Пока не падет Олимп.

Высоко, кажется, в самом поднебесье, возвышалась шапка легендарной горы, тонувшая в облаках, обволакивающих ее, словно вафельный рожок обволакивает мороженое. Пушистые комочки небесной ваты облепляют вершину ее и скрывают от глаз людских, как саму макушку, так и всю гору. И имя горе той - Олимп. Безмятежный край, где живут Боги, не зная ни забот, ни хлопот, где не существует страха и боли. Рекой там льется вино, столы ломятся от яств, не умолкают звуки лиры, и птичьи песнопения слышны со всех сторон. Тот край, что населен Богами, не знает ни войн, ни голода, ни холода, ни смерти. Война в обличии прекрасного мужа Ареса пирует рядом с Афиной Палладой, обсуждает дев и нимф с проказником-виноделом и шутит с быстроногим Гермесом о том, что неплохо бы двум племенам повоевать за нечестную торговлю. Дом Олимпийцев - полная чаша, и развлечения у них под стать их статусу. Один лишь Эрот балуется и шутя стреляет из лука в небеса, глядя, куда же попадут его судьбоносные стрелы, чьи же пути переплетутся, что же из этого выйдет. Да только шутки Аида не так черны, как юмор покровителя Любви. Да только с Цербером не так страшно встретиться, как пережить удар этой самой стрелы прямо в сердце, зная, что никогда не будет тебе ни любви, ни счастья с объектом твоего вожделения. И только любовь омрачала безмятежную счастливую жизнь Богов. То ветреная Гера, кормя Зевесова орла, про любовниц узнает, то Боги враждующие друг в друга влюбятся. Дионис мечтал, чтоб его это никогда не постигло. Да и куда ему? Он счастлив и доволен, его сердце свободно, оно уж точно никогда не будет никем завоевано. Тут и двенадцати испытаний мало, Дионис не отдаст свое свободное от этих всех глупых розовых соплей сердце. У него есть все, чего можно желать: лучшие девы Олимпа, нимфы, все красавицы, кого только пожелает младший сын Зевса, с радостью разделят с ним ложе. У него есть лучший друг, даже почти брат - Аполлон. Они вместе с детства, не разлей вода, все тяготы переживают вместе. Они есть друг у друга, чтобы невзгоды делить пополам, а радости преумножать вдвое. Жаль только, что единственная невзгода, которая имелась у Диониса с недавних пор - сам Солнцеликий. И радостей не было никаких. И делить с Аполло нечего, кроме пустой, тупой, невзаимной влюбленности, коловшей где-то в груди слева, где анатомически должно быть сердце, каждый раз сжимавшееся и близкое к тому состоянию, когда оно готово превратиться в черную дыру. Эта дыра затягивала, засасывала, не позволяла выбраться. Все, за что цеплялся Дионис, рано или поздно падало в эту дыру и только сильнее прижимало его самого к полу, ранило, убивало, травмировало. Ему не нужны были ни девы, ни вина, ни развлечения с другими Богами, ни даже пиршества. Он все чаще проводил ночи возле дома Аполло, приходил туда, готовясь постучать в калитку и вывалить, как любит его, как безнадежно и сильно влюблен, кажется, с самого сотворения мира. Но он никогда не стучал. Садился рядом, закрывал глаза, смотрел, как гаснет свет свечи в доме Солнцеликого, как свет луны играет на золотых кудрях, как Бог встает с рассветом, с первыми лучами и улыбается так, что, кажется, только от этой улыбки поднимается Солнце над миром. Аполлон прекрасен. Он улыбчив и мил, он застенчив, скромен, как никто другой, и он никогда не признает, что он - воплощение всей мужской красоты. Он хрупкий и нежный, его щеки усыпаны веснушками, в ямочках на щеках ютится, точно, Дионис уверен, запах первых дней теплой весны, а его волосы, золотые, такие мягкие, вьющиеся и непослушные, играют на солнце таким блеском, что порой кажется, будто над ним парит нимб, и незримый ореол никогда никуда не исчезает. Мальчик, поцелованный Солнцем, так и не узнал, как хотел бы его поцеловать Винодел. Хоть раз. Хоть мельком. Хотя бы случайно, в пьяном угаре! Да не изобрели еще такого крепкого вина, которое бы позволило Дионису забыть об Аполло. Он и с Олимпа сходил, и по миру путешествовал, но везде, в отражении закатного Солнца и в рассветных лучах видел он своего Златокудрого Бога, слышал его ласковый голос в трелях птиц, и ощущал его дыхание рядом, когда лучи солнца касались подушки. Это было глупо. Как и сама влюбленность. Как и то, что Дионис проклял бы Эрота, сломал бы ему лук, да засунул бы ему все знают, куда, так еще и затолкал бы поглубже, чтоб точно не шутил этот юморист чертов, да только с давних пор Винодел не хозяин своему сердцу. Оно давно в руках Аполлона, отныне и навеки, да только сам Солнцеликий совсем ничего не знает. И Дионис в тот день был преисполнен уверенности. Он стоял перед калиткой Аполлона, наслаждался лучами рассветного солнца и ждал, когда юноша выйдет. Дионис точно расскажет ему, как влюблен. Он точно поведает историю и причину своих скитаний по свету и даже того, что исчез из жизни Аполлона, что писал ему мириады писем, но не послал ни единого. Винодел дожидается, когда его объект проклятой симпатии выйдет из дома в сад, но не решается войти. Земля дрожит. Первый легкий толчок откуда-то снизу Дионис приписывает дрожи в коленях перед таким важным событием. Но когда пошатываются балки, придерживая созданные возле дома Аполлона сады Семирамиды, когда первая балка с грохотом падает на землю, Дионис легко врывается в сад, выбивая собой калитку, подлетает к до смерти напуганному Аполлону и за руку оттаскивает его в тот угол сада, где должна была появиться клумба. Там не растут деревья рядом, там нет этого страшного сооружения, и это достаточно далеко от дома. Винодел не знает, что это, но он уверен - ничего хорошего. Бог присел на траву и, подтянув к себе Солнцеликого, вовлек его в свои крепкие объятья, пряча чужую голову на своей груди и руками закрывая его от этого ужаса. Земля дрожала, с криком птицы улетали с деревьев, дома рассыпались на глазах, рушился тот уголок тишины и покоя, где Дионис всегда мог найти приют. Винодел крепко сжимал в объятьях блондина, впервые нежно и невесомо касаясь губами его макушки в попытке его успокоить. Сквозь шум, гам, крики Богов слышится писк откуда-то из-под падающих балок садов Семирамиды и летящих пластов земли. Кошачий писк. Может, Аполло успел взять котенка? Но писк точно есть, и это не галлюцинация. Аполлон сам поднимает голову с чужой груди и оборачивается к источнику звука, позволяя Дионису понять, что это не игра его тронутого любовью больного воображения. Дионис крепче стискивает в объятьях Солнцеликого и, отстраняясь, проводит пальцами по его плечам, будто пытаясь запомнить это ощущение. - Сиди здесь. Я проверю, я сам все проверю. Все наладится. Мы справимся, обещаю тебе. Мы точно справимся. - убедительно врет Дионис о том, что все у них будет нормально, и отпускает из объятий блондина, подбегая под эти странные останки когда-то прекрасного сооружения. Винодел приподнимает балку и, вынимая оттуда кота, прижимает его к груди покрепче. Земля вздрагивает, и Бог теряет точку опоры, падая навзничь на спину и прижимая к себе покрепче этого несчастного зверя. Он собирается отойти в сторону, но не успевает даже встать на ноги. Сады рушатся, балки ломаются и вместе с пластами земли падают на его тело. Он слышит крик Аполлона, видит, как тот подлетает, но сил не хватает даже чтобы сжать чужую руку. Остается лишь надежда, что с этим мальчиком, поцелованным Солнцем, все будет хорошо. Такие красивые не умирают. Сердце рыжего пропускает удар. Последний. Больше оно не бьется. Он не видит, как кидается к нему Аполлон, как он падает на его тело, как кричит, срывая голос, как захлебывается слезами и рыданиями, покрепче сжимает чужую руку и в истерике молит все высшие силы вернуть Дио, которого он и сам любил до безумия. Он кричит, срывает голос и даже не замечает, как сильно колет где-то под сердцем, как становится трудно дышать, как сильно сжимают сердце стальные тиски. Это больно, чертовски больно. Настолько, что он стискивает зубы, дрожит и не может пошевелиться, боится вдохнуть. Его сердце останавливается в груди, не выдерживая такой утраты. Два юных тела остаются лежать друг на друге. Они были друг у друга, чтобы невзгоды делить пополам, а радости преумножать вдвое. Пока их сердца не перестали биться. Пока Олимп не упал и не разлетелся на множество каменных глыб. Пока два трупа кудрявых юношей не обнаружили в одном из ущелий, образовавшемся на месте легендарной горы.