* * *
С агентом Ланом работать на удивление легко. Главное — немой тенью следовать за ним и делать что-то умное. Ши-на далеко не дура, потому, даже не отдаваясь работе всей душой (что это вообще такое), она вполне способна проводить отличные расследования. Некоторые из дел сложнее. Некоторые — проще. Прямо сейчас их группа в засаде большого склада в Йокогаме. Там — партия контрабанды, и охраняющий её крупный отряд якудза, нанятый одним из множества тёмных попутчиков Кёркуса Альбы. Это беспроигрышная операция — у них с Альбой договор в том, чтобы этот товар группа Лана смогла перехватить. Пожертвовать тысячей, чтобы сохранить миллионы. Пожертвовать парой тонн, чтобы сохранить целую контрабандную империю и получить безграничное доверие азиатского волка Шилун Лана. Это вполне устраивает Ши-ну. Они следят за временем так тщательно, будто от этого зависит их жизнь (глупая аналогия, от этого правда зависит их жизнь…) 3… 2… 1… Лан делает жест рукой, и часть стаи срывается со своих мест, бесшумно проникая к складу, и Лан с Ши-ной на передовой. Всё идёт не так, как задумывалось. Почему-то якудза, чёртовы гордые ублюдки, оказывают слишком много сопротивления при захвате. Они сражаются как чёртовы отчаянные самураи из тех, что или умрут на поле боя, или убьют врага, но ни в коем случае не сдадутся врагу. Ши-на чувствует себя напряжённой, как натянутая на кото струна, её глаза заливает кровью, и она видит всё в красном цвете, будто в замедленной сьёмке. Это… Адреналин? В последний раз с ней было подобное, когда она боролась за своё «имя» с Эджвортом, пытаясь доказать, что не убивала Бирна Фарадея. Её колотит восторженная дрожь, когда она крепко сжимает пистолет. Её глаза расширяются, когда она замечает, что лидер группировки целится в Лана. Она не может объяснить причин, но прежде чем осознать хоть что-то, её тело с бешеной скоростью пружинит от места, чтобы она в прыжке она оказалась прикрывающей спину агента. И в ту же секунду два выстрела. Рука на курке соскальзывает, и пуля попадает в ногу якудза, хотя должна была попасть по сердцу, чтобы он унёс все секреты Картеля с собой. Почему она бросилась защищать Лана?.. Рука якудза, из-под одежды которого выглядывают традиционные татуировки, соскальзывает тоже. Плечо прожигает адской болью, и Ши-на сползает на пол, хватаясь за плечо. Больно! Блядь, как же больно! Дальнейшая операция проходит как в тумане. Она валяется, хватаясь за плечо, матерясь сквозь зубы, пока все делают работу за неё. Потом этот захват станет известен как самый крупный разовый арест в Интерполе. Самый информативный. — Блядь. Блядь! Блядь! — Ши-на шипит сквозь зубы и, дрожа, пытаясь встать с пола. Это выходит, но её шатает из стороны в сторону, и всё ещё отвратительно колотит крупная дрожь, пока она не чувствует, как её крепко обнимают со спины. Что? Ши-на оборачивается, смотря на Лана широко распахнутыми глазами. Он обнимает её, прижимая руки к телу, и она ошалело улыбается, глядя на него. — Кровь. Испачкаетесь, шифу. — Это кровь моего сородича, — Лан смотрит неожиданно серьёзно. — Лан Цзы говорил: «Тот вожак, что чурается крови своего соплеменника, должен тотчас пролить свою». Ши-на завидует ему. Или у него богатая фантазия, и он всё выдумывает на ходу, или у его предка действительно были цитаты на все случаи жизни. Надо же… Она правда сохраняет возможность холодно мыслить даже сейчас, когда теряет кровь в руках собственного командира. Человек ли она? Без имени, без прошлого, настоящего, будущего. Всего лишь эскиз человека, но не он сам. Из горла вырывается каркающий вороний смех, словно отголосок из воровского прошлого. Но Лан держит крепко, прижимает к широкой мужской груди, давая вдыхать смесь из запахов пота и крови. Никаких духов или одеколона на операции, хотя ей очень нравится терпкий запах его парфюма. — Замри ненадолго. Не закрывай глаз. Ши-на без проблем может выполнить этот приказ, давая командиру оккуратно коснуться кожи чуть ниже глаза и подхватить… Линзу! Она смотрит панически, даже испугано на него. Ей… Правда страшно? Это так… странно. Она давно не испытывала чего-то подобного. Она когда-то испытывала подобное? Не помнит. — Твой цвет глаз красивый. И веснушки. Зря прячешь. Он тихо усмехается, после чего легко подхватывает её на руки, неся к машине скорой помощи. Он… Не понял, кто она? Он… Доверяет ей? Чудеса.* * *
Её выписку они оба отмечают в одном из недорогих отелей Йокогамы. Лан никогда не шиковал, хотя в последнее время мог себе это позволить. Его номер маленький и тесный, с кроватью, рассчитанной на полтора человека. И Ши-не это… даже нравится? Она мирно сидит за небольшим кофейным столиком, в её руках — фужер сладкого вина. Лан пьёт его тоже, хотя Ши-на знает, что он не любитель подобного. Но это её вечер. Так он сказал. — Я хочу, чтобы ты была моим заместителем, — хрипло выдыхает он, глядя на неё неожиданно мягко. Почему он так на неё смотрит? Зачем он достаёт краски и лайнеры? Она лишь эскиз. Её всё устраивает. Зачем проводить чёткие линии? Зачем пытаться закрасить? Она не станет человеком. — Зачем? — тихо выдавливает она из себя, наконец поднимая к нему взгляд. Взгляд его спокойный, мудрый. И только на его дне она видит что-то иное. Что-то дикое. Необузданное. Хищное. Волчье. — Ты спасла мне жизнь и прикрыла спину. У тебя лучшие результаты среди всей группы. Ты действительно ждала, что всё будет хоть как-то по-другому? — его губы трогает усмешка, и он делает глоток из фужера, немного морщась. Слишком сладко. — Любой из нас готов прикрыть вашу спину, шифу, — она усмехается, согнув одно колено и положив на него голову, а другое выпрямив. — Но сделала это ты. Прежде чем хоть кто-то успел что-то понять, — он пододвигается к ней ближе и протягивает чёрные очки. — Я думаю, они смогут прятать твои глаза не хуже линз. Возьми. Ши-на принимает из его рук чёрные очки, и будто только на периферии сознания понимает, что её рука дрожит. Почему он с ней так добр? Это алогично. Он правда не видит, какая она? — … — она сглатывает комок, и лишь после этого произносит. — Спасибо. Мир в них темнее, чем есть на самом деле. Это… Что же. Это привычно. Это естественно, как фотосинтез растений на солнышке. Взгляд на Лана. Он тоже в своих своеобразных крестообразных очках, скалится волчьи. По-доброму. — Мы с вами два дурачка, шифу. Сейчас три часа ночи, — её смех растекается по комнате мягкой патокой, а не привычным громом, и она прикрывает рот рукой, продолжая прыскать. Лан смотрит на это удивлённо, а после начинает смеяться вместе с ней, после чего придвигается и… обнимает. — Иногда не так плохо побыть дурачками. Не думаешь? Лан ничего не отвечает, только прислоняется к ней лбом, не снимая очков. И Ши-на не видит его глаз. Но знает, что они сейчас закрыты. Он сейчас расслаблен. Его спина… так беззащитна. И он допускает её к ней. Глупо. До чего же глупо. Но Ши-не подобная глупость по душе. И ей, Эскизу, почему-то тоже. Наверное, поэтому она осторожно обнимает его рукой, которой может полноценно шевелить, нашаривает губами щетинистый подбородок и легко касается его. Лан смеётся хрипло и опускает голову чуть ниже, чтобы коснуться её пухлых губ своими. Его руки шарятся по её спине, пока не оказываются на талии, держа за которую, он аккуратно перетягивает её к себе на колени. От него безумно приятно пахнет этим странным терпким одеколоном, прямиком из Жень Фа, его клыки легко впиваются в её губы, очень мягко и осторожно, будто скорее играясь, чем действительно атакуя. И… Боже, этот эскиз впервые взывает к тебе, но это охрененно. У неё во всех обличиях было множество мужчин. Она соблазняла, она «соблазнялась», но ни от кого не пахло так охрененно, никто не прижимал её к себе так нежно и страстно одновременно, никто не целовал её с таким жаром, будто она его лучшая добыча и лучшее сокровище. Нахер твою сутенёрскую шубу, Шилун, в ней слишком жарко. Нахер субординацию.* * *
Итак, они любовники. Так это называется в народе, во всяком случае. Шилун прижимает её к себе и играется с короткими светлыми волосами, у которых немного прорастают тёмные корни. Она может почувствовать его рельефистый торс, он может почувствовать, как в него вжимается её грудь. Они полностью обнажены. Лан знает, что она красит лицо, волосы и носит линзы. Ни перед кем ещё она не была обнажена н а с т о л ь к о. Она должна бить тревогу. Но… Ей спокойно. Рядом с этим мужчиной необъяснимое спокойствие, и она закрывает глаза, устраиваясь удобнее рядом с ним. — Я всегда чувствовала себя лишь эскизом. Она выдыхает это так же естественно, как отчитывается об операциях, проводя бледными пальцами по его груди с еле заметными светлыми волосками на ней. — Чепуха, — тихо усмехается он, гладя её по талии. — Ты живая. Ши-на чувствует внутри какую-то горечь. Он знает лишь твою легенду, но не тебя саму. Он знает Ши-ну. А себя саму не знаешь даже ты. И это так. Как её зовут? Сколько ей лет? Когда её день рождения? Кто её родители? Какой она национальности? … Она не знает. Она ничего не знает. А значит, он тем более. Спи спокойно, маленький эскиз. Тебя никогда не дорисуют.* * *
Он выворачивает её руку практически до хруста, и она лишь краем глаза замечает рану на его ноге. Бадд, сукин ты сын. И ты, чёртов Лан. Зачем ты это сделал? Змею, пригретую на груди, надо зарубить без жалости, растоптать и выбросить. Неудачный эскиз лишь комкают и кидают в мусорное ведро. Тебя никогда не дорисуют, маленький эскиз. Сколько бы лет не прошло. — Она из моей стаи. Я буду разбираться с ней сам. Он смотрит на Эджворта взглядом собственника. Она его добыча. Прямо сейчас он, раненый, подбитый зверь, всё равно вцепился её в глотку и разодрал, так что она смиренно стоит в его руках. Разоблачённая. Кто она? Как её зовут? Сколько ей лет? Что она должна делать прямо сейчас? Какая у неё профессия? Родной язык? Национальность? Родители? Она не знает. Эскиз ничего не знает. Он лишь схематично набросан на бумаге и брошен неудачливым голодным художником. Возможно, этот художник умер прежде, чем сумел её завершить. Она улыбается, дрожит в его руках подстреленной птицей, прямо как тогда на складе. И смеётся каркающей вороной, раскатистым смехом проходясь по стенам посольства. Взгляд Лана — это чёртов коктейль. Злоба. Обида. Боль. Любовь? Эскиз не знает, что это такое. Ши-на, может быть, знала. Он уводит её ото всех в отдельное помещение и смотрит пристально на лицо. Мельком в зеркале она замечает растёкшуюся на её собственном лице тушь. Что это с ней? Она… плачет? Но почему? Ей же не должно быть больно. Она всего лишь не дорисована. — Итак, в конце концов… Кажется, я посмеялась последней… Лан. — Ши-на? Калисто Ю? — он выгибает бровь и стоит, игнорируя боль в простреленном бедре. — Я не знаю, с кем я говорю. — Я уже говорила тебе. Разве ты забыл? — она ухмыляется, встаёт на носочки и шепчет прямиком ему на ухо. — Я э с к и з, Лан. Я лишь набросок человека, но не человек. Без имени, без прошлого, без будущего. Всё это было лишь воздушным замком! Её снова трясёт будто в истерике, и она смеётся, как припадочная, пока её щёку не огревает резкий удар ладони. Такой сильный, что у неё даже слегка отвернуло в сторону голову. Лан смотрит на оставшийся на ладони след от смеси тонального крема, пудры и туши и ухмыляется, прикусывая нижнюю губу. — У тебя был выбор. Остаться эскизом или стать законченным портретом. — Я сделала свой выбор. — Я вижу, уж поверь. Он хватает её за руку, чтобы вместе с ней уйти к скорой и другим подчинённым, но она упирается, глядя ему в спину. — Лан, я… Он замирает, и ей кажется, будто даже его уши слегка двинулись, как у уловившего что-то своим крутым слухом волка. — … Не имеет значения. На кончике языка остаётся тихое «Мне не всё равно». Сейчас это уже не важно. В конце концов, теперь она навсегда останется экскизом. Она... Никогда и не смеялась.