Нет покоя менестрелям!

Я проснулся под весёлый топот маленьких ножек в коридоре. Единственный лучик света, проходящий через задернутые занавески, падал прямо в глаза. Полный произвол. Стоящая в комнате духота — точь в точь, как в кузнице отца — застилала голову тяжёлым туманом. Вставать совершенно не хотелось, но стоило хотя бы для того, чтобы открыть ставни и немного убраться, пока не пришел Майтимо или, хуже того, мама. Обоим вчера обещал, что лягу пораньше… Кто-то снова промчался мимо, только теперь уже обратно, с первого этажа. Под жаром огненных светил Носятся дома двое громил, И топот их мощнейших ног Снимает с сонных весь морок… Справа хлопнуло дверью. Как весело иметь младших братьев. Аккуратно, чтобы не наступить на листы вчерашнего творчества, я встал с кровати и подошел к окну. Понять, где тут что-то стоящее, а где просто испорченная бумага, даже мне пока не представлялось возможным. Вчера я, психанув, скомкал все, что написал, но сейчас мне помнилось, что там было несколько достойных строчек. На улице слышался лязг металла и задорный хохот сквозь тяжёлое дыхание. Охотничек с Морьо с мечами танцуют, кто ж еще. Лучше бы просто танцевать научились… Хотя, Тьелко в погоне за девичьими улыбками и не такому выучится. Вон, даже на днях лютню спрашивал, играть захотел. Вот только и охладел моментом, как я про аккорды рассказывать начал. Имя-то мама пророческое подобрала. — Эй, соня, спускайся к нам, разомнемся! Пока мама с Рыжим в мастерской развлекаются, проскользнуть успеешь! — Издеваешься, я встал только! Мне бы перекусить хоть! — Потом позавтракаешь, вредно на полный желудок! А то совсем себя запустил… Вот засранец. Ему же только силу да красоту свою показать, мозги-то ни к чему. И зачем только мечами машутся, нашли себе занятие. Послушали сказок из Эндорэ — теперь и самим бы погеройствовать. Вот только никогда ты, Тьелко, с врагом клинки не скрестишь, потому что нет в Амане врагов и не будет. Прохладный ветерок пустил в комнату жизнь, и листы на полу затрепетали в попытках подняться на воздух. Сгребя их все в кучу — потом разберу — я попытался распихать стопочки по ящикам стола. Остатки на стол… Остатки остатков под стол. Надо точно будет потом разобраться, столько хламу накопилось. И тетрадь сделать, подобное листособирание надоедает. Наскоро одевшись, я спустился вниз. Столовая была пуста, но на большом резном столе ещё лежали остатки завтрака. Теплый квенилас, блинчики, просто очаровательно! Где-то здесь было вишневое варенье… Ага, вот и оно. Надо же, не только яблоками можно по утрам питаться — лишь только на кухню надо спускаться. А вкусное сладкое вишневое варенье отлично подымет твое настроение. Если Тьелко не соврал, то мама с Рыжим в мастерской. Курво вчера с отцом новую работу начали, сегодня утром должны ещё работать. Эти двое во дворе махаются. Близнецы где-то бегают, ну и пусть. Хм, если прямо сейчас взять инструмент, то можно будет уйти на весь день, пока никто к делам не припахал. Кано, одно, Кано, второе, третье. Я творческая личность, в конце концов! Вот только с Атаринкэ это работает, а со мной почему-то нет. — Доброе утро менестрелям! Поел? Молодец! А теперь иди к нам, мама собралась перепланировку делать. Говорит, места мало, скульптуры не помещаются. — А давай просто несколько фигур на улицу вынесем… — Майтимо, валар тебя побери! Ну как же ты вовремя, ну хоть бы пару минуток подождал в этой маминой каморке, именуемой мастерской. Эру, ведь и правда там места нет. — Не вынесем. Иди, я со стола уберу и к вам подойду. Вот же орк неотесанный! Все пути к отступлению перекрыл. Ну, жди теперь, сочиню на тебя эпиграмму да братьям невзначай разболтаю… Слушая мамин план, я чувствовал, как падает в глубокую пропасть поднятое блинчиками настроение. Руки на отсечение, до обеда провозимся. Правда, сейчас ещё Рыжий подойдет, дело быстрее должно пойти. Он своими ручищами как поднимет, кааак поставит… За двоих пашет, не эльф — рабочий механизм. А у Майтимо ручонки Крепятся на шестеренки; Он руками машет, машет, Пока Кано рядом пляшет. Вот бы съехать от них куда-нибудь. Не навсегда, конечно, но пару месяцев бы отдохнуть. Нельзя же так со мной, я же не железный. Как, скажите на милость, можно стать великим, если живешь дома с родителями и шестью братьями? «Эх, Кано, голос-то у тебя, краше соловья, да сильнее, могучей…» Все только про талант и твердят, а ведь чтоб развить его, время нужно. Не все сразу, не все сразу. Но так ведь и жизнь моя бессмертная кончится может, а ничего стоящего написано не будет. — Свободней же стало, чище! Спасибо, мальчики! Других-то, оболтусов, не заставишь ничего, а вы моя гордость. Подойдите, обниму, — да, мама, такие мы у тебя хорошие. А ведь сейчас бы, наверное, уже к реке подходил… Ну, ладно, ускоримся немного, время есть, план в силе. — Кано, можешь ко мне сейчас подняться? — Пошли, — только быстро, Рыжий, пожалуйста! Взобравшись по лестнице, направились в его комнату. Чистенько так. А вот из-под хорошего дубового письменного стола какая-то бумага торчит — видно, не я один поздно вчера лег. Майтимо, как же ты мне можешь укоряюще в глаза смотреть, если сам подобным грешишь. Не по-эльфийски это. — Слушай, к тебе отец подходил, говорил что-нибудь? — Вчера за обедом приятного аппетита пожелал. Думаешь, это со смыслом? — Не язви. Просто такое дело… Я же часто к Финьо хожу, мы друзья, да ты и так знаешь. Отец никогда особо наших отношений не принимал, а тут вчера прямо так подошёл, завел серьезный разговор. Сказал, что надо держаться на некотором расстоянии, что если Финдекано сам и неплохой парень, то явно находиться под влиянием Нолофинве, а это уже серьезно. Говорил, что полубрат его в последнее время начал больно много кичиться, к отцу — дедушке нашему, Финве — захаживает, да любезничает все перед ним. До власти дорваться хочет. Мелькор, вала этот темный, заглянул как-то сюда, пытался с отцом уговоры вести, да прогнан был, пропади он пропадом. Но успел интересного про дядю наговорить. В общем, я и хотел спросить, не говорил ли он тебе что-нибудь похожее про Артафинде. — Нет. Мы с Инголдо не так уж часто общаемся, как ты думаешь. Сошлись на музыке, на ней же все и кончилось. Да ты не переживай так, это же отец. Сейчас злиться, потом снова остынет. В общем, не обращай внимания. — Наверное, ты прав. Просто предчувствие у меня нехорошее… Ладно, иди. Спасибо, что выслушал. — Обращайся, — я сама любезность. Вот Майтимо, напридумает себе. Сколько лет живем, столько отец с Нолофинвэ ссорятся. Пора бы уж смириться. Предчувствие у него, надо же. Коридорчик, коридорчик. Деревянные половицы да махровый коверчик. Куруфин навстречу идёт. Красный весь, взмокший, в штанах одних, рубашкой пот с лица утирает. Не жалко ему маминых стараний, нет бы полотенце взял. Вот сейчас лютню захвачу, и на все четыре стороны. — Кано, ты-то мне и нужен! Срочно, пошли! За плечо-то зачем взял, убегу я что ли от тебя? А, может, и правда убежать? Да, в этой комнате порядком и не пахнет. Эру, одежды-то сколько набросал. Это что, щипцы? Нашелся кузнец… В углу камни разложены, все разной формы, цвета, но размер один, примерно. Что-то раньше я их не видел. — Это что? — Моя коллекция минералов. Я тебя не для этого звал. Помощь нужна, совет твой братский, — интересно, мне это кажется, или он смущён чем? — Весь внимание. — Я к Майтимо уже ходил, но он тогда мамину скульптуру разбил случайно, злой был. Сказал, самому решать. Сам решил, но нужно одобрение. В общем, помнишь, эллет мою, Лехтэ? Я ей предложение делать собрался. Я присел на кровать рядом с Курво и с интересом посмотрел ему в глаза. Поверить не могу, не шутит. Хотя, сколько он за ней уже ухаживает… Да та и не против. Пока я размышлял, брат, выдержав паузу, продолжил: — Ее родители меня принимают, тут проблем не возникнет. С нашей стороны, я думаю, тоже. Потом дом начну строить, съеду от вас, надоели, — улыбается, засранец. Не рано ли? Нет, такое мы ему не скажем. Да и отец ещё раньше женился, есть, с кого пример брать. Эх, Курво, я же тебе в яслях ещё недавно колыбельные пел, куда же ты так вымахал. — Не вижу никаких препятствий. Раз любишь — делай. Я вам на свадьбе даже сыграю что-нибудь. — Прекрасно! И да, по-любому сыграешь, никуда ты не денешься. Спасибо! Стой, погоди не уходи! Забыл сказать. Тебя Тьелко искал, говорит, что-то важное. Да у Охотника все важное. Время уже далеко послеобеденное, а я по братьям шастаю. Надо же, нашли себе подружку. И выслушает, и совет даст, и благословение. Ужас, веревки из меня вьют, а я и не противлюсь. С этим надо что-то делать. Бедный менестрель совсем нарасхват, Слушать речи братьев он не рад; И вот разговоров идёт полоса, Убежать бы менестрелю в леса. Тьелко нашелся внизу, в столовой. Там же мама и Морьо, хлопочут. Она со стола убирает, брат посуду моет — из бака, на стенке закреплённом, вода льётся в таз, а он под ней ополаскивает. Хорошо, когда ключ рядом с домом бьёт, экономить не надо. — Кано! Я думала, ты ушел уже! Тьелко, наложи ему тарелку супа да сверху зеленью посыпь. Я не просто так с огорода лука-укропа принесла, есть надо. Охотник подрывается с места, выполняет поручение и, чуть не разбрызгивая, ставит тарелку передо мной. — Спасибо, мам, Тьелко. И вот сидит, выжидающе смотрит, как я ем. Нет, дорогой, быстрее не стану. Хлебушек заботливо нарезан, закусывается прекрасно. Ладно, на чай не останусь, а то он во мне дыру прожжет. Выходим с ним на улицу. Эх, хорошо-то как. До калитки дорожка идет, булыжником мощеная, а по бокам мамины клумбы глаз радуют. Красный, жёлтый, синий — это вкрапления среди доминирующего зеленого, но как же все пестрит красками. Вдоль забора яблони стоят, да одинокая старая груша. Дополнительное ограждение, можно сказать. Плодов нет, только начало лета, рано ещё. Но так ярко, так все дышит, растет, летают в воздухе и стрекочут в травке насекомые, заливаются где-то в густых зеленых кронах дневные пташки, так эти запахи цветов кружат голову, наполняют энергией феар, что не можешь ты просто не обращать внимание на творящуюся вокруг жизнь — сливаешься с происходящем в единое законченное целое. И Тьелко рядом глаза чуть прикрыл, грудью полной дышит. Но вот уже исчезает таинственный момент, и брат готовиться что-то сказать. — Ты мне позарез завтра будешь нужен. Я хочу одну эллет сводить к реке — ну, помнишь, то место, где мы лавочку поставили, на опушке — а она согласна только, если я ее сестру с тобой познакомлю. — Тьелко, тебе кто-нибудь говорил, что ты становишься очень наглым? — Да, ты. И Майтимо. Твердите постоянно. Ну, тебе сложно, что ли? Ее сестра уже тоже не девочка, а ты такой шанс упускаешь. И мне малину ломаешь. О себе не думаешь, о других подумай! Нет, это выше моих сил. Нахал, одним словом. Валар на него нет. — Ну, Кано, пожалуйста! Я же не виноват, что ее сестра как тебя на недавнем празднике в Тирионе услышала, так больше ни о чем другом думать не может, кроме знакомства с величайшим менестрелем среди нолдор. Льстит, засранец. — Ладно. Я завтра весь в твоих руках, — нет, надо брать себя в руки. А что завтра, попросит меня на Таниквэтиль забраться, с орлами договариваться? Нам бы в Эндорэ, за подвигами, отнесите, ради Эру! — Вот удружил! Буду должен. Только ты сегодня ляг пораньше, чтобы до полудня встать, хорошо? — Как получится. Смотря на эту улыбающуюся рожу, описавшую мне поклон и побежавшую в закат, мне стало грустно. А ведь и правда, вечереть уже скоро начнёт. Я поплелся к качелям у входа во двор. Старые, несколько раз перекрашенные во все цвета спектра, они стояли здесь, сколько себя помню. Отец их ещё для Майтимо построил, когда тот мелкими был. Подумать только, Майтимо мог быть мелким… — О, Амбаруссар, и вы здесь! Вам от меня ничего не надо, случаем? — А как ты угадал? Надо. Пошли с нами гулять, — вот наглые рыжие морды. Спросил на свою голову. Идиот ты, Кано. — А пошли! Нет покоя менестрелям!