем внутри». Поттер, Блэк, минус пять баллов с каждого за болтовню.* * *
— Да чтоб он сдох, — шепчет Джеймс, глядя на карабкающегося к Визжащей хижине Снейпа. — Задолбал, блядь. Будет знать, куда свой нос совать не надо. Сириус сжимает в руке разбавленное, чтоб его, огневиски и смеётся так, что какой-то старик на портрете просыпается и уходит. Спать куда-то в другое место или жаловаться — непонятно. На небе блинчиком на веревке болтается луна.* * *
— Если вы не скажете, кто это всё начал, на отработку пойдёте все шестеро. Снейп смотрит с ненавистью, Малфой пинает кусок поломанного стула, и Питер издаёт действительно мышиный писк, пытаясь спрятаться за сникшим Римусом. Стоило выйти на полчаса, и класс — в щепках. — Это Джеймс начал, профессор, — тихо бормочет Петтигрю, боязливо поглядывая на Поттера. Он ведет Мэри МакДональд в Хогсмид. — Ну ты и крыса, — шипит Сириус, скалясь в сторону пухлого Питера. — Я жду вас в субботу у себя. Всех.* * *
— По складам будто гиппогриф прошёлся, честное слово. Сириус, колись, неужто мать отравить собрался, а? Альфард, ясень пень, шутит. Конечно — ведьму ничем не прикончить, даже если сильно постараться. Младший Блэк, ещё не совсем отрезвевший от дядиного рома, сжимает новый, ещё пахнущий типографией выпуск «Пророка» в одной руке; от эмоционального выброса начинают тлеть уголки. В другой — Альфард тихо матерится и обещает позже надрать за это зад племяннику — дорогущая итальянская сигара. Старший Блэк, глядя на это всё, вырывает из одеревеневших рук Сириуса газету. На главной странице — миссис Забини с новым мужем. Четвёртым? Пятым?? А на столе — письма, письма, письма, со следами то помады, то слёз, и стихи, стихи, бесконечные стихи. — Мерлин, — Альфард надрывно смеётся и открывает настежь окна. — Какой же ты ещё дурной, гиппогриф тебя раздери.* * *
— А если на минуту остановиться, то поймёшь: ты дышишь, вдох-выдох-вдох, и так несколько десятков раз в минуту. Жизнь, какой бы нереальной она ни казалась, состоит из бытовых мелочей, к которым уже привык настолько, что даже не замечаешь. Голос Марлен ломается, и она садится обратно, чтобы не упасть. В конце стола рыдает Молли — сегодня с задания не вернулись Гидеон и Фабиан Прюэтты. Одноглазый Грюм говорит что-то, но Сириус не может расслышать, что. Видимо, это работает плохо — через секунду Уизли сдавливает его в железных объятиях, а причитания становятся еще громче. Блэк, видя ошалевшее лицо мракоборца, почти смеётся.***
Лили сегодня страшнее обычного: щёки впалые, кожа бледная, глаза красные от недосыпа. Она уходит в спальню и забирает с собой заварник с чаем. Джеймс сидит диване, держит на руках рыжего котёнка и подслеповато щурит глаза. Он вписывается в семью шикарно: сплюснутая морда, вырванные клочья шерсти и огонь в зелёных глазах, заставляющий каждый божий день то занавески порвать, то опрокинуть вазу, то нагадить на новую мантию Сириуса. Нашли друг друга, идиоты: кот и два сапога пара. — А хранителем мы сделаем Питера! — восклицает Сириус и от радости хлопает по хлипкой столешнице. — Это же… Питер! Да кто на него посмотрит, а? И кто это придумал, Сохатый? Я! Сириус Блэк снова спасает этот день. — А это мысль! — Джеймс, правда, сначала шикает на друга — в соседней комнате только заснул Гарри. Укладывать его спать, как и всех маленьких детей — китайская грамота. По небу катится щербатый месяц, а ни Ремуса, ни Лили нет рядом, чтобы сказать хоть что-то. Ремус-совесть сверлит его тяжелым взглядом, и в нём ясно читается: Сириус рехнулся. А с Лили они и так никогда особо и не ладили.***
Слегка бледное, но холеное лицо Северуса Снейпа блестит в полумраке директорского офиса. Он гаденько, победно усмехается и Ремусу кажется, что он почти видит тёмную метку у него на запястье. — Мы живём в тёмные времена, мистер Люпин. Тонкие губы кривятся, беззвучно повторяя сказанные стариком слова, словно насмехаясь. Кто с кого теперь штаны спускает, а? — Очень жаль, — говорит Дамблдор и поправляет очки. После недавнего полнолуния подранное плечо саднит, а от картонного сочувствия легче не становиться. — Очень. Но я не могу предложить вам работу. Лимонную дольку? Живот сводит судорогой от голода. — Нет, спасибо. Я пойду. Дверь в кабинет гулко захлопывается, и Римус поскальзывается в луже от собственного зонтика.* * *
— Я уверен, мой отец не захотел бы, чтобы его лучшие друзья стали убийцами из-за такого, как ты, — смело говорит мальчишка, и чужая палочка в руках Сириуса слегка вздрагивает. «Да чтоб он сдох!» — говорит в его голове шестнадцатилетний Джеймс, и Блэк решительно делает шаг вперёд. Он не видит, как Римус за шиворот отдёргивает в сторону Гарри и как закрывает глаза руками девчонка Грейнджер. Комнату озаряет зелёная вспышка.* * *
— Ты действительно собираешься с ним жить? — Гермиона чешет забинтованную руку и хмурится. — Ты же его совсем не знаешь! — Он был лучшим другом моих родителей. Я верю ему, понимаешь? — Гарри, нет! — Гарри, да! — передразнивает Поттер и закидывает ноги на стол. Мадам Пинс дважды кашляет и угрожающе поправляет очки.* * *
Когда профессор Люпин помогает Гермионе спуститься с шатких ступенек «Ночного Рыцаря», над задымленным Лондоном уже начинают сгущаться сумерки. Она несвойственно спотыкается и чуть не падает, в последнее мгновение хватаясь за свежеокрашенный фонарный столб. Краска на руках — чёрная. Весь мир погружается в, тролль её дери, черноту. — Нужно быть аккуратней, Гермиона. Еще не хватало что-то повредить, — выходит резче и грубее, чем хотелось. Грейнджер с удивлением смотрит на бывшего учителя, и ей кажется, что она видела, как блеснули в тусклом свете клыки. — Простите, профессор. Внезапно добрая улыбка раздвигает его губы, и он кладёт руку на её плечо точно так же, как Невиллу на первом уроке с боггартом. Когда-нибудь Гермиона будет смеяться от этой ассоциации. Мимо уха пролетает, жужжа, как маленький самолёт, жирный майский жук и садится на забор. Римус, оказывается, всё это время что-то говорил. — ...Но я не думаю, что вы с ним будете пересекаться, — Люпин вкладывает в её руку шершавую бумажку. — Он всё свое время проводит с Клювокрылом. А теперь прочитай адрес.* * *
Нимфадора — яркая, живая, как сияющий на солнце витраж. Во вторник она домывает посуду после ужина и насвистывает себе под нос какую-то до жути знакомую мелодию. Мыльная пена разлетается во все стороны, и лужицы подтирает плюющийся тихой руганью Кикимер. Сириус подкрадывается неслышно, как дементор, и запускает холодные — вечно холодные — руки ей под футболку. Тонкс, словно сама не своя, поворачивается быстрее пикси и локтем бьёт Блэка по рёбрам так, что он отшатывается на три шага. Её глаза — две холодные чёрные дыры, того и гляди, затянет внутрь. Витражи — осколки битых стёкол. — Это не смешно, Сириус, — Молли поджимает губы и отдаёт Гестии засаленное полотенце. Гарри только сейчас понимает, что это не в ушах шумит — то крёстный, опершись на древний шкаф, смеётся хриплым, лающим смехом. — Мальчики, пойдите вытрите пыль в прихожей. Уизли-младший что-то бубнит в ответ, но Поттер вытаскивает его из кухни почти что за шиворот. — И не стучите ногами! — Не стучу! — Зато шаркаешь, — справедливо подмечает перевесившаяся через перила лестницы Джинни и высовывает язык. За её спиной Фред и Джордж куда-то тащат пустые колбы. — Как старая бабка шаркаешь. Шурх-шурх. — Не шаркаю! И не стучу! И пыль свою сами вытирайте! — орёт покрасневший Рон, и от этого крика просыпается на портрете миссис Блэк.***
Гарри недовольно ворчит всю дорогу до чердака. Ещё бы не ворчать и не жаловаться — Сириус разбудил его в два часа ночи, приказал одевать потеплее и потащил невесть куда по пыльным и холодным коридорам. — Смотри, вот это созвездие Большого Пса, — крёстный показывает на скопление ярких точек на ночном небе. Мальчик подслеповато щурит глаза и спросонья слушает только в пол-уха. Он старается не смотреть вниз — на крыше жутко кружится голова и поэтому он подвигается ближе к Сириусу. — А вон пояс Ориона, а на плече — Беллатрикс. По легенде… — Я тебя нашел! Мерлин, Сириус, столько звёзд, будто песка насыпали. Блэк запрокидывает голову и хрипло смеётся. Тихий голос нагоняет меланхолию и беспричинную грусть, но Гарри вдруг кажется, что это — самый счастливый момент его жизни. — Вот видишь, звёзд много, а я такой один. Они сидят долго-долго. Сириус находит где-то старый атлас и рассказывает про то, чего еще не видно. — Приедешь летом, покажу остальную половину. — Если доживём, — устало бубнит Гарри. Начинается мелкий дождь, но ему кажется, что это падает с неба звёздная пыль.* * *
На вторую ночь бессонных метаний по кровати под храп Рона, когда спальня надоедает до тошноты, Гарри вылезает из-под одеяла и натягивает тёплые носки, которые связала миссис Уизли. Дома жутко холодно, и в них половицы скрипят чуть меньше. На лестнице останавливается — с кухни пахнет виски. Обычным, маггловским виски, иногда — ромом, от которого у Блэка рот не закрывается, или портвейном, под который хорошо молчать и считать кирпичики в стене. В ночи, когда приходит Римус — еще и обычным сливочным пивом. Молли не перестаёт жаловаться на хозяина дома ни МакГонагалл, ни Андромеде, ни тому же Римусу, мол, дисциплину хулиганит, бардак бедокурит, а все попытки образумить успешно херятся банальным отсутствием желания слушать. Иногда, когда вклинивается Сириус, происходит сеанс синхронного битья посуды, к его тихой радости. Гарри не винит крёстного и даже понимает. В последний раз, на свой вопрос «Что происходит, Сириус?», тот совершенно искренне и немного злобно отвечает, что происходит форменное блядство. Серые глаза невидяще смотрят сквозь стены и время. Он, наверное, еще не совсем вернулся оттуда. За окном последние красные листья летят на ветру, как пьяные бабочки, а само завывание похоже на пёсий вой. К чему тут вообще собаки — Гарри понять не может, обычно всё это напоминает крики банши. Замечая резкое движение краем глаза, он пятится к стенке. Блэк подходит вплотную, смотрит прямо в глаза и сжимает плечи так, что почти больно. От него пахнет затхлой, слежавшейся одеждой, спиртом и потом, будто он уже невесть сколько не мылся. Но Гарри не страшно, ведь это же Сириус — самый близкий ему человек на всём, наверное, белом свете. — Знаешь, что с такими, как ты, делают в Азкабане? — шепчет Сириус почти в самое ухо, и по спине то ли от холода, то ли от страха, то ли от чего-то еще пробегает табун мурашек. А потом он смеётся, и его безумный, зловещий, хриплый смех звенит в ушах набатом, и глаза, которые Гарри помнит такими добрыми, тёплыми, понимающими, теперь темные и пустые. Ничего. В Азкабане только одиночные камеры. Где-то далеко разбивается о скалы ледяной океан, и звенят, ударяясь о бетон, цепи.***
— Хотите честно? Тут легче повеситься, чем уснуть. — Джинни тыкается лбом в шкафчик над плитой и жмурится от недосыпа. На конфорке, побулькивая, кипит чай с ромашкой. Она красивее, чем Лили, и волосы у неё нормального рыжего, как у всех Уизли, цвета, а Сириус слишком давно не был в женской компании, чтобы не замечать такие вещи. Но рыжие ему никогда не нравились, и пятнадцатилетние девочки, особенно, пусть и через седьмое колено раком, родственницы, тоже. — А как там… — имена ускользают через оставленные Азкабаном прорехи памяти, и Сириус отчаянно пытается не подать виду, — остальные. Марлен? Гестия? Генри… — Рон спит как убитый, Гермиона говорит что ей маггловские таблетки помогают иногда, ну знаете, когда совсем плохо, а я не могу эту дрянь глотать, Мерлин, мерзость. Уизли-младшая бледнеет и цепляется за стенку, и Сириусу кажется, что вся краска с её лица уходит в волосы.***
— Я дментр, Си-иррус, бу-у-у! Стршн? Обсслси? Машущий руками Данг, пьяный, запутавшийся в натянутой на голову серой простыне, сбивает со стола кружку Молли и чуть не сворачивает с плиты кастрюлю с супом. — Ставлю пять галлеонов на то, что Грозный Глаз превратит его в хорька, — шепчет Кингсли Гестии. Сириус, злой как десять гиппогрифов, обрушивает на Данга лавину невербальных проклятий из не-своей палочки. — Дементоры! Не! Машут! Руками! Дементоры! Не! Кричат! Бу! Данг рвёт простыню в попытке убежать, а Грюм прислоняется к стенке и смеётся.***
Тонкс всё-таки напивается на четвертые сутки после того, как Римуса отправляют на очередное задание, и Сириус думает, что это, наверное, семейное. А, может, это просто дом так действует — от мысли о том, что Данг может быть его роднёй, Блэка тошнит. На неё опять наорал Грюм, случайно пихнул в прихожей Снейп, а «Доброе утро, Нимфадора» Римус сказал без особого энтузиазма. — Ты не можешь тут торчать всю неделю, — говорит Сириус, но в ответ получает упрямое «могу», пару красочных ругательств и просьбу пойти заняться своей пернатой лошадью. Ревущую племянницу приходится перекинуть через плечо и тащить в одну из спален поближе. — Я не пйду! Пусти, слышь? Римус сказал что напишет, Сиррус, понимаешь? — Моя мамаша бы умерла на месте! Красивую девушку тащу в постель, а она брыкается! Неужели для того, чтобы вытерпеть мою компанию, нужно так надраться, а? — Спткнись и убейся о своё раздутое сммнение. Коньяк, Сиррус, ты любишь кньяк? — спрашивает Тонкс, сморя, как Сириус стягивает с неё ботинки. — Да, а особенно вкус дуба, которого скоро дам, если не перестану пить, — ворчит Блэк тоном ты-что-совсем-сдурела и гасит свет.* * *
— Мистер Блэк! Я не хотела вам мешать! — книга из рук Гермионы падает на пол библиотеки с глухим шлепком, вздымая в воздух полупрозрачные тучки пыли. — У меня есть имя, знаешь ли, — наигранно-обиженно подмечает Сириус, вставая с кресла, словно не замечая её последних слов. А потом, подумав, добавляет: — А выкать Аберфорту будешь. Не такой уж я и старый. — Миссис Уизли не одобряет это, — Грейнджер показывает подбородком в сторону полупустой бутылки огневиски, замечая, насколько сильно от него пахнет алкоголем. — Миссис Уизли не понимает, что это мой дом. Захочу — напьюсь, как свинья. Захочу — шлюх из борделя приведу. Захочу — сожгу к чертям всю эту библиотеку! — Сириус яростно хлопает рукой по столу, и всё, что на нём лежало, слегка подпрыгивает, включая стоящую неподалёку Гермиону. — Если вы тронете книги, мистер Блэк, — с запалом начинает она, но запинается, а потом отводит взгляд куда-то в сторону. — То что? Язык проглотила, котик? — он делает шаг навстречу, и она пятится. — Где же твоя хвалёная гриффиндорская храбрость, а? — Вы путаете храбрость с безрассудством, — бормочет Гермиона, разворачиваясь и быстрым шагом направляясь в сторону двери. Сириус фыркает и хватает её за руку, предотвращая преждевременный побег. — То есть находиться в моей компании — безрассудство? — Отпустите меня, мистер Блэк.* * *
Война стирает, обтачивает грани. На кухне — приглушённый свет от Люмоса. У Снейпа — судороги после Круциатуса. — Ой, профессор, это вы тут. Мерлиновы подштанники. Для тех, кто ночью сидит на кухне максимально тихо и не включает свет, думает Тонкс, должно быть отдельное место в аду. Особенно, когда дом полупустой и даже по маггловским новостям показывают одних маньяков. Дом на Гриммо защищен Фиделиусом и в принципе непроницаемый. Дом на Гриммо — самое надёжное место в Англии, кроме, наверное, Хогвартса. Дом на Гриммо — каждая из этих вещей, но от этого легче не становится. — А чего вы тут делаете? Пять утра, — Тонкс с силой дёргает за ручку холодильника и вслепую хватает пакет молока в надежде, что он не месячной давности. — Составляю план по захвату мира, разве не видно? — бормочет в стакан рома Снейп таким тоном, будто это самая очевидная вещь на свете. О Мерлин всемогущий, неужели летучая мышь подземелий только что пошутила? — А вид такой, словно просто срач разводите, — Нимфадора пытается элегантно опереться о дверной косяк, но чуть не падает, поэтому просто подпирает спиной шкаф. У Сириуса вот это получается без всяких усилий, даже после нескольких бутылок. Словно что-то подсознательное. Это правильно, думает она: чистоту крови не вытравишь никаким Азкабаном. — Если вы пришли сюда укорачивать мне жизнь вашей болтовнёй… — Да не, — машет рукой Тонкс, с головы до покуда видно разглядывая собеседника, — помочь чем-то надо, может, а? С губ «пошла вон» почему-то не срывается.***
— Никто из вас не понимает! — Поттер-младший хлопает руками по столешнице и смотрит сначала на Сириуса, потом — на Дамблдора. — Вам никогда не понять, а вы всё равно не разрешаете мне присутствовать на этих чёртовых собраниях! — Ну да, Гарри, ты прав. — Черноволосая аврор лет сорока, сидевшая рядом с Грюмом за ужином, отталкивает от себя пустую тарелку и сверлит мальчика тяжелым взглядом. Ему кажется, он видит в её глазах желтоватые отблески вчерашнего полнолуния. — Никто не знает, как это — быть не собой в своём-же теле. Ни я, ни Ремус. — Про меня тоже забыл, а? — Джинни качается на шатком стуле, поджав одну ногу под себя. Число оставшихся за столом заметно и резко редеет. — Раз тебе трудно, что? Нам легче, что-ли, а? За окном тяжело метёт, и скрипит под сапогами из драконьей шкуры прошлогодний снег.* * *
В камине тихо трещат дрова, старые часы отбивают полночь, а на улице большими хлопьями падает снег. Спать нереально — Джинни храпит громче всех Уизли, вместе взятых. Поэтому, чтобы не сойти с ума, приходится убегать в библиотеку. Гермиона замирает в дверях, когда видит на диване знакомую фигуру. Подкрадываться — плохо, мешать — тоже. — Иди садись, коль не спишь, — Сириус разворачивается к ней полностью и дважды хлопает рукой по месту рядом, а потом еле заметно улыбается. Старая обивка дивана на удивление холодная. — Ты прости меня, Гермиона. Я… я тогда ерунды наговорил действительно. — Да что вы, мистер Блэк. Сириус. — Нет, правда. Просто пойми, я тут сижу день за днём, а внимания никто не обращает, будто я — тень отца Гамлета, а они Шекспира не читали, — он смеётся и вдруг резко молодеет, будто не было потраченных лет, смертей и войн. Таким она его разве что на фотографиях со свадьбы Поттеров видела. — Хотя, не читали, скорее всего. Гермиона хочет ответить что-то вроде «Всё будет в порядке» или «Да что вы», или что-то такое по-взрослому серьезное, но вместо этого дурное подростковое воображение рисует Сириуса, держащего в руках череп домовика и приговаривающего: «О, бедный Кричер». — А с тобой ругаюсь, потому что ты очень красивая, когда злишься. Внезапно. Он подносит руку к её щеке, такую тёплую, проводит костяшками по скуле и откидывает назад волосы. От этого все мысли разлетаются перепуганными и матерящимися от удивления воронами, бьются друг об друга и падают замертво. «Любит, не любит, плюнет…» А он ведь хороший там, в глубине души. Только очень-очень одинокий, ему столько пришлось перетерпеть, вынести, и всё одному, невинно осуждённому, двенадцать лет без простого человеческого тепла. «…поцелует» Глупая, наивная девочка. Хороших и правильных людей без суда в Азкабан не сажают.* * *
— Мама говорит, что ты съезжаешь! — Джинни залезает на кровать с ногами, слава Мерлину, хоть тапки не забыла снять. — Они выдраили комнату, ту, вторую гостевую, возле библиотеки, помнишь? Там ещё ковёр такой стрёмный был и шторы красные. — Да, да, да. Я сбегаю подальше от твоего храпа, — смеётся Гермиона и закрывает лицо руками от летящей в неё подушки. Притащенное Артуром радио транслирует звонкий, изрезанный помехами голос Селестины Уорбек. О, мое бедное сердце, где ты?* * *
По маггловскому черно-белому телевизору крутят очередной фильм с Чарли Чаплином. Римус после недавнего полнолуния бледный в зелень, краше в гроб кладут, но с каким-то отрешенным упорством и нечеловеческим спокойствием пытается вязать шарф, каждые три-четыре ряда распуская и начиная заново. Прямо над головой — комната Регулуса, в которую не вломишься даже Бомбардой. Там, наверху, что-то звонко бьётся, каждый раз Римус непроизвольно вздрагивает — слышится бессмысленное, пьяное, несвязное бормотание. — Ты… тварь такая, Мерлин всемогущий, идеальный чистоплюй, мать твою. — А теперь про криминальную обстановку, — говорит лысый диктор. — Что ты ищешь в этих новостях? — спрашивает проходящий мимо Бруствер. — А я ведь любил тебя, блядь, — шепчет Сириус, стекло снова бьётся и срастается под непослушной палочкой. Любил. Его когда-то тоже. — Будет больно, но недолго, — говорит в голове маггловский врач. Податливый металл спиц гнётся под пальцами, как пластилин.* * *
Комната с гобеленом пахнет варёной капустой и половыми тряпками. Во время уборки там Гарри натыкается на старый, расстроенный рояль и пару раз ударяет пальцами по клавишам. Какофония режет слух, но заглушает поломанный, обреченный шёпот из соседней комнаты. Ми, ре диез, ми. — Ты сама видела пророчество, Минерва. До, си, соль диез. Рояль вздрагивает. Будто обретая собственную волю, захлопывается крышка и больно бьет по пальцам.* * *
Совершенно случайно, кажется, скрипит половица. Гермиона подрывается, как ошпаренная, палочкой в одной руке зажигая ночник, а второй потирая глаза. — Сириус? Что ты здесь делаешь? Что-то случилось? Это Гарри? Может, у него опять видение, или Тонкс с Гестией с патруля не вернулись, или Пожиратели напали на Хогвартс, или… В белом, будто разрезающем комнату надвое, свете лампы чёрный бриллиант на фамильном кольце слегка переливается. Сириусу внезапно приходит на ум, что это уже второе поколение не спящих, а только дремлющих с палочкой под подушкой. — Нет, нет, не бойся. Ничего не случилось с Гарри. Всё в порядке. Невербальное и беспалочковое заглушающее заклятие почти бесшумным шелковым шелестом проникает в замочную скважину. Получается без усилий — когда вокруг четыре бетонные стены и бесконечный океан, заниматься больше нечем. Под весом Блэка прогибается матрас. Он медленно вытаскивает палочку из оцепеневших рук — костяшки белые, того и гляди, кости от напряжения треснут, и кладёт куда-то на столик. — Этот дом меня пугает, Сириус. Ты тоже. Он улыбается. — Хочешь, останусь?* * *
Римус никому не скажет, но в утро перед экзаменами Гарри Сириус мертвецки пьян уже к десяти тридцати. В Японии уже семь вечера, поэтому заткнись, паинька. Он не дебоширит, не кричит, нет. Всё так же опирается на дверной косяк с вросшей в кости элегантностью и машет перед лицом Люпина бутылкой рома. — Ну, выпей, а? Я же тебе не какую-то хрень магазинную предлагаю, ну, Лунтик. Тьфу, блядь, Лунатик, ну. Может, хоть тогда согласишься мне подсобить, э? В сторону развеселившегося анимага летит пыльная подушка, которую он всё-таки успевает поймать. Бродяга вообще не заморачивается по этому поводу. Римусу кажется, что если бы на его месте сидел Кингсли или Тонкс, ситуация бы не изменилась. А он уже слишком старый, чтобы воспринимать всё как раньше всерьёз. — Я на два метра отказываюсь подходить к этому, — Люпин машет в воздухе рукой и устало откидывается на спинку дивана. — Дома антипохмельное закончилось, Сириус, и это будут не мои проблемы. А если ты снова назовёшь меня Лунтиком при ком-то, я тебе такое устрою, Круцио отдыхом покажется. — Ну, не будь занудой, — Блэк серьёзнеет, присаживается рядом на диван и наливает два стакана. — Давай, за Гарри. У него сегодня СОВы, нервотрёпка. Ты помнишь, а мы ведь тоже когда-то такими молодыми были? Помнишь, а? Он пихает Римуса локтем в бок, и ром проливается на штаны. В чёртовом доме слишком тесно. Бездействие и непоседливость убьют Сириуса даже раньше, чем алкоголь и курево, и Римусу немного страшно. Но когда Гарри внезапно нужна помощь — взгляд секунду назад качающегося Блэка внезапно трезвеет. Люпин думает, что это, наверное, действительно какая-то магия. Когда он будет сидеть у постели Поттера-младшего в Мунго, тот сломанным шепотом скажет: — Он крикнул: «Браво, Джеймс!» Бывший профессор ответит, что Сириус всегда видел в Гарри его отца, что он такой же храбрый и безбашенный, как впрочем, и каждый первый гриффиндорец. Он не соврёт, конечно, но… Римус никому не скажет, что фразу «мертвецки пьян» никто никогда не доводил до буквальности. И от неё никогда не было так больно.* * *
— Если бы ты перестала причитать по каждому пустяку, то увидела бы, что Сириус был совсем другим человеком! — в который раз заявляет Гарри, и Гермиона обреченно вздыхает. Уныние пронизывает дом, вплетается в каждую шторку, тяжелой и вековой пылью оседает по углам. Грейнджер устала видеть Сириуса Блэка на каждом шагу, серой тенью выскакивающим из шкафов и рассыпающихся от старости сервантов. Он ведь мёртвый, мёртвый, мёртвый. Из-за завесы не возвращаются, но… Боггарты — копошащиеся в тёмных углах страхи и воспоминания, кошмарами во плоти выползающие наружу при каждом неудачном повороте палочки. Пыль падает-кружится в тусклом свете закрытого грозовыми тучами солнца. У неё в комнате висит полузадёрнутый красными портьерами портрет женщины средних лет. Она ничего и никогда не говорит, поэтому Грейнджер иногда кажется, что это обычная маггловская картина. — Это не делает тебя глупой, детка, — голос у женщины в красном тонкий и скрипучий, но Гермиона думает, что она понимает, — это делает тебя слепой. Женщина в красном грустно улыбается, уходит, оставляя за собой пустое полотно, и больше не возвращается.***
— Все продаются, Люпин. Все. — Андромеда давит туфлёй ползущего по асфальту жука и брезгливо накладывает очищающее заклятие. — Цена разная. — При всём уважении, миссис Тонкс. Вы — циник. Стрижёте всех под одну гребенку. — Ремус смотрит решительно и немного уязвлённо. Она бормочет что-то про подростковый максимализм, так и не выветрившийся из головы даже через столько лет, и знающе улыбается. Её голубые глаза, что омуты — тридцать сантиметров чистой воды и черти штабелями до самого дна. — Ты бы убил меня ради Тонкс? А Бруствера? Присоединился к Пожирателям? Продал бы совесть? — Я бы умер за неё. — Технически, ты бы продал жизнь. — Андромеда достаёт из кармана тонкую книжку и идёт в тень читать. Ремус упрямо молчит и смотрит, как магглоский мальчик кидает камни в засыхающую грязевую лужу.* * *
В подвальной кухне сыро, мокро и душно. Гермиона с равнодушием смотрит на макароны и фаршированного кролика. Потом слегка отталкивает тарелку от себя — секундой позже еда исчезает во рту у Рона. Там, наверху, кого-то опять прибрали к себе Империусом. Министерство — падает. Падает, рушится и сыпется на голову новыми дурными законами, заголовками в «Пророке», которые каждое собрание Ордена громко и медленно зачитывает уже слегка поседевший Римус. Черноволосая аврор лет сорока протискивается мимо него к шкафчикам, чтобы достать себе чашку, а по пути обратно мимолётно кладёт руку Люпину на плечо. Грейнджер её не знает — видела раза два от силы. — Даже после всего ты остаёшься преданным другом. — Какое значение слова «преданный» ты имеешь в виду? Солнце рушится, небо падает, почему просто не лечь, не закрыть лицо руками и не утонуть в этом всём? Вместо горы с плеч — камнем по голове с размаху. Всё кажется таким фантастическим, что Грейнджер сомневается, не сон ли это всё: драконы, эльфы, магия, души. Хочется манной каши и смотреть «Мэри Поппинс» по телевизору. На плите с громким шипением сбегает молоко.