Долг

Данте не хватит жизни, чтобы расплатиться с долгами. От них его спасет только чудо. Миссии, темный офис, мерцающие буквы «Devil may cry», которые то и дело гаснут, пицца и мороженое в кредит и неоплаченные счета — его каждодневные спутники, незаменимые части жизни. Но не Леди. Охотница на демонов приходит снова и снова, предлагая сотрудничество или новое дело. Когда она говорит про долги, Данте недовольно хмурится и отводит взгляд, пряча глаза под белыми прядками волос. Леди навещает его и после последнего тяжелого боя. Данте дремлет, закрыв лицо туристическим журналом. Путешествия ему, конечно же, не по карману. Зачем ему столько макулатуры? Девушка закрывает за собой дверь и смотрит на него, гадая, затянулась ли та самая рана, скрытая под толстым слоем одежды. Конечно же. Леди почти не сомневается: полукровки — живучие твари. — Привет, Леди. Зачем пришла? — вопросительно бормочет Данте. — Догадайся. — Очень тронут твоей заботой. — С чего ты взял, что я беспокоюсь о тебе? Ну ты и фантазер, — смеется Леди, присаживаясь рядом с ним на диван. На губах охотника на нечисть появляется хитрая улыбка. Никаких денег. Никаких. Наглый Данте даже и не думает о том, чтобы вернуть ей хотя бы часть долга. Леди прекрасно это знает. Голова Данте лежит у нее на коленях, и Леди не понимает, почему позволяет ему это. Он закидывает ноги на подлокотник и упирается надплечьями в её бедро. У наемницы от поясницы до затылка пробегают мурашки, но она продолжает сидеть, не двигаясь, и гонит прочь мысль подарить этому сибариту хорошую затрещину. — Долги не прощу, даже не надейся, — говорит Леди полушепотом, бесшумно скользя пальцами по его мягким растрепанным волосам. Леди внутри вскипает от негодования, потому что проигрывает. А ещё жутко ревнует его к красотке Триш, но яростно отрицает это. Чувствует, что её сердце, совсем как вазочка от клубничного мороженого, пусто, и никто не в силах его заполнить. Разве что этот тип, который дремлет на ее коленях, как кот. И Леди безумно хорошо рядом с ним. Данте молчит, и Леди наслаждается безмолвием, нарушаемым лишь вентилятором на потолке. Её тревога растворяется в этой тишине. Она не спешит уходить. Пэтти отворяет дверь и, только взглянув на них, роняет ведро и швабру и улыбается.