drunk and lovesick

Ванцзи толком не помнил, как прошёл тот проклятый день. Зато хорошо помнил, как отнял у Вэй Усяня чашечку с вином, да так быстро, что тот не успел закончить мысль, и залпом осушил её. За шестнадцать лет пить он так и не научился, поэтому дальше всё было как в тумане: жестковатая подушка под головой, мягкие руки, тихонько похлопавшие его по раскрасневшимся от алкоголя щекам, потом холодный ночной воздух, вырывающиеся из его хватки два несчастных петуха, драка с неизвестным в маске и затем, наконец, снова уже родной низкий столик и чайник на нём. Он не мог сосчитать, сколько раз за этот вечер откровенно пялился на удивительно трезвого Вэй Усяня (ах, ну да, ему же вина совсем не досталось), вынужденного всюду за ним следовать. Не мог сосчитать потому, что не считал нужным вообще отрывать от него взгляд. Шестнадцать лет прошло — пить он не научился, не научился он и отпускать людей. За эти годы произошло многое: кто-то женился, кто-то набрал в клан адептов, кто-то успел изучить все возможные мелодии на гуцине… У всех всё шло более чем замечательно, только Ванцзи, даже проведя три года в заточении, не смог забыть высокого хрупкого юношу с чарующей улыбкой и флейтой в руках. Уже зажили раны на фарфорово-белой спине, появились рубцы, но никак не могла зажить ещё одна рана, та, другая, на сердце. Она по-прежнему неустанно кровоточила, Ванцзи изнывал в одиночестве и мучился, охваченный бесконечно тоскливым осознанием смерти единственного человека, к которому он был глубочайше привязан, едва ли не прикован железными цепями своих чувств. Он ничего не мог изменить. Когда в деревеньке один из адептов Гусу Лань, воодушевлённо посмотрев сначала на Сычжуя, а после на самого Лань Чжаня, выдвинул предположение о том, что Старейшина Илин не умер много-много лет назад, Ванцзи продолжал гипнотизировать взглядом клинок меча в руках, от которого валил чёрный, но до нестерпимой головной боли знакомый дымок. «Не может этого быть». Но на самом деле сердце в груди затрепыхалось как бешеное. На соседней крыше рывком мелькнула чья-то тёмная фигура, и молодой человек, мгновенно отвлёкшись от меча, всё же рванул за ней, но фигура ловко скрылась на безлюдной улице. «Вэй Ин, — малейшая искра надежды затеплилась глубоко в душе, — неужели это правда ты?» Он хотел знать, что это правда Вэй Усянь, тот самый, которому шестнадцать лет назад он из-за своего пуританского воспитания так ничего не сумел сказать. Тот самый сбившийся с Пути Меча Вэй Усянь, ни в какую не желавший слушать его наставления и настроивший все кланы против себя, за что поплатился жизнью. Ванцзи ломал голову: что в его словах было непонятного? Или, может, он совершенно не умеет убеждать людей? Вэй Усянь чрезвычайно умён и проницателен. Если так, то почему он избрал Тёмный Путь? Почему он не видел, как второй молодой господин Лань страдает направо и налево? И сейчас, когда Вэй Ин задавал случайно взбредающие ему в голову вопросы, Ванцзи думал совершенно о чём-то другом, максимально далёком от творящегося в реальности. Язык ворочался тяжело, перед глазами то повисала серая непонятная пелена, то совсем чернело, иногда только, если чуть покачать головой, эта муть расплывалась и рассеивалась. — Тебе нравятся кролики? — Н… Нравятся. Вэй Ин прыснул со смеху; его улыбка и блестящие глаза были столь очаровательны, что Ванзци не мог, даже если бы очень захотел, обидеться. Наконец он признал это. И любовь к кроликам, и любовь к… — Почему ты помогаешь мне? «Потому что не погиб тогда с тобой в Безночном городе». Из-за прикрытых век Лань Чжань не увидел, как на глазах Вэй Ина выступают слёзы. «Поэтому все эти годы я искал тебя». Словно стыдясь произнесённых слов, Ванцзи отвернулся, чуть поджав губы и медленно, будто с трудом, моргнув. «Я хотел забрать тебя с собой в Облачные Глубины, глупый». Не слушая, что говорил ему, похлопав по руке, Вэй Ин, он вдруг почувствовал опять, как болезненно заныло сердце. Опять, опять, в какой по счёту раз? Невозможно сказать. Оно жаждало простой ласки, которой было так мало в детстве и юности, а теперь рядом с ним сидит тот, кто может залечить его раны, но, кажется, не очень-то этого хочет. Глаза опять застлала пелена, рассудок слегка помутился. — Эй-эй, ты чего? Стоило почти испугавшемуся Вэй Усяню поймать на лету потерявшего равновесие Лань Чжаня, как стало трудно дышать; Ванзци свалился сначала головой на плечо друга, но моментально мёртвой хваткой вцепился в рукав длинных чёрных одежд, прижимаясь к талии недоумевающего юноши. Мир качнулся перед глазами. — Лань Чжань, вставай, — забормотал Вэй Ин, — нечего на мне спать! Отпусти. Ванзци молчаливо, но упорно сжимал пальцами шёлковую ткань одежд. «Ни за что на свете». Он слишком долго ждал момента, который вначале так глупо упустил. — Ну хватит, вставай уже. Кровать совсем рядом. Не хочешь же ты целую ночь провести лёжа на мне, правда ведь? — Хочу. «Пьяный Лань Чжань всегда признаётся во всякой ненужной чепухе, да ведь?..» — Эй, я пошутил… — Я нет. Сердце, ещё раз сжавшись, казалось, ухнуло куда-то очень глубоко, отчего Ванзци вздрогнул. По щекам, с которых до сих пор не сошёл лёгкий румянец, скатилось несколько робких слезинок, но уже через мгновение это были напоминавшие водопад в холодных источниках целые потоки. Послышался тихий, отчётливый всхлип, и по хрупкому телу прокатилась дрожь. Вэй Ин оторопело смотрел на плачущего Лань Чжаня, от непривычной картины крепко обхватывая руками его талию. Только дважды он видел слёзы на каменном до невозможности лице: когда забирал людей из клана Вэнь и когда по его собственной руке стекала чужая алая кровь, там, на скале. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило сейчас. Что он сказал не так? Что он сделал не так? — Тише, Лань Чжань, — успокаивающе проворковал Вэй Ин, крайне смущённо перебирая длинные чёрные пряди, змеями струящиеся по белоснежному чжицюю. И не знал, что ещё сказать, потому что от непонятного волнения все слова испарились, не оставив малейшего намёка на хотя бы одну мысль. Притихший Ванзци поднял голову, вновь голодным взглядом вперившись в лицо Усяня. Тот, взволнованно сглотнув, сжал пальцы на чужой талии. Это был какой-то слишком особенный момент, в который нельзя было думать о постороннем, однако единственная мысль всё же въелась в сознание Вэй Ина — сейчас Лань Чжань слишком похож на кролика, он беззащитен и уязвим, а ещё вот-вот сорвётся вновь. Вэй Ин не мог этого допустить. Пришлось, чтобы Ванзци совсем не сполз на пол с колен, немного подтянуть его повыше, но и этого хватило, чтобы по теперь совсем не каменному лицу скатились ещё слёзы. Ничего не оставалось, кроме как утирать их пальцами, чувствуя при этом нестерпимое желание прикоснуться к мокрым щекам губами. Весь этот долгий сон неизвестно в какой реальности не мог сравниться с мучительными шестнадцатью годами, проведёнными несчастным Лань Чжанем в почти что одиночестве. Он не мог до конца понять его чувств, но, на несколько мгновений поставив себя на место Лань Чжаня, понял, что слегка закружилась голова. Слишком долго, он бы не выдержал. Но, как видно, Лань Чжань любит его куда больше, чем кажется. Неловко. И мысль неловкая, и ситуация. «Любит?» Вэй Усянь никогда не смотрел на ситуацию с этой стороны, а, похоже, нужно бы было. Даже самые верные друзья, друзья-не разлей вода, после такого времени плюнут на тебя, для них ты превратишься в пыль, которую они будут смахивать с сундуков. Исчезнешь, никому не будешь нужен. Так ведь обычно бывает? Ванцзи хватался за него так, как хватался когда-то в детстве А-Юань, даже крепче, сцепив ладони в замок на спине Вэй Ина. На одном из широченных рукавов расцветало мокрое пятно. «Э-эй, так не пойдёт». Кто же знал, что какой-то сумасшедший из деревни Мо решит призвать именно его, решит вернуть его в мир живых, где он никому не сдался? Не сдался он Цзянь Чэну, который, очевидно, решил, что возвращение было совершено только ради того, чтобы поиздеваться над ним. Цзянь Чэн непременно убьёт его по-тихому, но Лань Чжань этого не допустит. Ни за что на свете. Похоже, это не Ванцзи любит его куда больше, чем кажется, а он, Вэй Усянь, недостаточно любит его. Юноша хотел было приподнять чужую голову и утереть слёзы с красивого, словно вырезанного из мрамора, лица, оставлявшие холодные дорожки на коже, но Ванцзи вдруг сам вскинулся, останавливая тянущуюся к нему руку, вздрогнул в последний раз и резко ткнулся губами сначала в щёку, а затем прижался ими к губам Вэй Ина, крепко зажмуриваясь. Совсем нежно, но вместе с этим решительно-боязливо, словно бросаясь в холодную воду, но тотчас из неё выныривая. Болезненно громко застучало его собственное сердце. Все эти долгие, упорно прожигающие в нём дыру взгляды, держания за руки… Всё было не просто так, Вэй Ин даже подумать об этом не мог. Несчастный Лань Чжань, Ванцзи, которого недолюбливали за чересчур высокомерный вид и холодность, на деле оказался мягче самого мягкого кролика в том саду. Беспощадно влюблённый, не отпускавший его, Вэй Ина, шестнадцать лет. Как только он не сошёл с ума от тоски? Лань Чжань вновь посмотрел на того, кто был перед ним, только теперь слегка затравленно, понимая, что только что произошло, но не понимая, почему его тут же не оттолкнули, не дали пощёчину, да так, что остался бы красный пылающий след. Вэй Усянь смотрел как-то трогательно, растягивая уголки губ в улыбке. — Лань Чжань, Лань Чжань, — шепнул он будто сам себе, — пошли спать. Ванцзи толком не помнил, как прошёл тот проклятый день. Помнил вино, подушку, улицу и столик. Но никак не мог забыть, как сильные руки укладывают его на низкую кровать, сухие губы на своих губах, тихий голос, словно напевавший колыбельную: — Ты не отпустил меня за эти годы. Теперь настала моя очередь. Я держу тебя, Ванцзи. — И свои ладони, все мокрые от вытертых слёз, крепко сжимаемые пальцами, из которых уже никогда не хотелось высвобождаться.