Пожалуйста, не нужно драмы

На самом деле, из Тсунаёши Савады получилась плохая девочка: она не понимала, почему одноклассницы визжат при виде журнала с новой фотографией очередной музыкальной группы-однодневки или моделей; не мечтала заболеть ханахаки однажды и признаться возлюбленному, чтобы жить вместе вечно или трагично умереть у него на глазах; не замечала, если кто-то делал новую стрижку, пока ей этого не говорили в лоб; не вздыхала томно при виде Такеши (вместо этого шустрая, мелкая девчонка подлетала к бейсболисту, тыкала его под рёбра и называла «братцем» на зависть всем членам фан-клуба). Она ходила с содранными коленками, разбивала носы одноклассницам, пытающимся распускать о ней нелепые сплетни, и насмешливо фыркала, когда кто-нибудь из парней заявлял, что такой-то уж точно никто не будет признаваться в любви. Тем, что она далека от романтических бредней, Савада даже гордилась и полагала, что заболеть ханахаки может только кто-то вроде Киоко, любящей сопливые мыльные оперы. Зато босс Вонголы из Тсунаёши получился отличный, по крайней мере, так считали почти все, кроме её учителя. В меру наглая, в меру сострадательная, в меру жестокая. Казалось, она родилась для этого места, впитала в себя опыт всех поколений боссов, найдя баланс. Но Реборн всё равно находил в ней недостатки, за что не стеснялся пропесочивать – Аркобалено был по-настоящему суровым учителем и терпеть не мог, когда кто-то считал, что уже может прекратить совершенствоваться и можно почивать на лаврах. И надо же было такому случиться, что в момент очередной его речи о птичках, Тсуна почувствовала лёгкое першение в горле, потом щекотку в носу… Надо же было ей чихнуть и выпустить на свободу маленький лепесток сакуры прямо в лицо тому, кто иначе чем Никчёмной Тсуной её ни разу не называл! Несколько секунд они оба молча смотрели на планирующий в воздухе лепесток. Тсунаёши, паникуя, осознавала, что вот этот-то мудак, который был для неё одним сплошным вызовом с самого момента появления, что этот козёл, который гонял её по лесам и рекам, не раз видел в одном нижнем белье, но при этом ни разу не увидел в ней девушку, что этот засранец, который всё время брал её на слабо и из-за которого она постоянно стремилась прыгнуть выше головы, – кажется, её возлюбленный. «Мда… Можно было бы и догадаться, почему меня не задевают шуточки Мукуро, маты Занзаса и уничижительный взгляд Кёи, зато бесит одна только ухмылка Реборна». О чём думал в этот момент сам Аркобалено, сказать было сложно. Но мужчина протянул ладонь, не давая лепестку упасть на пол, и с непередаваемым выражением лица спросил: – И что это такое, Никчёмная Тсуна? Краска бросилась ей в лицо: – Не твоё дело, Реборн, – несчастный лепесток вспыхнул под взглядом Десятой, а мужчина приподнял бровь, стряхивая с ладони пепел. – Это тебя точно не касается. Я тут вспомнила о парочке неотложных дел, так что свои очередные претензии можешь высказать позже. Или прислать по почте. Чао! – и в лучших традициях своего репетитора девушка выпрыгнула в окно. Конечно, никто её не ждал, но она точно знала, у кого можно выяснить подробности и не засветиться на весь мир со своей маленькой проблемкой.

***

– Итак, сколько? Шамал вздохнул с притворным надрывом: – Молодая девушка сама приходит ко мне – и зачем? Только чтобы продемонстрировать симптомы любви к другому. Тсуна медленно сжала кулак. – Ты мне зубы не заговаривай, чёртов извращенец! Я хочу знать, сколько у меня осталось времени. – Почему бы тебе просто не признаться в любви тому, кто в этом виновен? – на пробу предложил самое простое решение мафиозный доктор, но Десятая предсказуемо скривилась от отвращения. Похоже, Савада Тсунаёши не собиралась вести себя как нормальная девушка, никогда. – Ха! Вот ещё! Умолять о любви того, кто никогда не смотрел на меня иначе, чем на объект для оттачивания сарказма? Спасибо, увольте. Без него справлюсь. Нужно только знать, как много времени у меня есть, чтобы разобраться с этой проблемой. «Разобраться с этой проблемой», – повторил мысленно Шамал. – «И это она о самой красивой и романтичной болезни в мире!..» – Ханахаки до сих пор не изучена и довольно редка, как ты знаешь. К счастью, потому что иначе бы каждый год умирали сотни подростков, которым не ответила взаимностью их первая любовь. Предполагается, что ханахаки появляется в ответ на глубокое чувство, – доктор бросил быстрый взгляд на Тсуну, но девушка осталась невозмутимой, так, словно не выслушивала сейчас свой приговор. – И чем сильнее чувство, но безнадёжнее ситуация, тем быстрее она убивает тебя. В худшем случае у тебя есть около месяца. В лучшем – не больше года. – Отлично! – Савада хлопнула в ладоши. – Столько мне хватит. Шамал посмотрел с подозрением: – Что ты задумала? На всякий случай предупреждаю: от ханахаки нет лекарств, а то, что продают под их видом, не помогает, а только ускоряет процесс, заглушая боль. Единственный способ – получить искреннее, ответное признание от того, кто вызвал болезнь. Есть ещё разработки по полному избавлению от чувств, но они непроверенны, и ты точно не захочешь… – Не беспокойся, я не собираюсь травить себя, чем попало. Впрочем, безнадёжно пытаться влюбить в себя кого бы то ни было – тоже. Предпочитаю более действенные методы, – Тсунаёши спрыгнула со стола и пристально посмотрела на доктора: – Никому ни слова о том, что мы здесь обсуждали. Если жить хочешь. Шамал неопределённо дёрнул плечом, мол, понял. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – пробормотал он в спину уходящей Десятой. – Не хотелось бы пережить ещё одну войну мафии. Тем же вечером Савада пристально разглядывала своё отражение в зеркале. Короткие волосы, уложенные в причёску. Это не она так хотела, это нанятый стилист долго бился головой об пол, умоляя отрастить волосы, но смирился, когда Тсуна пообещала побриться налысо, и нашёл компромисс. Черты лица… ну, не красавица, но и не страшила. Обычная, выделяющаяся только лишь своим происхождением. Зато обаятельная. И фигурка у неё ничего, с тренировками по-другому и быть не может. И даже есть за что подержаться, хотя при её стиле жизни даже странно, откуда что взялось? В подростковом возрасте казалось, что еда, даже не долетая до желудка, распадается на требуемые микроэлементы. Пламя пожирало все ресурсы организма, поэтому Реборн был так требователен к физической форме… – У меня есть деньги, сила, власть и куча шикарных мужиков вокруг. Какого, спрашивается, фига, я должна умирать от безответной любви? На это согласятся разве что идиотки. Да я даже не знала, что влюблена, пока не появился этот чёртов лепесток! И почему именно сакура? Вот уж что подходит мне меньше всего. И ему тоже. Пф. Она сбросила пиджак на стул, скинула туфли и нажала на кнопку быстрого набора. – Хаято, у меня появились проблемы личного характера. Я решу их в течение месяца, а пока ты остаёшься за главного. Что? Ничего страшного, у Мукуро получаются прекрасные иллюзии, а Хару поможет составить сценарий, что должна будет говорить и делать моя копия. И отключилась, не слушая причитания верного Хранителя Урагана. А то от новости, что у обожаемого босса ханахаки, тот и сам умереть мог раньше времени. «Если всё получится, то за месяц Вонголу не развалят… надеюсь… А если нет, то мне-то уж точно будет плевать на происходящее!» Савада Тсунаёши растянула губы в предвкушающей улыбке. – Ну, что же? Начнём терапию? Шамал беспокоился зря: она не собиралась заливать горе алкоголем или наркотиками. Возможно, дело было в том, что Тсунаёши не чувствовала себя страдающей. Девушка искренне не понимала, почему она заразилась ханахаки и откуда подцепила вирус этой мерзости. Ну, да, Реборн был единственным мужчиной, которого она уважала, была готова слушать и который вызывал целую бурю эмоций. Тсуна искренне желала ему всего наилучшего и так же искренне хотела прибить засранца за всё хорошее. Она без промедления рискнула бы жизнью и здоровьем за него, как уже сделала однажды во время Битвы представителей, и мечтала о том времени, когда добьётся признания человека, ставшего её кумиром с подросткового возраста. Её раздражали крутившиеся вокруг красивого и известного мафиози девицы, но когда он самодовольно улыбался, было так смешно. Особенно если знать, что всем этим девицам ничего серьёзного не светит. Неужели это то, что называют глубоким чувством, истинной любовью? Тсунаёши не понимала, почему от этого нужно умирать. Но в то же время она признавала, что Реборна слишком много в её мыслях. Он пророс в ней, как сейчас это делали цветы ханахаки, составлял стержень, основу её личности. Слишком многое она мерила Реборном. Ей придётся нелегко, сорняки имеют свойство прорастать снова и снова, прежде чем удастся выкорчевать их окончательно, но Тсунаёши очень хочет жить и быть счастливой. Любовь во многом – результат химических процессов, происходящих в организме, она – сродни наркотику, также кружит голову и заставляет всё видеть в радужном свете. А ещё муки неразделённой любви длятся ровно двенадцать минут, так что пострадала она тогда, когда изо рта вылетел лепесток сакуры, ну, и немного позже. Всё остальное – самовнушение. Руководствуясь этими мыслями, Тсуна решила впервые на долгий срок избавиться от источника этого вредного чувства. Для начала – оказаться как можно дальше от Реборна и всего, что о нём могло бы напомнить. И донна Савада инкогнито отправилась в Сербию, национальный парк Джердап. Почему туда? Потому что эта страна одна из немногих не ассоциировалась у неё с репетитором, Аркобалено и мафией. А ещё потому, что по территории Джердапа были разработаны самые разные маршруты, разрешена охота и рыболовство. Настоящее испытание для туристов – и милая прогулка для Дечимо Вонголы. Словосочетание «ученица Реборна» Тсунаёши старательно исключала из лексикона. …В первые дни чёртовы цветы, будто чувствуя неизвестно откуда бравшуюся тоску, царапали лёгкие и мешали дышать. Тсуна даже засомневалась, что план сработает, и ночами лежала, размышляя, не вернуться ли прямо сейчас, во всём признавшись наставнику. Реборн был засранцем, но ещё никогда не оставлял ученицу в безвыходных ситуациях. Утром Тсунаёши сжимала губы и вспоминала, что единственным средством спасения считается искреннее признание в любви. Этого ей не сможет дать даже лучший репетитор-киллер в мире. Дальше Тсуна путешествовала попутками без особой цели и направления. Наличные вместо карточки, новый телефон, купленный с рук, поддельный паспорт. Она познакомилась с самыми разными людьми: грабители, убийцы и маньяки её не пугали, но, к удивлению Дечимо Вонголы, в мире оказалось куда больше хороших людей, чем плохих. По крайней мере, так подсказывала её собственная статистика. Через её сердце прошли сотни историй людей, никак не связанных с криминальным миром. Ей встретилась пара влюблённых, история которых была похожа на сценарий фильма: они узнали о взаимности своей любви благодаря ханахаки. Оказалось, бывает и так. …Две с половиной недели спустя Тсунаёши, отмечавшая симптомы в блокнотике, обнаружила, что кашель становится реже. Метод работал, можно было продолжать. Ей нужно было влюбиться. Не так, как в Реборна – право слово, Савада не хотела спровоцировать ханахаки снова. Это должна была быть лёгкая романтическая привязанность. Интрижка на время. Отношения без обязательств, но с оттенком куража. В общем, Тсунаёши остановилась во Франции. С одной стороны, это было слишком близко к дому, с другой – она достаточно долго петляла, чтобы её можно было так легко обнаружить, а долгое путешествие в не самых комфортных условиях и мастер-класс от Бьянки по маскировке должны были сберечь от немедленного разоблачения. Упрямства Тсунаёши было не занимать. А парень, работавший в кафе в конце улицы, мечтал однажды накопить денег и отправиться путешествовать по миру. Тсуне было, о чём ему рассказать. И он-то ничего не знал о слухах, которые распускали одноклассницы или шёпотом передавали мафиози Альянса, не называл её мусором и никчёмной, восхищался именно Тсуной, такой, какой она была на самом деле, и умел красиво ухаживать. Впрочем, когда девушка почувствовала себя готовой, расставались без особых сожалений. Возвращению блудного босса Хранители радовались бурно, поглядывали на неё с опаской – вдруг опять сбежит так, что найти не получится? Шамал только изумлённо похмыкал, проведя анализы: теперь достаточно было несложной операции, ведь ничто не заставит цветы начать расти вновь. Ну, и конечно, не прошло и суток, как явился Реборн, которому никто ничего не говорил, но который всё обо всех знал. – Что ты творишь, глупая девчонка?! Тсунаёши улыбнулась. Расслаблено, удовлетворённо и как-то очень по-женски. – Отдыхаю, Реборн. Даже боссам Вонголы это позволено. – Тебя не было больше месяца, – в чёрных глазах плескалось что-то непонятное, а фраза звучала больше укоризненно, чем уничижительно. Как же странно всё выглядит теперь, когда взгляд на происходящее не искажает даже неосознаваемая любовь! – Так ведь и я не отдыхала с тринадцати. То Вонголу спасала, то мир, то снова – Вонголу. – Врать ты так и не научилась, – почему-то вздохнул репетитор. – Это ведь ханахаки? Тсунаёши подняла голову, пристально вглядываясь в глаза Реборна. То ли свет лампы так причудливо отражался, то ли отблески фонарей с улицы, но казалось, будто ободок радужки слегка светится и выстреливает золотыми протуберанцами. Два чёрных солнца в миниатюре. – Нет никакой ханахаки, Реборн. Я ещё не совсем с ума сошла, чтобы умирать от неразделённой любви. И Шамал, которому кто-нибудь когда-нибудь язык отрежет за болтовню, может тебе это подтвердить. – Так ты вылечилась? Как? – казалось, будто её вот-вот схватят за плечи и начнут трясти. Тсуна немного отодвинулась. На всякий случай. – Нет ничего невозможного при правильной мотивации. Тебе ли не знать? – Что ж… верно. Ты… справилась и с этим. Как и ожидалось от моей ученицы. Тогда мне не о чем волноваться, – эта хрипотца в голосе ей показалась? Тсунаёши нахмурилась, глядя на захлопнувшуюся дверь. Реборн вёл себя странно, как будто действительно переживал за неё. Эта похвала, опять же… На сердце было тревожно, и девушка, вскочив из кресла, бросилась к двери, но замерла на пороге. Реборн, похоже, уже ушёл, однако Тсуна не могла поднять глаз от пола. Как на готовую броситься змею она смотрела на тёмно-красный лепесток.