***
— А почему вы думаете, что будет война? — Лович поставил чашку на кружевную салфетку и взял с кремового цвета тарелки печенье. — По всему видно. В прошлом году Германия забрала себе Судеты. Разве не захочет вернуть и польские земли? А Советы ей в том помогут. Припомните только Варшавскую битву, попомните те времена! — Блажей Вуйцик нахмурился и сжал чётки, послышался стук бусин друг о друга. — Уверен, они точат на нас зуб, уж коли мы победили. — Я их хорошо помню, я не раз и не два приходил на поле боя, чтобы отпеть мёртвых. — Лович поморщился, печально улыбнулся. — Сложно такое забыть, если честно. — Ну полно, не о том речь, — прервал его Блажей, не любивший подобного. Сам он в те годы был далеко от Польши, далеко от войны и не любил, когда при нём вспоминали всё то, о чём не привыкли рассказывать с трибун: о крови, о грязи, о смерти. — Извольте. — Анджей понимающе кивнул. — Но всё-таки я бы поостерёгся говорить столь категорично. Накличете беду. Даст Бог, дело окончится миром, ведь наша страна только-только оправилась от всего того, что с ней случилось. — Суеверия порицаются церковью. — Вуйцик усмехнулся. — Впрочем, действительно стоит оставить эту тему. Я много ворчу, пан Анджей, но я ворчу не потому, что это прихоть старика, а потому, что мне жаль, если надвигающуюся на Польшу беду заметят слишком поздно. — Здесь я склонен с вами согласиться. — Лович вздохнул. — Опасность велика. Я и сам считаю, что нам стоит ожидать немецких солдат. Но не советских, нет. Разве им это нужно? Я сомневаюсь, что в Кремле не понимают, что будет, если они поддержат Германию. Нет, никаких Советов. Они не заключали соглашений, не подписывали ничего такого… Нет. У них с Рейхом нет ничего общего, я уверен. — Вот сколько лет живёте, а до ужаса наивны. — Блажей снял очки, протёр их платком, посмотрел на собеседника, устало щурясь. — Вы ведь знаете, что случилось в тридцать шестом? В тридцать седьмом? — Нет, что вы. Откуда мне? — удивился Анджей, вновь взял чашку, отпил кофе. — Я не общался ни с кем из России почти что с самой революции, к сожалению. Сами понимаете. -- Про Марину он всё же умолчал, да и то -- он давно уже не получал её писем. — А я вот общался. Так уж случилось, что мне рассказали друзья друзей, а им их друзья, что за людьми приезжают. И за большими министрами, и за простыми рабочими. И они не возвращаются, пан Анджей. — Блажей понизил голос до невозможности, словно боясь, что их послушают. — Неужто Советы последовали немецкому примеру? — ужаснулся Лович, ему стало по-настоящему страшно. Он слышал о зверствах большевиков, но не ожидал, что они дойдут до такого… — Боже мой. — Анджей перекрестился. — Двадцатый век пошёл, а люди не меняются. Словно так и застыли в Средневековье. — О, поверьте. Двадцатый век гораздо ужаснее Средневековья. Беспощадный, бессмысленно жестокий и долгий. — Вуйцик снова застучал чётками. — Хотел бы я надеяться на то, чтобы это в итоге не оказалось правдой. — Лович вздрогнул. — Надежда умирает последней. Но, быть может, у вампиров она живёт вечно, как и они сами. — Блажей поднялся, подошёл к окну. — Так что вы там говорили о храме? Какая сумма вам требуется?***
Вечером воздух стал понемногу остывать, и Анджей возблагодарил небеса за долгожданное наступление прохлады. Конечно, его не мучила жара, но она мешала людям вокруг, и это печалило сердобольного Ловича, а потому он привычно молился и просил за всех, как и полагается священнику. Анджей шёл вниз по улице Лычаковской, рассеянно улыбаясь, и смотрел, как на город медленно опускается алый с рыжими всполохами закат, как горят купола в солнечном свете, как блестят в лучах окна. На душе у Ловича было диво как хорошо, его дела разрешились самым успешным образом, а главное, он вполне успевал обратно в родные Голосковичи. Анджей не любил оставлять надолго свой приход, опасаясь, что в его отсутствие может случиться что-то непоправимое, и паства окажется одна. Без его помощи и защиты. Дойдя до перекрёстка, он свернул за угол, оказался в тени высоких домов. Анджей вновь оглянулся, проверяя, что рядом никого нет, и тут же переместился обратно в село. Он появился перед самыми воротами, отряхнул сутану и медленно зашагал вперёд, приветливо улыбаясь и здороваясь со всеми, кто попадался ему на пути. То были сплошь его знакомые — прихожане, они тоже улыбались, спрашивали, как там Львов, и от этого Ловичу становилось тепло на душе. Он любил, когда люди жили в мире и с удовольствием соседствовали друг с другом, любил чувство сплочённости, уюта, которого так не хватало в больших городах. Он любил то место и всех его обитателей, которых опекал. — Здравствуйте! — Анджей встретился взглядом с какой-то женщиной и остановился. Он её не знал. — Добрый вечер. — Та чуть кивнула. — Вы что-то хотели? — Просто понял, что не видел вас раньше. — Лович оглядел женщину, отметил, что она очень и очень красива, утончённа и вовсе не похожа на сельских пани. — Как вас зовут? — Беата, графиня Зелинская. — Анджей Лович, ксёндз. Тут из-за куста появилась девчушка лет семи, опрятно и дорого одетая. У неё были длинные косы, на каждой по банту, и в руках она несла куклу. — Мама, Яцек очень весёлый. — Она указала на вылезшего следом мальчишку, сына войта. — Он устроил под бузиной домик, чтобы там играть. — Не лезь в нарядном никуда, испачкаешься. — Всплеснула руками Беата. — Агнешка, что же мне с тобой делать? Простите, пан Лович, моя дочь ещё совсем ребёнок. — Вам не за что извиняться. Доброго вам вечера, панна Агнешка. — Анджей улыбнулся и протянул ей руку. — Меня зовут Анджей Лович, я ксёндз. — Агнешка, поздоровайся, — шикнула Зелинская. — Здрасьте, — послушно сказала Агнешка, вцепившись в его пальцы. — Приятно познакомиться. — И мне с вами. — Лович погладил её свободной ладонью по голове. — Вы к кому-то приехали, пани Зелинская? Обычно жители города не слишком хотят перебираться в сёла. — Я бы и не перебиралась. Муж настоял. Сказал, что в стране становится неспокойно и велел ехать в Голосковичи, к родственникам жены младшего брата, то есть, к пани Ганне Ковальчик. Он сам остался в Варшаве, говорит, вот-вот призовут. — Беата нервно вздрогнула, тяжело вздохнула, видно было, что волнение её измотало. — Агнешка, да что же ты пристала к человеку? — Всё в порядке, пани Зелинская, — мягко успокоил её Анджей и подмигнул девочке. — Вы уже разместились? — Да, нас приняли очень тепло, — отозвалась та. — Пани Ганна послала нас к пани Юлии за молоком, сама она никак не управится. Яцек увязался с нами — отвести, они с Агнешкой заигрались, а я не знаю толком дороги. — Я провожу вас. Пани Поплавская живёт тут совсем недалеко. — Лович улыбнулся. — Прошу, идёмте.