Кутепов деревянный

Зобнин недовольно цокает языком, нервно врезается пальцами в темные волосы и несколько раз покусывает губу, наблюдая исподлобья, как разрушается под нажимом чужой устоявшейся критики его самый дорогой человек. Мир давится порывами ветра, разбрасывает по небу сгустки неприветливых туч и выплескивает на неровный асфальт водяные потоки, превращая почерневшую ночь в кадры пугающих фильмов. Кутепов сидит на подоконнике, свесив ногу и еле касаясь носочком пола, то закрывает, то снова раскрывает ноутбук, всматриваясь в выражение лица неумолимого аналитика, раскрашивающего его имя в гнилые расцветки. Илья поджимает губу, обводит ладонью шею и на несколько секунд устремляет взгляд в потолок, прикрывает глаза и все еще мучается назойливыми уколами чужого субъективного мнения, через наушники плавящими мозг бесперебойным напором: — Кутепов деревянный совсем. Выпусти его на поле — обязательно привезет… Илья смаргивает, захлопывает ноутбук и рывком избавляется от наушников, больно врезаясь лопатками в оконную раму, обводит остывшим взглядом тускло освещенную комнату и ловит на себе взволнованный взгляд Ромы. Зобнин медленно встает с мягкой постели и подходит вплотную, ненавязчиво трогая за плечо. Наклоняется ближе, лаская теплым дыханием кожу, и нежно целует в скулу, массируя ладонью предплечье. Это все временный спад, грустная страничка скачкообразной карьеры, всегда одинаково больно и агрессивно врезается в самое сердце и ранит ожидаемо остро, выпуская наружу болезненную опустошенность. Зобнин знает это не хуже других, недавно и сам поливаемый критикой, кивает собственным мыслям и обнимает Илью, гладя его по спине. Кутепов врезается ладонями в его бок в вялой попытке выкарабкаться из утешений, давится кислородом и ощущает себя отвратительно в коконе вездесущего кризиса, выдыхает через раскрытый рот затаенную грусть, и Рома не выпускает его, игнорируя слабое сопротивление, лишь теснее и напористее прижимается, дыша жаром в раскрытую шею. Кутепов — деревянный, привозящий голы и ни на что неспособный — плотно окопался на скамье запасных. Он топчется на одном месте, побеждено опустив голову, разрушенный каким-то внезапным спадом собственной физической формы или по какой-то иной причине, о которой лучше всего поведают вездесущие аналитики на страничках своих социальных сетей. Зобнин чувствует его поразительно точно, проскальзывая в самую суть понурого взгляда и опущенных рук, вяло и безвольно повисших по швам, и активного противоборства собственному депрессивному состоянию. Рома ощущает каждый излом потухшего голоса, врезаясь взглядом в сиюминутные изменения на лице, удерживает за руку, скрещивает пальцы в замок, стоя рядом у пропасти и не давая возможности расслабленно опуститься на дно, перестав бороться. Зобнин — друг. По крайней мере, в такие моменты он предпочитает быть для Кутепова именно другом, безмолвно усаживая его на ковер перед большим телевизором и включая первый попавшийся спортивный канал, останавливаясь на трансляции матча между незаурядными командами с другой половины планеты. Сидит, прижавшись вплотную, и медленно, расслабленными руками режет на дольки помытые фрукты, вкладывая Кутепову в ладонь апельсин или яблоко. Илья то хмурится, то снова вымученно улыбается, не отрываясь от мерцающего экрана, и не отвлекается, не может переключить волну, давится набатом критических рассуждений посторонних людей и лопается пониманием их обоснованности. Правда же, сдал в последнее время. Вот и сидит на скамье запасных на задворках основного состава. Рома откладывает тарелку с фруктами, видя его настроение, приглушает звук на горланящем телевизоре и за щеку поворачивает Илью к себе, скользя взглядом по его потухшему виду. Кутепов кивает без особой причины, задерживая пальцы на раскрытой ладони друга, медленно отстраняет чужую руку от собственного лица и грузно поднимается на ноги, топчется на одном месте, а потом медленно подходит к окну, утыкается ладонями в подоконник и прислоняется лбом к ледяному стеклу, всматриваясь в предрассветную дымку посиневшей Москвы. Рома подходит сзади, неслышно скользя босыми ногами по ворсистому коврику, резко обнимает за талию и утыкается носом в широкую спину, врезаясь поцелуем в позвоночник, становится для него любовником, переступая порог дружеского уюта, открывая новую грань, и позволяет себе все те нежности, на которые они давно дали друг другу карт-бланш, провалившись в бездну невероятной тяги друг к другу. Зобнин поворачивает его к себе, мягко толкает в грудь, заставляя сесть на подоконник, раздвигает податливые ноги и втискивается меж бедер, прорываясь пальцами под футболку. Остро заглядывает в глаза и дышит в полураскрытые губы, не целуя, распаляя и заводя, отвлекает и выводит из равновесия, шаловливо обводя прохладными пальцами вокруг набухших сосков, красиво, в предвкушении улыбается и заставляет Кутепова до покалывания в пальцах хотеть его острее и ближе, выбивает из головы все посторонние мысли. На следующий день Кутепов не появляется на пороге их съемного дома, тормоша Зобнина порывами острого беспокойства, проваливается в никуда, не отвечая на сообщения и звонки. Рома ходит по квартире загнанным зверем, заведя руки за спину, елозит босыми ногами по ворсистому полу, утыкается лбом в большое окно и выдыхает сгусток откровенной усталости и выматывающего беспокойства. Остывает, обессилено отирая лоб раскрытой ладонью, когда поздним вечером на телефон приходит долгожданное сообщение: «Все в порядке. Не волнуйся, просто надо побыть одному». Зобнину это совсем не нравится. Он быстро печатает просьбу обозначить место своего пребывания, а потом стирает ответ и откладывает телефон в сторону, отирая губы тыльной стороной ладони, долго беспорядочно бродит по почерневшей квартире, а потом срывается на быстрый шаг и, оказавшись в кухне, проворно завязывает за спиной фартук. Илья спотыкается на подходе к квартире, растираемый о пол взрывами скопившихся неудач, устало, обессиленно выдыхает, поворачивая ключ в замочной скважине, и… проваливается в омут праздничного уюта. С порога окутанный огоньками вездесущих гирлянд, недоуменно осматривает наряженный коридор и роняет улыбку, когда Зобнин за руку уводит его в кухню, откуда веет ароматом горячего ужина. — Новый год посреди августа? — Кутепов берет столовые приборы из его рук и не может сдержаться, овеянный жаром неподдельной любви и обожания к этому человеку, ласково щекочет его за ухом, придвигаясь ближе и целуя в висок. — Ради такого тебя, — Рома снимает фартук, подходит вплотную и усаживается Илье на колени, нежно оглаживая его красивую шею, дышит жаром в самые губы, осматривая лицо, впервые за долгое время не тронутое дымкой отчаянной грусти, а расслабленное, украшенное мягкой, красивой улыбкой. — Я готов устраивать Новый год хоть каждый день. Кутепов тепло смеется в доверчиво подставленное плечо, прикрывает глаза и крепко удерживает Зобнина за бока, чувствуя, как тот оплетает его ногами и требовательно прижимается ближе. Илья будто хочет подловить что-то ценное и невероятно важное сейчас, за щеки притягивает его к себе и всматривается в родное лицо, тут же, поймав желанную правду, расслабленно выдыхает Роме в плечо остатки былой хандры. В него верит такой человек. Его любит такой человек. И разве может быть что-то в таком случае не под силу. Зобнин отсаживается на свое место, наблюдая за изменениями на любимом лице, довольно прыскает в собственную тарелку и с улыбкой осматривает квартиру, облаченную в сказку новогодней поры, расцвеченную яркими огоньками. Илья первым залезает в кровать, требовательно утягивает на себя Зобнина и обхватывает его голову, так что Рома утыкается носом в обнаженную грудь Ильи, приятно щекоча кожу обнаженным дыханием. Кутепов еще раз оглядывает спальню, также наряженную десятками разноцветных гирлянд, целует Рому в затылок и довольно прикрывает глаза, обласканный заботой и любовью этого невероятного человека. Зобнин любит его. Зобнин верит в него. И этого достаточно, чтобы и самому увериться в собственных силах.