Сжимая зубы

      За окном поднявшийся ветер взметал в воздух волны снега, гнал по улицам белые барханы, и чёрное небо провалом зияло в проёме открытой форточки. Оноре сидела на подоконнике и курила, выдыхая сигаретный дым в ночь.       — Слезь оттуда.       Макс вошёл в кухню, прикрыл за собой дверь и устало повалился на стул. Покосившись на мужчину, Оноре стряхнула пепел в стеклянный череп. Обычно её друг не позволял кому-то видеть, что он изнурён, она, в общем-то, тоже, и это было их негласным, не оговорённым правилом: не страдай на людях, потому что они, скорее всего, захотят тебя добить.       — Вообще меня теперь к окнам подпускать не будешь? — спросила Оноре. — Ладно тебе. Мы все умрём, какая разница, когда. Способы, конечно, есть малоприятные, но под конец ведь уже не так это важно...       Дело шло к ночи, Серый и Фед уже уснули, распиханные по диванам, и теперь, когда в лёгких было достаточно никотина, можно было поговорить по душам.       — Бонапарт контрабандист, но не убийца, — Макс неопределённо пожал плечами. — Я так думал раньше. Но теперь...       — Теперь я хожу с маленькой этической часовой бомбочкой в голове, — Оноре постучала костяшкой у виска.       — Да. Это заставило меня пересмотреть его характеристику. Впрочем, Бонапарта уже душат со всех сторон, и нейтралитет держится на честном слове. Серый сказал, что Робэ не озвучила кое-что из своих мыслей.       — Дай угадаю...       — Материалы на Маршал включают личные письма. С не лучшими кандидатами в друзья по переписке. Там может быть что-то, за что её посадят лет на двадцать. В городе это уже стало известно, — Макс тяжело вздохнул и прижал ладонь к глазам, массируя. — Ох, сколько говна повсплывает... Рано или поздно система прогнёт Бонапарта под себя, она всех прогибает. В таких делах ты либо пачкаешь руки, либо проигрываешь.       Оноре усмехнулась и нервно выпустила дым в окно, как дракон, через ноздри.       — Ты прав, он не убийца. Чтобы убивать, нужно по-настоящему ненавидеть. Когда ты думаешь, что у кого-то есть точно такое же право на жизнь, то не можешь посягнуть на него. Поэтому нужно быть уверенным, что ты — прав, а он — нет, и ненавидеть за это. И убивать. А Бонапарт... демократ. Ему бы в политики идти, а не дерьмо всякое доставать для сомнительных элементов. Там его улыбка и глаза «мама, не ругайся» пригодились бы больше.       — А не много ли ты знаешь для своих лет? — хмыкнул Макс, подпирая рукой щёку. На его взгляд, Бонапарта в политике сожрали бы с потрохами.       — Много или мало, но этого всегда недостаточно.       Оноре затушила сигарету, так, будто ставила точку мелом, а на губах осталась предшествовавшая жесту несказанная горечь. «Ах, если бы знать заранее» — тупая мысль, вечная спутница Оноре. Максу она была хорошо знакома.       Холодный воздух проморозил кухню, сонно гудел в углу холодильник. Размещённая в вытяжке над плитой лампа заливала комнату тёплым жёлтым светом, который, стелясь по стенам, постепенно растворялся, и почти таинственная, умиротворённая темнота квартиры поглощала его.       — Что читаешь? — спросил Макс, кивком указав на книгу, лежавшую у вазы с печеньем.       — «Ночные рассказы» Питера Хёга.       — О чём она?       Оноре с сомнением посмотрела на обложку, будто впервые её увидела. Провалившись с головой в чужие истории, будто Алиса Льиса Кэррола, она совершенно забыла об анализе.       — Мне кажется, про любовь. Прочитай, тебе понравится.       — Сомневаюсь.       Природа одарила Макса большими глазами в оправе из тяжёлых век и короткими тёмными ресницами, торчащими, как пики, и от этого простой взгляд заменял ему пару фраз. Оноре улыбнулась и сползла с подоконника, достала из шкафа пакет с картошкой, зацепила из ящика тяжёлый нож и направилась к раковине.       — В одной из частей речь идёт о городе, в котором были помешаны на детях и заботе о них, — говорила она, чистя картошку. — Во время буйства чумы жители полностью изолировали себя от внешнего мира, не оказывали помощь стране, не позволяли причаливать даже терпящим бедствие кораблям. Они объясняли свои действия тем, что старались защитить детей от чумы. И так оно и было.       — И что?       — Дети, на удивление организованно, собрали манатки и сбежали. Все. Им была не нужна такая забота. Они нуждались в любви.       Ножик резво молотил по доске, нарезая картошку, и стук этот полностью лишал речь Оноре какого-либо пафоса. Она не умела ни воодушевлять, ни подчинять, наверное, природа лишила её этого с определённым умыслом, но какой-то пласт воздействия Оноре всё же был доступен, её особая высокочастотная волна. Которую Макс иногда ловил.       — Ладно, — сказал он. — Ты меня заинтриговала.       — О, если бы, — девушка достала из шкафа видавшую виды сковородку. — Подай мне масло. В холодильнике, на дверце.       Макс не двинулся с места.       — Это какой-то ритуал — пожарить картошку ровно в восемь? Жертву приносить будешь?       — Как тебе угодно.       — А смысл у этого действа есть?       — Отсрочить язву желудка, — Оноре оглянулась через плечо и взглядом указала на раскаляющуюся плиту. — Масло.       С людьми так же, как и со всем остальным — чем больше у тебя на них информации, тем проще их просчитать. Макс мог не говорить, не показывать и даже сам не замечать, но вряд ли за весь день он хоть раз поел. Его разум работал в двух несовместимых режимах, и в программе одного из них опция личного комфорта отсутствовала полностью. Он изнашивал своё тело больше прочих. Оноре это, как и многое другое, давно было известно. Чем-то они с Максом были похожи; этими двумя режимами так уж точно.       Перемешанная с луком картошка скворчала и трещала на сковородке, протяжно завывала на улице вьюга. Оноре стояла у рабочей поверхности, и отрешённый взгляд её был устремлён куда-то сквозь плиту, пол, слои земной коры и время. Интуиция у Макса практически не работала, её безжалостно раздавил чистый разум, но как-то он всё же почувствовал, что мысли Оноре занимала не нависшая над курьерами угроза и даже не рассказы Хёга.       — Как тут не начать верить в судьбу, да? — сказал Макс, глядя на девушку из-под прикрытых век. — Это могло случиться с кем угодно. Пакет мог быть у кого угодно. Но всё вышло так, что пересеклись именно ты и она.       Оноре посмотрела на него так, будто это не у неё, а у Макса был нож под рукой, и сомнения тенью пробежали по её лицу.       — Да, — кивнула она наконец. — Но судьба — это слишком лёгкое объяснение.       Макс поджал губы.       — Ты ей уже позвонила?