oh, ms fortune

в пятницу вечером маринетт вернулась домой. без предупреждения, не говоря никому ни слова, ворвалась в свою старую спальню, бросилась на кровать и завернулась с головой в одеяло, словно в детстве, боясь, что её съест то ужасное чудовище в щели между шкафом и стеной. лежала так, старалась не двигаться, даже не дышать. лёгкие перерабатывали воздух с громким шелестом. за окном было слишком темно. маринетт не боялась темноты, она боялась остаться в ней одна. можно было трезвонить на горячую линию первой психпомощи — или молчать, что и делала маринетт. ей, наверное, могло быть фиолетово, но было только холодно: в доме давно никто не живёт и, разумеется, не топит. быть больной — прерогатива слабых, нищих духом. так всегда говорила мать. значит, из маринетт просто отвратительная героиня: глупая, маленькая, ненаученная опытом. малышка в теле зрелой женщины. ей тридцать два, у неё есть муж, который её ненавидит, и ненавистная работа, о которой она могла только мечтать, будучи подростком. говорить, что она никто натаниэлю — молоть чушь. натаниэль находил в ней всё, чего маринетт не видела в себе сама, и каждый недостаток он сглаживал, перекрывал своим бескорыстием, терпением, человеческим теплом. натаниэль любил её так же сильно, как ненавидел. настолько, что маринетт видела его дрожащие руки, когда она просила оставить её в разгаре очередной ссоры. он хотел задушить её, он хотел уничтожить её, он хотел скрутить ей голову, повернуть мозги на место. он хотел уничтожить её, но всё, что у него получалось, это просьба завести маленького. натаниэль любил её так отчаянно, что мог бы скинуть с эйфелевой башни, не моргнув глазом, а через мгновение броситься вслед, умоляя простить. господи, каким же он был живым, когда они ругались. если бы маринетт была художником, она захотела зарисовать это. но она не была — поэтому запоминала, откладывала на полочку и любовалась. обожала его и терпеть не могла — потому-то, наверное, они столько и прожили вместе, кидая друг в друга стекло и фарфор. на его глазах она сделала карьеру. на её глазах он возмужал, вырос, стал тем, о ком грезила любая разумная девушка, желавшая счастья. и наверняка он мог бы сделать её счастливой, если бы она уже не была. потому оскорбление. то, что она нашла счастье без него, было наравне с оскорблением для натаниэля. он злился, ревновал и выходил из себя, выгонял её из дома. она закатывала глаза, истерики и рукава, чтобы собрать разбитые осколки на кухне: небось, врежется какой-нибудь в ногу, а натаниэль после этого будет ходить подбитой собакой, не сказав ни слова. их любовь была ядовитее подарков змей. и маринетт лежала в тот вечер на своей кровати и осознавала свою жизнь, катящуюся в пекло. ей было паралельно, и этот факт уже не вызывал столько эмоций, как ранее: даже к скандалам легко привыкнуть, принимая их как обыденность. думать так было глупо, но никто ведь не называл маринетт умом столетия. в груди было стыло, как после дня дождя на улице. медленно отогреваясь снаружи, она заледеневала изнутри: рёбра, почки, трогает даже сердце. натаниэль вытащил её в свет из этой девчачьей комнаты соблазнов и грехов, высоко подняв голову. он гордился тем, кого откопал внутри неё — высокую деву в откровенно нелепой смеси смелости и страха. как будто там было чем гордиться. в конце концов, она всегда возвращалась домой, как блудный сын, что просит прощения и благословения у отца его мира, у матери его души. она всегда была с ним, как соединённая нитью судьбы, она была вдалеке и рядом, ни на секунду не сомневающаяся в себе и молящая о шансе. маленькая глупая девочка. натаниэль ждал её у порога, раскрыв дверь, чтобы маринетт не касалась ручки грязными ладонями, и выставив теплые тапочки. она грела свои ноги в тазе горячей воды, пока от горчицы не начинали слезиться глаза. маринетт знала, что ее старый дом давно мог бы быть закрыт, а ключ выброшен: натаниэль не того поля ягодка, чтобы оставлять для неё пути отхождения; но факт оставался фактом, а ключ всё ещё хранился в нижнем ящике гардероба, столь нужный ей раз в неделю, на вскидку. и это было тем рычагом, который оказывал на маринетт финальное — и основное — действие. потому что натаниэль, возможно, любил. своим способом, извращенным, как и миллион других людей повседневно, но любил, и это было константой. неизменным. даже прочно зная, что контакт «котёнок» в её телефоне — это не просто номер, записанный с сайта домашних животных. и вообще, он ни разу не упомянул, что в красном она смотрится невероятно зубодробительно. для той самой особы. в конце концов, и она его любила — с её чувствами, обманом и двойными жизнями, стакан её всегда был наполовину пуст, молодость гибла под стрелами пулеметов, и маринетт, мягкая и безучастная, в конце концов всегда становилась ледибаг. натаниэль тоже всегда смеялся. он знал ледибаг как свои пять пальцев, и та была абсолютно-прозрачно совершенной. но столь лживой.