«Огненные карие глаза дьявола»

Зайдя домой, я хлопнула дверью со всей силы, вовсе позабыв, что родители не одобряют такого. Но, наплевав на принципы, я, под возмущённые голоса сожителей, поднялась наверх и закрылась в комнате. Через открытое окно сочился прохладный ветер, играющий с лиловыми шторами. Пение птиц отдавалось в ушах звонкой мелодией, а автомобили продолжали проезжать по дорогам, то поворачивая, то останавливаясь перед светофором или пешеходным переходом, пропуская пешеходов. Сев на мягкую кровать, похолодевшая после моего ухода, я старалась не терять самоконтроль, иначе начну вытворять самые невообразимые вещи. С какой-то стороны я понимаю их, как-никак после таких новостей не особо хочется лезть под дуло пистолета. Но если это не прекратиться? Если появятся новые пропажи? Мне не хочется смотреть, как чьи-то родные и друзья мучаются, не зная, где их сын или друг, а потом придёт известие что он мёртв. Если все будут продолжать делать вид, что никого здесь не убили ни разу за последние полгода, то я свихнусь. Не сбегу из дома в другой город, не перестану посещать улицу, а просто сойду с ума, как и остальные, забывая о всех громких случаях здесь, в Колорадо-Спрингс. Родители наверное и вовсе не читают газет, иначе бы я каждый вечер слышала от папы возмущения насчёт дел мэра или каких-то банальных рекламных вставок на страницах потёртой бумаги. Мама редко смотрит телевизор, в основном разговаривая с подругами по телефону и обсуждая при этом бесчисленное количество тем, попадающиеся прямо на глаза. Ну а сестра жила той самой жизнью, которой жили большинство нынешних подростков (говорю так, словно мне уже за тридцать и живу я с несколькими котами вместо мужа). Она не обращала внимания на все эти исчезновения, её жизнь в восьмом классе не была утруждена, скорее весёлой и расслабленной. Даже предстоящие экзамены, которые накроют её в следующем году, не появлялись и в помине в её голове. Вот и всё. Никто из моей семьи не будет следовать за этими случаями, не будут даже слушать всю эту болтовню. Может, они правильно делают, а я тут мчусь вперёд, в надежде, что это обезопасит меня, а на деле... метаться от одного решения к другому было не самой лучшей идеей. Остановившись на том, что мне следует ещё раз сходить к тому злополучному месту, я решила спуститься вниз и всё же поговорить с родителями, а то подумают что-то неладное, а мне потом оправдания искать. Взрослый голос доносился откуда-то из гостиной. Скорее всего телевизор, так как такой тон я ещё ни от кого не слышала. Элизабет по-прежнему сидела в своей комнате, где играла негромкая музыка в стиле попсы. Честно, я не особо люблю такой жанр, но ссориться лишний раз не хотелось. Мама сидела на кресле и, попивая чай в кружке, из которой так и нёсся ввысь горячий пар, смотрела прогноз погоды на ближайшее время; отец что-то печатал в своём ноутбуке, чем и занимался в принципе всегда, только внутри своего личного «кабинета». Хотя это даже так нельзя назвать, ведь там всего лишь три книжных стеллажа с какими-то старыми томами европейской классики, ну и несколько бестселлеров нашего времени, не более. Но, как я помню свои последние дни, он засиживался в четырёх замкнутых стенах допоздна, выходя оттуда разве что поесть или уйди в спальню для продолжительного сна и так целыми сутками подряд, как будто мы герои фильма «День сурка». Оба посмотрели на меня, но ничего не произнесли, не отвлекаясь от своих дел. Присев к ним, женщина встала с места и отлучилась на кухню, где уже стали отдаваться какие-то глухие звуки, напоминающие скрип двери. И через пару секунд она вернулась, протягивая мне такую же полную кружку, а другой рукой придерживала небольшую миску с всякими сладостями для таких уютных посиделок с тёплыми напитками. —Как твой первый день в школе, дорогая?—каштановые кудри упали на плечи женщине, которой на вид и нельзя было дать сорок лет. Её улыбка светилась, как утреннее солнышко в зимнюю пору, а глаза горели исключительно добрыми огнями. Посмотрев на меня, запыхавшуюся из-за быстрой ходьбы, которая походила больше на бег, она нахмурилась, отпивая несколькими глотками половину содержимого прозрачной кружки, где чёрный какао уже отдавался цветом меди. Протянула руку и достала из миски имбирное печенье, которое мы обе сильно любили. Элизабет из-за этого вечно жаловалась, что покупаем только всё по своим предпочтениям, но это было не так. —Нормально, вроде как,—чуть помедлив, я задумалась, а стоит ли говорить насчёт этих всех пропаж? По новостям это навряд ли объявляли, а из каких источников им ещё это узнать? Интернет? Полиция не будет оглашать это на целый мир, только для своих. Да и немногие знают об этом городе, разве нам нужна такая популярность из-за всего этого? А вот плакаты... на них мало кто обращает внимание, а то в основном там размещают только рекламу, которая никому не нужна.—Ты слышала о том, что мальчик пропал?—я всё же рискнула. Мама была журналистом, поэтому должна была знать что-то из этого, так что ответ обещал быть положительным. —Ну да, а что?—она странно покосилась, уже допивая свой чай и убирая кружку на столик, часть верха которого была покрыта стеклом, а под ним было несколько книг, которые мы уже лет пять не трогаем. Деревянная рама удерживала это маленькое «окно», а запах исходил точно свежий, как будто попал в сосновый лес.—Слушай, милая, если ты о том, что я плохая мать и не заставила зубрить тебя правила общения с людьми, то я и так знаю, что ты вполне умная девочка и не стоит это обговаривать лишний раз, тем самым запугивая тебя. Я не следую по принципу того, что сама пишу и отправляю в редакцию. Это бизнес, милая,—я закрутила головой из стороны в сторону. Она вопросительно изогнула бровь, привлекая к этому ещё и внимание отца, который уже оторвался от своего монитора и смотрел на нас, словно это какая-то сцена из ситкома.—Или ты насчёт того, что я умалчивала об этом и не сказала никому в нашей семье?—кивок в ответ.—А зачем? Я не переживаю за вас с Элизабет, так как знаю, что вы обе робкие девушки и не станете себя вести так, как остальные, кто уже числится в погибших. А этот Алекс Миллер, или как его, может допустил ошибку. Гулял вечером, например. Или что-то другое. Вы у меня молодцы, верно? —О чём разговор?—сестра спускалась вниз, перепрыгивая через одну ступеньку, и так по порядку. Рыжие волосы были завязаны в тугой пучок, а футболка развевалась на слабом ветру, который проходил в помещение за счёт приоткрытого окна на кухне. Мы все перевели взгляд на неё, а она, в свою очередь, даже умудрилась раскраснеться. Папа фыркнул и снова повернулся в сторону ноутбука, стуча пальцами по клавиатуре. —Да ни о чём. Как прошёл сегодняшний день? —Всё окей. Училка сегодня загрузила нас работой, а сама ушла. Наверное к своему любовнику, с которым она давно уже встречается, в тайне изменяя своему мужу. Как погано с её стороны,—мама не особо любила лексикон своей младшей дочери, которая только и старалась выпендриться своей семьёй и говором. «Современная». Даже становится смешно при этом слове, особенно из её уст. Губы сверкали на свету благодаря светлому блеску, а длинные стрелки доходили чуть ли не до виска.—Ещё нам рассказали про какого-то пацана, который пропал. Вроде бы из параллели Карли. Ну и... куча всякой бездарной фигни, которая в жизни не пригодится. Ма, а можно сегодня вечером погулять с девочками? Ну типа отпраздновать начало учебного года и так далее. Ну ты поняла. —Тебя предупреждения учителей ни на какую мысль не натолкнули?—ох, знала бы ты, мама, какой же тупой она является. Хихикнув про себя, я заметила взгляд отца, который явно прогадал, о чём я подумала и тоже усмехнулся, снова переходя к своим документациям.—Милая, пока это всё не утихнет, то я не отпущу ни одну из вас из этого дома в ночное время суток. И вечернее!—тут же добавила она, раз увидела уже приоткрывшийся рот младшей. Девушка начала яро что-то перебирать в голове, стараясь всё же найти какую-то причину для этого похода. —Карли гуляла до самого вечера. Тридцать первого! В день, когда исчез этот самый чудак, который был настолько знаменит во всей школе, что за ним бегала половина женской аудитории,—моя усмешка. Она знает,—или знала,—моего парня, но никогда лично не общалась и не видела, даже имя не запомнила.—Правда у него девушка есть, а так бы я... ну не важно. Но ведь факт остаётся фактом. Это несправедливо!—дальше мама начала объяснять всю суть этого, а я уже перестала вникать в разговор, откидываясь спиной на диван и устраиваясь поближе к папе, который был не против. Заглянув к нему, я стала читать всё то, что он настрочил за это время. Около трёх с половиной страниц. Неплохо так, особенно учитывая, что папа вкладывается в город как только может. За обедом я всё ещё слышала претензии со стороны сестры, которая уже горела адским огнём, а лицо успело приобрести такой же оттенок, как и цвет волос. Мы с папой смеялись с собственных шуток в сторону Элизабет, а мама лишь закатывала глаза и продолжала есть лазанью, запивая её апельсиновым соком. В конце концов девушка просто ушла, оставив тарелку полной, даже не притронувшись к ней. Я и отец уже заливались смехом, лишь женщина, посидевшая ещё пару минут с нами и явно не довольствуясь стёбом в сторону младшей, ушла наверх, лишь бы договорить и переубедить дочь в своём выборе. Но, достаточно переиграв и заполучив награду за «Лучшую роль в драматичной сцене»,—ещё одна шутка от меня и папы—, она, с фальшивыми слезами на глазах и словами, что её никто не понимает, ушла восвояси. Вообще, я с отцом гораздо ближе, чем с мамой, хотя отношения у нас вроде одинаковые. Он, даже будучи какой-то серьёзной личностью, мог одновременно надуть воздушный шар и сделать из него собаку, как это делали приезжие клоуны, лишь бы порадовать детей. Мужчина всегда говорил, что я вырасту и буду радовать его своими успехами. Конечно, я ничего не обещала, как и сейчас, но у нас у обоих есть маленькая надежда на моё светлое будущее. —Я с ней потом ещё поговорю насчёт этого!—мама села к нам, полностью обескураженная поведением дочери. Посмотрев на наши всё ещё весёлые лица, она стала хмуриться, давая понять, что пришёл конец этой клоунаде, как мы обычно называли выходки Элизабет.—Почему вы смеётесь? Знаете, если я даже не выгляжу такой серьёзной, как надо в данной ситуации, то извините, но меня просто возмущает её нахальство, да-да, твоей сестры, Карли. Тебе бы стоило с ней поговорить, иначе никогда не придёт в сознание, а потом сами будем нервничать насчёт её отсутствия. —Милая, она ещё ребёнок, для неё это всё какая-то сказка, как для нас вселенная Толкина,—скорее всего он приводил в пример «Хоббиты» или «Властелин колец».—Когда-нибудь поймёт, если вернётся ещё,—мы снова засмеялись, на что получили очень сомнительный взгляд со стороны женщины, которая уже начинала чувствовать себя дискомфортно в нашей среде. *** Солнечное утро радовало любые лица, даже если они были полны неодобрительной улыбки. Лучи светила бросались в глаза, прямо в постель, когда сон подходил к хорошему концу, и эти невольные моменты прерывались яркими вспышками в подсознании, а при открытии глаз ты лишь сталкиваешься с окном, из которого лилось свечение. Только вот у меня не было ничего положительного в том противоположном мире, куда уходит каждый человек, засыпая. В очередной раз я вспоминала про Алекса и то утро. Вчерашнее. А ещё конец августа. Тёплое и бархатное. И, казалось бы, тогда ничего не предвещало беды. А ведь после моего ухода в сторону дома,—парень живёт в противоположной части города,—никто о нём не слышал ничего. Тогда почему его родители не позвонили Адаму? Они знакомы довольно давно, так что могли обратиться за помощью. Но ни одного известия о них. Ничего. Учитель говорил, что вроде приходили и оповещали о своём существовании. Но, даже несмотря на это, я не прекращала думать уже о мёртвом парне. Скучаю. Продолжаю любить. Жаль, что его уже не воскресить. Я бы отдала душу за него. Вспоминаю, как склонилась перед его телом, лежащее на тротуаре, и рыдала, как стекали солёные слёзы по щекам, тут же воспламеняющиеся. Тогда я не ощущала ничего, кроме ярости и обиды: на мир, на людей, на чёртову несправедливость. «Кто это был? Зачем его убили? Ради какой цели?» Столько вопросов, а на них нельзя подобрать ответов, ведь это как капля воды в море. Но тогда я ощущала что-то поверх этого. Страх? Не думаю. Это было наружное чувство, не в глубине души испытываемое, а телесное. Чей-то острый взгляд, направленный прямо в спину. Моё тело было на немного удаленно в тот самый проулок, где кромешная тьма поглощала каждый миллиметр. И именно она поглотила незваного гостя, оставив его в тени, чтобы не заметили. Кто это? Осенняя первая неделя проходила не совсем спокойно. Машины со скорой и полицией проезжали с таким непередаваемым звуком сирены, который просверливал в мозгу большую дырку. Листья шуршали под ногами, смешиваясь со звуками птичьих голосов и рёвом двигателей. Мне нравилось это время года, но не в этом году, подставивший под ноги грабли. Всё не так, как я хотела. Мы планировали столько дел на ближайшие три месяца, а сейчас... я с трудом переживу его утрату. И мне придётся пойти на похороны, так как я уважаю его, в конце-то концов. Хоть и больно, но надо. Натянув на ноги сапоги, а на тело лёгкую куртку, я выбежала на свободу, вдыхая свежий воздух, который так и норовил испортить мою причёску. Сейчас было куда легче, чем вчера днём. Суббота, как-никак. Никакой нагрузки. Ноги неслись в одном направлении, точно зная, куда и когда надо поворачивать. Свернув сначала направо, потом дойдя до перекрёстка, затем перейдя по пешеходному переходу, казалось, что я хожу по кругу, но нет. На улицах было очень мало народу, но это было даже к лучшему. Я нашла взглядом то самое место. Завернув и оглянувшись, надеясь не увидеть лишних взоров, я зашла за угол кирпичного здания, где свист отражался глубоким эхом. Никого не было. Гладкая тишина. Очень непривычная для моих ушей. До сих пор остались капли крови на тротуаре, уже впитавшиеся и не оттирающиеся. Ноги шли вперёд, забывая о страхе, о всём том, что может тут произойти. Вроде чисто. Дальше — тупик. Я уж было хотела повернуться, но послышался глухой шум, именно сзади. —Ну здравствуй, милашка. Не перепутала ничего? Или ищешь меня?—крепкий, мужской, довольно серьёзный и непристойный. Было страшно оборачиваться. И даже за всем этим расстояниям я ощущала его уверенность в себе. А он, наверное, мой страх. Уже пробудившийся.