Космическое одиночество

…мы приземлились. КЕЙС — большой умница, сумел справиться — выровнять курс и найти нужную площадку для посадки «Эндьюранс». Глупо было, наверное, пытаться сесть на нем. Глупо рисковать всем из-за корабля-станции, миссия которого заключалась лишь в том, чтобы доставить нас к пригодной для жизни планете. Наверняка — будь здесь Купер — наслушалась бы тогда, что я — круглая идиотка и ничего не смыслю в вопросах управления кораблём, и что зря меня вообще включили в состав экипажа, каким бы там крупным специалистом в области биологии я ни была. Возможно, я и впрямь идиотка, но сейчас нет рядом никого, кто мог бы заставить меня мыслить рационально, пилотируя шаттл. Нет рядом ни пилота Купа, ни физика Ромилли, ни географа Дойла. Их образы ясно сохранились в памяти, хоть порой сознание играло злые шутки, а мне начинало казаться, что их и вовсе никогда не было на «Эндьюранс». Только я, молчаливый помощник робот КЕЙС и бесконечная глубина непостижимого и прекрасного космоса. Да, и «Эндьюранс». С той поры, как Купер принял решение и направил «Рейнджер» в сияющее тьмой сердце чёрной дыры, я на какое-то время совсем потеряла счет времени и как-то особенно, по-странному близко сроднилась с кораблём. Будто стала чувствовать его. КЕЙС учил меня пилотированию, и эти редкие уроки были единственной отдушиной для меня. В остальные часы меня снедала отчаянная тревога за Купера и за того человека, на чью планету направлялся наш «Эндьюранс». Я боялась того, что мне придется увидеть там. Моё сердце чувствовало страшную правду — передатчик Вольфа Эдмундса — великого ученого, физика-ядерщика — молчит, потому что его обладатель уже давно погиб. Это было невыносимо. Как невыносимо было и то, что его планета представлялась мне таким же безжизненным и враждебным миром, как две предыдущие. Планеты Миллер и Манна. Горькой бедой для всей миссии обернулось наше пребывание там. На первой погиб Дойл. По моей вине. В жизни мне не забыть этого. Он ведь и крикнуть не успел перед тем, как накрыла его исполинская волна, обычная в тех местах. Визит на планету Манна обошелся нам не менее дорогой ценой. Ромилли и несчастный, сошедший с ума от одиночества и груза ответственности доктор Манн. Он возглавил группу из двенадцати отважных героев. Он зажёг огонь в их сердцах, повёл на поиски новой планеты — спасения умирающему человечеству. Я думала, выйдя из гибернации, он будет тем же — храбрым, отчаянным человеком, гордостью Земли, каким я всегда считала его. Но там, на ледяной планете, которая никак не могла подойти для жизни человечества, я увидела плоды того, что творит с людьми одиночество и страх. Увидела человека, сломленного непосильной ношей. Он просто хотел вернуться домой, оттого и слал на Землю лживые сообщения о том, как хороша найденная им планета. Когда мы прибыли, Манн хотел угнать корабль, бросив нас на своей пустой ледяной скале. Ромилли погиб из-за него. Потом мы с Купером преследовали Манна на шаттле, пытались запретить стыковку с «Эндьюранс», пытались достучаться до его разума, но уговоры уже не действовали на несчастного профессора. Никогда не забыть мне и тот мог, когда он грубо пристыковался к «Эндьюранс», когда произошёл взрыв, чуть не разомкнувший кольцо корабля. В тот миг я впервые поняла, что значит для нас «Эндьюранс». Наш хрупкий, такой маленький и беззащитный — песчинка в огромном космосе — но все же, самый родной и надежный, милый дом… единственный во Вселенной… пока. Другого у нас ещё не было, и мы погибнем без «Эндьюранс». Он — наша жизнь… …Когда Куп преследовал повреждённый корабль, уже входящий в стратосферу ледяной планеты, я впервые в жизни молилась, захлёбываясь от отчаяния. Молилась, как учила меня мать, и чудо произошло — мы пристыковались. Но бедного Манна спасти не смогли — он погиб. Тогда это событие даже не нашло отклика в моей душе. Слишком я была вымотана, слишком напугана повреждениями «Эндьюранс», и тем, что мы, почти сразу после стыковки, ощутили на себе могучую силу Гаргантюа. Чёрная дыра засасывала нас и ради того, чтобы дать мне шанс вырваться из пределов гравитации, мы сбросили балласт… этим моментом и воспользовался Купер. Он стремился к своей дочери и надеялся на временное окно. Вряд ли он сейчас жив. Чёрная дыра — самое грозное место в космосе. И если он не сгорел в жутких вихрях, засасываемого ею межзвёздного и звездного вещества, то, скорее всего, спагеттизировался вместе с шаттлом. Я стараюсь не думать об этом. Слишком ужасно то, что представляется мне при одной мысли об этом. Когда «Эндьюранс» набрал достаточный ход, и КЕЙС проложил маршрут на планету Эдмундса, я впервые ясно осознала, что осталась одна. Тогда вспомнился и покойный доктор Манн. И жалость острой стрелой пронзила моё измученное сердце. И я не осуждала его более. Может и я сойду с ума от одиночества, ждущего меня впереди. Страшно жить, терзаясь безрадостными мыслями и тягостными предчувствиями. А в гибернацию погружаться мне не хотелось. Когда-то Ромилли нам сказал, что ужасно проспать всю жизнь. И я начала понимать его слова. Неизвестно, что ждет нас у Эдмундса. Может там мне придётся уйти в гибернацию, чтобы не умирать долго и мучительно от отсутствия пищи, питьевой воды или нехватки кислорода. Поэтому, на «Эндьюранс» я старалась заниматься делами. Одним из наиболее интересных — было изучение бесценных материалов бедного покойного Ромилли, собранных им за двадцать три года на орбите планеты Миллер. Я не обладаю достаточно глубокими познаниями в области астрофизики, но данные Ромилли заинтриговали и потрясли меня. Как могла, систематизировала и исследовала их. Возможно, эти научные сообщения произвели бы фурор на Земле. Но нам с КЕЙСОМ никогда не доставить их туда. Просто не хватит ресурсов у искалеченного «Эндьюранс», а мне нипочём не восстановить повреждённые отсеки самой. Мысли об «Эндьюранс», время от времени, начали посещать меня в свободные минуты. Они приносили с собой что-то, что можно было бы сравнить с земным умиротворением. За месяцы полёта до планеты Эдмундса я досконально изучила наш корабль. Одиночество странно влияет на человека. «Эндьюранс» и КЕЙС стали мне очень близки и дороги. Куп всегда говорил, что это этот корабль — безопасная лодка, наш причал в безжалостном бескрайнем море. И если космос сравнивать с морем, то это, пожалуй, воистину так. Но корабль стал мне другом, верным другом, которому я вручила свою жизнь. Он ни разу не подвёл меня. В отличии от Купа, бросившего меня так неожиданно и страшно. Однажды, в разговоре, я заметила Куперу, что природа не может быть злом. И человек не может. Я верю в это и теперь. Я понимаю его мотивы, его желание сквозь время прорваться к любимой дочери и передать ей то, что, возможно, спасёт землян. И от понимания этого мне не легче. Я-то осталась одна. И никому в целой Вселенной нет до меня дела. Впрочем, меня грела надежда на встречу с Вольфом, но скоро и она превратилась в прах. Мы прибыли к его планете через восемь месяцев (по подсчетам КЕЙСА), и это оказалось вполне пригодное для обитания место. Что самое странное — несмотря на близость к нейтронной звезде. Первая разведка уже принесла обнадёживающие данные. Но радоваться не получалось. Горе нашло меня и тут. Вольф погиб. Его камеру накрыл горный обвал, когда он, погружённый в сон, ожидал нашего прилета. Я не успела. У меня словно вырвали сердце. В один миг я потеряла последнее, на что надеялась, что думала иметь — любовь, в которую верила так свято и искренне. И инстинкт самосохранения не давал больше знать о себе. Я твёрдо решила не оставлять на орбите «Эндьюранс», а осторожно и медленно опустить на поверхность планеты. Корабль казался мне сейчас воплощённым мемориалом всему, что я любила в жизни, и я ни за что не хотела расставаться с ним. Едва ли мне удалась бы посадка, если бы не КЕЙС. Я испытывала благодарность за это. …и вот я стою над могилой Вольфа. Мы с КЕЙСОМ похоронили его у той каменной гряды, где настигла его смерть. Одиночество… холод… и бескрайняя пустыня космоса у меня над головой. Одиночество. Я редко думала о значении этого слова на Земле: друзья, работа — там некогда было чувствовать себя одинокой, но здесь до ближайшего человека сотни миллионов световых лет. А вечер так тих и прозрачно-печален, что нельзя не задуматься об этом и вообще о жизни человеческой. Мои волосы обдувал прохладный ветерок, лёгкие свободно вдыхали кислород. На этой планете, куда я так рвалась с самого начала нашей миссии, и до которой добралась-таки в финале, есть всё, чтобы именно здесь возродилась жизнь. Только вот во мне уже нет жизни. И журчание реки, синей лентой пронзающей соседнюю долину, и горные склоны, и редкая травка, так сильно напоминающая земную, и освежающий вечерний ветер — ничто не радует меня. На этой планете мало света и плотная атмосфера. Звезде, возле которой она вращается никогда не стать новым Солнцем, и все-таки планета может стать обитаемой. Я нашла то, что искала, но и это не радует меня уже. Тихо, осторожно опускаюсь на колени и долго, до самых сумерек стою над могилой того, кто был первооткрывателем этой планеты, имя его она отныне будет носить по праву. Эдмундс… Вольф Эдмундс.  — Вольф, зачем ты ушёл вот так?! Мы не успели объясниться до того, как стартовала миссия «Лазарь». Да и вообще общались не слишком много. Наука была его страстью и любовью. Он всегда считался гениальным учёным и отважным человеком. Это не пустые слова. Он жизнью своей доказал это. И… я любила его. Впрочем, наверное, прошлое время тут не подходит. Да! Я люблю, люблю до сих пор, хоть нет его, судя по всему, уже давно. Судьбе было угодно, чтобы я нашла его останки и похоронила, схоронив вместе с ним и свои мечты, иллюзии, надежды, жизнь. Вакуум космоса, который наш «Эндьюранс» бороздил столько земных лет, наполнил сейчас всю мою душу чудовищно и безнадёжной пустотой. Одна… совсем одна во всей Галактике. Некуда спешить и не к кому больше. — Наверное, самое время взяться за мемуары, — мелькнула нелепая и шальная мысль, и я криво улыбнулась ей, невольно вновь погрузилась в светлые воспоминания. Вся моя жизнь, казавшаяся мне прекрасной и полной глубинного смысла до этого часа, пронеслась передо мной сейчас. И над всеми воспоминаниями яркой путеводной звездой сияли глаза Вольфа и его улыбка. Прекрасные, карие глаза, тёплая улыбка, ямочки на щеках, волосы роскошные, густые волосы, волнами спадавшие ему на плечи. Вольф был очень красив и, кажется, никогда не осознавал собственной привлекательности. Не то, чтобы он был болезненно-стеснителен, нет, конечно! Просто, как-то не сложилось и не встретилась та, единственная, способная разделить и понять его увлечение наукой. А когда его стали готовить к космической одиссее, он и вовсе стал затворником. Закрылся от всех знакомств, как и требовал мой отец. Мы мало общались и наше общение затрагивало, в основном, темы астрофизики и астробиологии, а ещё космической медицины. Но те часы, что нам довелось провести вместе были наполнены удивительным светом. Я не сразу поняла, что это любовь. Было лишь биение в такт двух сердец, горевших желанием спасти умирающую Землю. Два человека, старавшихся отрешиться от собственного личного счастья для спасения человечества. Когда мы поняли, что эта общность взглядов и желаний стала чем-то большим? Не знаю, как не знаю успел ли понять это Вольф. Но кажется, что все же да. Накануне, старта миссии «Лазарь», я спросила его какое имя он даст своей планете, если на ней окажутся нужные условия. Я спросила из интереса, не более… Этот загадочный, скромный, но очень сильный и уверенный в себе человек увлекал меня всё сильнее и было совершенно незнакомое чувство. …Как сейчас, помню его ответ. Глаза вспыхнули неземным светом радости, он улыбнулся и проговорил: — Амелия. Я назову её — Амелия. И сердце моё пропустило удар, а в глазах потемнело. Я вышла из его кабинета и быстро — стараясь ни с кем не встречаться — прошла к себе. В эту ночь я не спала.