Сжимая зубы

      У курьеров не было штаба или условной точки для встреч — одна из причин, по которой им были известны все кафе и забегаловки в городе, — у них не было необходимости что-то хранить или защищать, не было нужды прятаться, и теперь, пока они ехали по заснеженному городу, непривычное, мерзкое и неумолимое ощущение уязвимости — чувство опасности — наваливалось на них всей своей отвратительной массой. Внешняя угроза вынудила их бежать и заставила схорониться, как будто они были оленями на королевской охоте.       Дом был достаточно стар для того, чтобы засветиться ещё на первых фотографиях города, пах пылью, осыпающейся штукатуркой и десятками впитанных с запахами жизней. Деревянные ступени отзывались скрипом на каждый шаг, и звук эхом отражался от высоких потолков, покрывшихся жёлтыми пятнами. Во всей этой ветхости не было и следа романтики; впрочем, Серый и не думал, что Оноре её искала, когда выбирала себе нору. Существуют люди, которые говорят, что им никто не нужен, и люди, которым действительно никто не нужен, и Серый был склонен полагать, что Оноре относилась ко второму типу. Помимо их троих — его, Макса и Феда — едва ли нашёлся бы ещё в городе человек, который знал бы, где её найти. Дом стоял на самой отшибе, побитый и гордый, как знававшая жизнь кавалерийская лошадь, и, наверняка, сюда забыли дорогу даже коммунальные службы.       — Отличное место, — заметил Серый, на ходу отковыривая облупившуюся краску с перил. — Если хочешь спрятаться — полезай в склеп.       Шедший сбоку Фед бросил на него неодобрительный взгляд, тонкости выражения которого позавидовали бы члены королевской четы Англии.       — Ты только при ней не говори такого, — посоветовал он, поднимаясь по лестнице, — может обидеться.       — Оноре обидится? — Серый удивлённо вскинул брови. Если это было притворство, то тщательно отыгранное. — Мы об одном человеке говорим?       — Подозреваю, что нет.       — Это ты так тонко намекаешь, что я плохо её знаю, да?       Фед пожал плечами, нарочно глядя в сторону.       — Ты сам это сказал.       — Ах, ты, сволочь кучерявая, — протянул Серый с улыбкой. — При всех недостатках субъктивизма, смею заметить...       — Твои гримасы совершенно неуместны.       Температура в подъезде упала сразу на несколько градусов, и Фед вполне мог ожидать хука в челюсть. Серый ведь точно знал, куда бить, на то они с Федом и были знакомы пять лет.       — Извольте заткнуться, оба, — велел Макс, непререкаемо обрубая конфликт. — Пока я вам шеи не посворачивал.       — Не вопрос, любовь моя, — Серый многозначительно посмотрел на Феда и шагнул назад, сторонясь царя (Макса) на шутовской манер.       Макс невозмутимо поднял руку и постучал в дверь. Он делал это вычурно, фалангой пальца, но так уверенно, будто за спиной у него стоял взвод спецназа.       Интересно, была бы его спина столь же прямой, а шаг — чеканным, если бы не способность без особых усилий подчинять и навязывать людям свою волю?       Серый нередко задумывался о «если бы» — одна из ошибок мышления, которые он безуспешно пытался выкорчевать из себя, — и почти видел, отдельными кадрами, как выглядели бы его друзья, его город и его мир, если бы в уравнении жизни изменился бы хотя бы один его член. Как бы сложились личности и судьбы, если бы кого-то не били в детстве или если бы «Маленького принца» заставляли читать на пару классов позже? Встречала бы Оноре их так — растрёпанная, в растянутой футболке и колготках, как девочка из детсада — если бы не могла уходить на изнанку реальности? Подумать только, измени одну деталь, выкини винтик, и вся машина заработает по-другому, и только успевай просчитывать, как сцепятся оставшиеся детали. Но всякий раз, гадая, мечась от варианта к варианту, Серый налетал на одну и ту же стену-вопрос: было ли бы оно лучше — по-другому?       Оноре молча протягивала друзьям плечики, собирала тёмные волосы в длинные хвост, и вся её тонкая фигура для Серого всегда была будто режущий любую объективность нож: никто в этом мире по-настоящему не знает, что лучше и что правильно.       — О чём задумался, глазастик? — девушка мимоходом хлопнула Серого по плечу, совсем не попадая поведением в игривые слова. — Пытаешься заглянуть в светлое будущее? Предупреди, если что плохое покажут.       Серый — с лица похожий на кота-подростка, от того и «глазастик», — ответил с усмешкой:       — Всё плохое уже случилось.       — Поверь мне, не всё, — раздалось глухое из недр холодной обители.       — Ваш пессимизм вызывает то жалость, то слёзы умиления. Как вы вообще живёте в таком ужасном мире... Я пока на кухню, чай налью, — пробормотал Фед, смотря вслед Оноре; только у неё была удивительная способность без усилий вызывать на его лице выражение растерянного шпица.       — Максу коньяк в чашку долей, если найдёшь, — посоветовал Серый. — Телефон он уже сегодня разбил, для одного дня вполне достаточно. Если начнёт бушевать при Оноре, они разнесут весь район.       Фед только отмахнулся, по его мнению, Максу сейчас помогли бы разве что транквилизаторы, а по Оноре было видно, что она давно успокоилась сама.       В квартире у Оноре было гулко и пусто, гулял по вычурному старому паркету сквозняк, и отчётливо не хватало низких нот виолончели. В дефиците были горизонтальные поверхности, и отсутствие статуэток, картин и тюля наводило бы на мысли об аскетизме, если бы некоторые углы не были забиты разнообразным хламом. Оноре имела весьма своеобразное представление о порядке — одежда непонятной кучей сваливалась на избранное кресло, один из кухонных ящиков был под завязку забит швейными принадлежностями, старый хрусталь занял одну полку серванта, а канцелярский хлам завалил другую, — и Серый всякий раз ожидал, что Макс сорвётся с цепи и заставит Оноре устроить инвентаризацию, с дальнейшим распределением добра по наиболее подходящим местам. Но в этот день он был уверен, что сваленные на пол подушки останутся на своих местах.       Все они, курьеры, попали в очень скверную ситуацию, мысли о которой заставляли Серого нервно чесать шею. Везением будет, если они выкрутятся и сохранят все конечности. Бонапарт имел репутацию весёлого и приятного парня, только кости ломал так же весело и приятно — для себя.       — Надо было и себе коньяку попросить... — пробормотал Серый, глядя по сторонам.       Тёмная аура стелилась за Максом бутафорским туманом, наполняла гостиную и душила, как спёртый воздух. Другие люди в другом месте приняли бы это на свой счёт, но не курьеры; из них никто не жался по углам, не прятал глаза и не отвечал агрессией на агрессию. В основном потому, что Фед был спокоен — ему было дано видеть те разреженные потоки, что связывали людей. Он всегда знал, кто приятель, кто друг, кто враг, а кто врагом станет, но он не подавал виду. Разве что очень громко осуждающе молчал. А ещё одной причиной было то, что знакомы они были очень давно и прекрасно знали, что Макс сейчас был как собака, которую поставили лапами на зеркало — совершенно потерял опору. Он всегда просчитывал всё наперёд, он предусматривал, готовился и планировал, и теперь, когда вдруг что-то пошло не так — а пошло всё, говоря откровенно, по пизде — он воспринял это как личное оскорбление. Прежде чем он взял себя в руки и запихал бешенство обратно в глотку, жертвами его стали телефон, тетрадь и дуэт картины и брошенного в неё стула. Зеркало в прихожей Серому пришлось защищать грудью, и как бы теперь ему и Феду ни хотелось броситься к Максу с утешениями и уговорами — сгладить углы, — они отлично понимали, что единственный выход — это оставить Макса на человека с точно таким же складом ума.       — Что мы имеем? — Оноре, как затасканная марионетка, ломано опустилась в гору пуховых подушек и устремила на Макса взгляд сорокалетней, умудрённой жизнью женщины.       Макс поджал губы и покачал головой.       — Нихрена. Ни денег, ни посылки, ни информации, — перечислил он отрывисто. — Первым делом я связался с Бонапартом, обрисовал ситуацию. Объяснил, что нас подставили.       — Он тебе не поверил.       — Нет, — протянул Макс со злым весельем. — Решил, что мы его кинули.       — Что не удивительно, так как деньги за три операции всё ещё у нас.       — А ему странным не показалось, что три партии из четырёх мы всё же доставили? — вскинулся Серый и чуть не пролил на Феда свой чай.       — Возможно, он не в курсе. Выглядело так, будто мы напали на покупателя, а потом свалили, с пакетом и деньгами.       — И всё же?       — У этого парня всегда было туго с логикой, — Оноре выразительно свела брови.       — Зато какой обаятельный, — подмигнул ей Серый и тут же получил от Макса уничтожающий взгляд сверху вниз. — Что? Констатирую очевидный факт.       Поджав губы, чтобы не заржать в голос, Фед успокаивающе похлопал друга по плечу.       — Просто пей чай и не мешай маме и папе разбираться.       Серый закатил глаза и махнул рукой, мол, продолжайте — замашки аристократии и ему не были чужды. Откровенно, он подозревал, что, если оставить Оноре и Макса наедине, они, путём сложных рассуждений, придут к выводу, что надо просто всех убить.       Будто услышав его мысли — иногда казалось, что она могла, — Оноре бросила на Серого нечитаемый взгляд, и лёгкая улыбка тронула вечно опущенные уголки её губ. Умела эта женщина казаться всезнающей, эдаким Буддой в своей собственной, непонятной религии.       — Разговаривать надо не с Бонапартом, а с Милиан Робэ, — заявила она, обращаясь к Максу. — Бухгалтерией занимается она, и, на мой взгляд, она единственная из команды наших нанимателей, кто использует мозги согласно инструкции. Бонапарт её для того и нанял, она таскается с ним на все встречи. У этой женщины взгляд пристрелявшегося снайпера.       — И характер ботаника.       — Кто бы жаловался... — Фед порицал, не отрываясь от процесса обсасывания лимонной дольки.       Под взглядом Макса лимон должен был стать ядовитым.       — Если есть какие-то претензии, напиши мне список. Я ознакомлюсь.       — Так, стойте, у меня вопрос, — Серый всё же отставил свою чашку. Для него любая брошенная фраза была важным публичным выступлением. — Если даже для меня очевидно, что вся эта чертовщина не стыкуется, то какой смысл кому-то нас подставлять? Время тратить. Да ещё и так нелепо?       — А разве людям много надо? — сказала Оноре не без иронии. — Принцип прост: похерь грамотно одну крупную доставку, и упадёт авторитет всей курьерской службы.       — Тем более такой, как наша. У нас кроме репутации нет других гарантий, — согласился Фед. В подобных вещах он смыслил больше других.       — Именно. Чтобы сорвать четыре доставки, нужно на порядок больше усилий. Мы постоянно меняем время, маршруты и транспорт, — Оноре всё загибала тонкие пальцы. — Курьера нужно выследить, проводить до места. При этом, обратите внимание, сработано было чисто, я даже не заметила хвоста, а в этом чёртовом подъезде было не меньше трёх человек...       — Я вот чего не могу пока понять, — вмешался Серый, указывая на Оноре. — Почему ты? При всём моём уважении к женскому полу и милым твоим коленкам. Тебя же сложнее всего выследить. Ладно, Макса могут бояться, меня жалко, я милый, с Федом скучно. Но ты же вечно за завесой, тебя вообще хрен найдёшь.       Задавать правильные вопросы Серый умел, что-то это о нём да говорило, вот только обычно Оноре знала ответы, раскидывала их перед ним, как краплёные карты, легко и с удовольствием учителя, но сейчас она могла лишь пожать плечами.       — Понятия не имею, — сказала она, потирая впалую щёку. — Может, и не во мне дело…       И, наверное, это её подсознание заставило её вновь посмотреть на Макса. Среди блуждавших по строгому лицу теней отчётливо промелькнуло то особое выражение, что выдаёт заговорщиков и лжецов. Оноре поймала его и дала это понять.       — Давай. Удиви меня.       Макс вздохнул и закатил глаза.       — Они выбирали не курьера, а посылку.       Повисла безмолвная пауза.       — Ты специально нам недоговариваешь, да? — спросил Фед, прищурившись. В его исполнении это звучало как обвинение по подозрению в государственной измене. Которое проигнорировали.       — Содержание пакета нам не может быть известно. Но тебе наверняка знакомо имя получателя. И кто же была та женщина? — протянула Оноре, подпирая подбородок рукой.       — Генеральный прокурор города.       — Твою же мать.       Как старая карта мира на школьном уроке географии развернулся перед курьерами масштаб ямы, в которую их столкнули.       — Можно мне ещё чаю? — убито спросил Серый, закрывая глаза ладонью.       — Есть ещё коньяк.       Макс опустил голову и смотрел на друзей исподлобья, чувство вины его навряд ли беспокоило, но вот отразившаяся в глазах Серого тревога — точно. Передача незаконных посылок, в том числе и контрабанды, вдруг переставало быть для того игрой, и тревога — общая на всех гадюка — начала сжимать и его желудок плотным кольцом. Сидя в захламлённой комнате, где в идеальном порядке пребывали разве что многочисленные книги на полках и на полу в виде пирамид, трудно задумываться о последствиях — мешают стены, запах дома, мешает простой человеческий страх перед временем. Но всё это маячит где-то за спиной, хватает костлявыми пальцами за плечи. Проблемы не исчезают, если перестать о них думать. Они пользуются случаем и бьют тяжёлым по затылку.       — Ты должен был сказать, — Оноре сердилась, и это были те эмоции, что ей не удавалось ни прятать, ни сдерживать.       — Что ты доставляла нелегалку прокурору на дом?       — Что я не доставила нелегалку прокурору. Разница не настолько тонкая, чтобы ты не прочувствовал, Макс.       — Подводя итоги, — воодушевлённо сказал Фед, и его чашка со звоном опустилась на блюдце. — Исправьте меня, если я что-то забуду. Пункт первый: наши клиенты полагают, что мы их обманули, и утратили к нам доверие.       — В менее сдержанных выражениях было бы короче. Но продолжай.       — Пункт второй: получатели и гипотетические клиенты, которые наверняка знакомы с прокурором и уже обо всём пронюхали, нам тоже больше не доверяют и дел с нами иметь не будут.       — Более того, — Макс многозначительно указал пальцем куда-то в земные недра. — Сомнительно, что прокурор винит во всём только нас. Наверняка, она подозревает, что обманул её Бонапарт. Так что для большей части города он в точно такой же опале. Подставив нас, кто-то автоматически ударил и по нему.       — ...Задница, простите, полная.       — Железнодорожные кассы ещё должны быть открыты. Я могу сбегать за билетами, — намекнул Серый, переводивший настороженный взгляд с одного на второго, и Оноре, глядя на его до смешное серьёзное лицо, усмехнулась.       — Красиво сработано, правда? — подмигнула она другу. — Один точный удар, и весь бизнес встал.       Если бы Серый не знал её так давно и так хорошо, то решил бы, что восхищение Оноре искреннее. Они ведь были в полной жопе, все четверо, как бы ни храбрились, и желудок сжимался в камень. Вообще, у них всех в голове что-то не так было повёрнуто, но у Оноре другое и значительно сильнее.       — Ювелирная работа, — согласился Серый и обратился к Максу, потому что когда дело доходило до объяснений, то Макс был как кондитерская. — Ну, а кто мог провернуть это?       — А кому это выгодно? — мужчина вскинул брови. — Представь треугольник, Серый. Кто мог бы — физически, кто хотел бы, и кому бы это вообще было нужно?       Серый послушно представлял, а Фед, который объяснил бы всё совсем по-другому — если бы мог, — представлял вместе с ним. Вообще-то, они могли бы составить список, довольно длинный, у бродячих кошек много врагов. И в самом начале этого списка Макс — незаметно, карандашом, — вписал бы имя Оноре.       И та не обиделась бы — что Феда всегда удивляло.       — Всё это просто прекрасно, — Фед сухо отставил свою чашку на пол. — Но вы ведь понимаете, что в первую очередь мы все должны побеседовать с Бонапартом. Не думайте, что я не заметил, как вы свернули в сторону от этой неприятной для вас темы.       — Ты серьёзно? — нахмурился Серый. Повернулся к Максу. — Он это серьёзно.       Оноре по-кошачьи лениво потёрла щёку       — «Побеседовать» звучит больно уж оптимистично, милый мой.       — Но он в любом случае прав, — сказал Макс. — Логично, что нужно связаться с Бонапартом, прежде чем начинать разгребать всё это дерьмо. Если у него есть информация, я хочу знать всё.       — Не говоря уже о том, что, если мы придём сами и добровольно, у него будет меньше поводов нас подозревать, — сказал Фед. — Не бог весть какое прикрытие, но в нашем положении остаётся только спасать репутацию.       Серый утомлённой примой откинулся на подушки. Фед, по его мнению, слишком много загонялся по поводу «что люди подумают». Его другу вообще было свойственно стремиться к тому идеалу взаимоотношений, которые практиковались в дворянских семьях. Одна только видимость таких нравов Феда вполне устраивала, несмотря на то, что он был способен видеть истинные чувства людей друг к другу. Больше всего Фед ценил внешние приличия. И Серого это изрядно бесило.       Макс стоял посреди гостиной, широко расставив ноги, скрестив руки на груди, и постукивал пальцами по согнутому локтю. Взгляд его голубых, глубоко посаженных глаз был устремлён куда-то в пустоту. В этой пустоте, стремительно и сложно, образовывался и ветвился алгоритм действий.       Наконец, он произнёс:       — Если идти к Бонапарту, то всем вместе.       — Думаешь? — Фед поджал губы, что было верным признаком сомнения.       — Уверен. Мы все знаем, что он может сделать с человеком. У одиночки есть все шансы стать чумной овцой. Так что идём вчетвером. Глядишь, и без трупов обойдёмся.       Серый застонал.       — В твоей вселенной вообще запланированы хэппи-энды?       Он старался быть смешным — Серый хуже других переносил давление и стрессы, — но в этот раз никто даже не усмехнулся. Натирала призрачная петля на шее.       Некоторое время Оноре смотрела в пол, потом тяжело вздохнула и поднялась на ноги.       — Что ж, стиснем зубы. На глотке у обстоятельств. Я одеваюсь, и едем к Бонапарту.       — Сейчас? — Макс обернулся ей вслед.       — Фед же сказал: в первую очередь, — обтянутые колготками пятки стучали по паркету. — К чему откладывать?       Она никогда не объясняла им, почему надо было именно «сейчас».