Домашний садист Гарри Поттер

То, что Мальчик-который-выжил был не так прост, как казалось на первый взгляд, не поддавалось сомнению магического сообщества примерно никогда. То, что Мальчик-который-смог был альфой было самым очевидным фактом из существующих фактов новой/старой магической реальности, который только мог существовать во Второй Магической Войне (некоторые даже позволяли себе говорить, что вся магическая война произошла из-за того, что две альфы не смогли решить на линейках у кого больше). То, что Мальчик-который-столько-пережил может немного измениться во время войны, у него могут проявляться психические отклонения или он может замкнуться в себе, в целом не должно было никоем образом шокировать магическую публику. Однако, были обстоятельства, которые все же произвели должное впечатление на Магическую Британию. Нельзя сказать откровенно, что конкретно больше шокировало магическую публику: то, каким образом мальчик меньше года смог уничтожить сильнейшего Темного Мага, то, каким образом этот мальчик смог дорасти до семнадцати лет и действительно убить сильнейшего Темного мага – или то, как потом этот самый милый мальчик, которому отводилась роль не более, чем Национального символа, взялся исправлять всю политику Магической Британии, бороться с бюрократией и коррупцией в кабинетах, а также чистить хвосты даже самых хитрых и изворотливых Пожирателей Смерти. Например, когда спустя месяц после победы над Волан-де-Мортом, на пороге кабинета Кингсли Бруствера (тогда еще временно исполняющего обязанности Министра Магии) появился Национальный Герой собственной персоной и притащил внушительную коробку с документами на сотрудников Министерства, Кингсли решил, что это единичный случай и почему бы не дать мальчику поиграть в героя. Правда, когда это повторилось в десятый раз за лето, Кингсли начал подозревать, что у него могут возникнуть проблемы с таким подходом – и попытался отказать Национальному Герою. Тогда-то впервые в Министерстве Магии пошли слухи о жесткости Гарри Поттера – ведь о чем бы он не говорил с Министром Магии за закрытой дверью в течение всего понедельничного вечера, но на следующий день Гарри Поттер был назначен новым аврором без каких-либо вступительных экзаменов и набрал себе команду молодых и таких же дерзких альф (также произведенных в авроры без сдачи каких-либо вступительных экзаменов). Следующие полгода охоты на ведьм и коррупционеров Министерства Магии, которые играли на два фронта (и Вашим, и нашим, и снова Вашим) и прятали в своих сейфах темные артефакты, магическое сообщество вспоминает с таким содроганием, что некоторые до сих пор просыпаются ночью в кошмарах. Когда в марте 1999 года Гарри Поттер пришел в кабинет Министра Магии и засел в нем во второй раз на весь понедельничный вечер, Магическая Британия уже была готова паковать чемоданы и уезжать куда подальше. Оказалось, что это требовалось – но уже не аристократической верхушке. Теперь охота началась на Пожирателей Смерти. Уже в мае 1999 года магическое сообщество поняло, почему именно Мальчик-который-выжил должен был выжить: произошли первые поимки и допросы бывших Пожирателей Смерти, на которых Гарри Поттер был справедлив, но строг до невозможности. Наверное, излишне строг, если на первую годовщину после победы над Волан-де-Мортом, Рита Скитер написала разгромную статью (которую Гарри Поттер так и не комментировал), о том, что в стенах Министерства Магии к бывшим Пожирателям Смерти применяют Империо и Круцио, а также поят зельями Правды и держат в цепях (что конечно не должно быть допустимо с точки зрения гуманизма и человечности (это заявление Гарри Поттер также оставил без комментариев). Где она взяла эту информацию, каким образом она добыла хоть малейшие доказательства, кто был ее источником, Скитер конечно не раскрывала – зато на первой полосе две недели красовался злой Гарри Поттер в мантии аврора, который произносит Круцио кому-то за кадром и раздается мучительный крик. Это был второй раз, когда Кингсли Бруствер подумал о том, чтобы либо самому уйти в отставку, либо отправить туда Национальный Символ, который творил все, что посчитал нужным – и магическое сообщество достаточно легко ему это прощало. Но никто никуда не ушел, и следующий год магическое общество все больше убеждалось в праведной (а иногда и нет возможно, но кто посмеет возразить одному из могущественных и богатых альф современности) жесткости Гарри Поттера, который уверенными шагами шел по карьерной лестнице Аврората. Никто и не возражал, а через несколько месяцев после злополучной акции Риты Скитер даже перестал говорить об этом – Кингсли в тот момент снова смог пить кофе по утрам в тишине и спокойствии своего кабинета. 3 мая 2000 года (на следующий день после второго ежегодного бала Министерства Магии в честь победы над Волан-де-Мортом) магическое сообщество обсуждало новую потрясающую новость: Драко Малфой был замечен в обществе Гарри Поттера в компрометирующем положении. С первых полос практически месяц не сходила колдография, на которой Мальчик-который-выжил яростно прикладывает бывшего Пожирателя Смерти об стену министерского коридора, а потом также яростно целует. Был ли против Драко Малфой или нет история умалчивала вплоть до 31 июля 2000, когда на свое двадцатилетие Национальный Герой объявил, что через три дня Драко Малфой станет его мужем. Объявление было сделано вечером в воскресенье, а уже вечером в понедельник Кингсли сам пригласил Поттера к себе в кабинет для разъяснений. История умалчивает (но общественность то понимает, что Гарри Поттер очень жесткий и жестокий руководитель, а еще владеет Круцио в совершенстве), но он смог выбить себе месяц медового отпуска. Целый месяц… правда, Кингсли был готов отпустить его и на год, лишь бы Министерство Магии выдохнуло и перестало ходить по струнке ровно, ведь даже кофе спокойно не выпить. Опять, черт подери. Медовый месяц пошел на пользу Гарри (эту новость обсуждала чуть ли не каждый сквибб в пабах): он стал спокойнее, больше не срывался на подчиненных (даже самых близких), перестал сидеть до позднего вечера в офисе, спокойнее отпускал авроров в отпуск или по личным обстоятельствам, а аресты стали спокойными и переломов у задержанных стало процентов на тридцать меньше. Правда, Драко Малфой стал меньше появляться на публике – но какая всем была разница до омеги (как его вообще взяли в Пожиратели Смерти?), если Национальный Герой так успокоился?! Когда 2 мая 2001 года на третью годовщину победы Драко Поттер-Малфой входит на бал с избитым лицом и хромает, весь магический мир признает, что Гарри Поттер стал еще и домашним садистом, потому что иначе как объяснить тот факт, который был в прямом и переносном смысле написан на лице забитой омеги. Факт забитости омеги правда ставился под некоторое внешнее сомнение. Когда чета Поттер-Малфоев вошла в бальный зал, первое, что явно бросалось в глаза были явно не повреждения Драко Поттера-Малфоя. Бросалось в глаза то, с какой осторожностью и нежностью альфа придерживал свою омегу за руку и под талию, чтобы омеге было на кого опереться, а весь внешний вид Драко так и кричал, какие баснословные деньги муж выбрасывает на его содержание (даже если Малфой и работает). Драко был одет в парадный костюм из приятной и мягкой дорогой ткани насыщенного темно-зеленого цвета застегнутый на одну пуговицу (профессиональные сплетники не могли не отметить тот факт, что пуговица была отделана настоящим серебром), лакированные кожаные туфли, белоснежную рубашку с запонками (профессиональные сплетники точно должны были несколько раз уточнить количество бриллиантов на них). Однако, те же профессиональные сплетники сразу же отметили бледность лица омеги Национального Героя, то, как он споткнулся и бросил испуганный взгляд (иного взгляда и быть не могло) на вмиг рассердившегося Поттера, и то, как Поттер зашептал ему на ухо (конечно, пугающие яростные вещи) – ведь иначе почему Драко так сглотнул и сжал руку Мальчика-который-выжил. Ну и конечно, все тут же заметили тот факт, что Драко Поттер-Малфой хромает на левую ногу, правая бровь рассечена, а с левой стороны губ желтеет синяк на щеке и кожа губ имеет рваные края. Не было никаких сомнений – Гарри Поттер фирменный домашний садист, он взял себе в мужья не просто бывшего Пожирателя Смерти, а хорошую грушу для битья с помощью которой магическое сообщество и могло существовать последний год. Не прошло и пяти минут, как все уже говорили о том, как давно они видели в последний раз младшего из рода Малфоя, как давно они слышали его смех, как видели затаенную ярость в глазах мистера Поттера – и что он точно избивает бедного мальчонку ради своей забавы, мстит таким изощренным способом всем Пожирателям Смерти и мистеру Малфою в частности (ведь все же знают какие отношения были у них в Хогвартсе). Рита Скитер, в который раз показалась среди толпы, когда Гарри подвел Драко к одному из столиков в барном зале Министерства и относительно бережно усадил (Леди Элизабет, Вы видели, как он толкнул его?) на стул. Альфа внутри Гарри это прекрасно слышал и, развернувшись вполоборота, Гарри одарил леди Элизабет и говорящую с ней даму почтенных лет самой потрясающей своей улыбкой. Почетная дама испуганно пискнула, вспыхнула вспышка колдокамеры, а Драко только закатил глаза. - Прекрати, Поттер. - Прекратить что, мой дорогой? Гарри снова повернулся к Драко и улыбнулся ему одной из своих самых очаровательных улыбок. Вот только Драко слишком давно был омегой в стане врага, чтобы не уметь читать между строк или не понимать, что все это такой напускной фарс (который Драко так успешно помог воплотить своими же собственными руками) – чтобы хоть на секундочку поверить. Омега закатил глаза и фыркнул, а потом застонал от боли в трещинках губ и поморщился. Гарри сразу же схватил его за руку и приблизился лицом к лицу, потому что прошло два года, а он так и не научился определять, когда его омеге действительно было больно (и мысли о том, что Драко спокойно мог выдерживать практически пять минут целенаправленного Круцио без криков и движений, совершенно не помогали собрать мысли в единое русло – скорее наоборот). Рядом вспыхнула еще одна колдокамера, и Гарри, развернувшись на полкорпуса, рыкнул на репортера, при этом сжав руку Драко излишнее сильно: Поттер-Малфой поморщился, Прытко Пишущее Перо застрочило с новой силой. - Больно? Альфа разжал пальцы, но руку не отпустил. Омега покачал головой и, перевернув руку ладонью вверх, погладил пальцами руку Гарри – это были лишь легкие неприятные ощущения, не более, совсем не похожие на настоящую боль. Мимо проплыла пара аристократов, которых Гарри видел месяца три назад, когда слушали одно из дел по темным артефактам и их незаконному хранению: тогда они проходили свидетелями, но Мальчик-который-выжил был уверен, что не все так просто. Мужчина кивнул, а дама сочувственно посмотрела на Драко. На лице Гарри расцвела такая торжествующая улыбка, что Драко не поленился стукнуть его под столом ногой – даже если это было неудобно, а левое колено ныло. Вспыхнула новая вспышка колдокамеры – на лице альфы улыбка стала еще сильнее (но Драко был готов ставить лучшее вино из хранилищ Малфой-мэнора, что завтра эту улыбку назовут «звериным оскалом») – Драко тяжело вздохнул, но отказывать в представлении уже было несколько поздновато. Как же так получилось, что на Министерском балу Драко Поттер-Малфой (если не хочешь избавляться от своей фамилии, моя будет стоять первая!) оказался хромающим на левую сторону, с достаточно свежим синяком под глазом и разбитой губой? Омега бы соврал, если бы сказал, что он не понимал, как так получилось – ведь с некой стороны в происходящем действительно была его вина. Например, когда год назад (на прошлом балу Министерства) он, почувствовал присутствие Поттера, его вина была в том, что он проигнорировал его темные горящие глаза, которые неотрывно за ним следили, а после позволил себе оказаться с Поттером один на один в коридоре Министерства. Драко должен был понимать, что альфа с Гриффиндора, да еще и Национальный Герой как истинный джентльмен, который опорочил свою даму, настойчиво предложит ему руку и сердце. Настойчиво в понимании Поттера: это привязать к кровати, применить сексуальные пытки и угрожать Нарциссе Малфой заключением, чтобы Драко согласился. После этой ситуации Драко уж точно должен был понять, что шутки с Национальным Символом могут довести до магической больницы (нервный срыв от счастья, конечно), физического истощения от недельного сексуального марафона, эмоциональной трясучки от попытки объяснить все в спокойной обстановке, как Блейзу Забини (Ты совсем поехал кукушкой, да? Из-за этого полудурка с яйцами вместо мозгов?) – так и в попытке рассказать все без драк между альфами Рону Уизли (Отлично! То есть на этой чертовой планете есть куча классных омег, которые готовы быть с тобой – а ты выбрал Хорька Слизерина!). В конце концов, пришлось потратить много запасов хорошего огневиски для обеих сторон, чтобы спокойно урегулировать конфликт. А еще выделить одну общую спальню для особо конфликтующих, чтобы Рон Уизли мог на практике убедиться, что же такого могут омеги Слизерина, чего не могут остальные. Драко Поттер-Малфой до сих пор с содроганием еле восстановившейся психики вспоминает, как его лучший друг Блейз самозабвенно отсасывал одному грифиндоровскому полудурку прямо посреди чертовой гостиной Малфой-мэнора. Ну если уж не в тот момент, то в момент, когда Драко попросил Гарри быть более острожным на облавах (я не доживу до твоих седин, Поттер!), быть более бережным к своему телу (прекрати дергаться, когда я заживляю твою рану, или я сам применю к тебе Империо!), не пытать бывших Пожирателей Смерти в подземельях (они же аристократы, предложи ты им сделку, болван!) – Драко уже должен был начинать испытывать вину и понимать к чему это все приведет. Особенно зная самолюбие своего мужа. О да, Гарри Поттер был чертовски самолюбивым парнем, который любил тот шлейф жесткой славы и власти, что шла за ним. Кто бы мог подумать?! Драко мог. Драко не зря предлагал руку этому дьявольскому мальчику в одиннадцать лет – он уже чувствовал кожей, видел в яростных глазах, в твердых сжатых пальцах, что перед ним не простой мальчик даже с его феноменальной способностью выживать. Драко видел это и на четвертом курсе, когда все отказывались замечать, что Гарри Поттер упивался вниманием на всех публичных выступлениях на Кубке Трех Волшебников, когда за него болела половина школы (или проклинала его, Национальному Символу было все равно). Драко видел это и на пятом курсе: ох, этот отряд Гарри Поттера, который тренировался в Выручай-комнате. Драко был бы последним идиотом, если бы не замечал того упивания собственной власти, что текло через практически зрелого альфу в тот момент. Драко не был ни первым, ни последним идиотом. Однако, он допустил ту ситуацию, когда Мальчик-который-выжил пришел к нему месяц назад с трагическим лицом с очередной облавы на аристократические магазины с темными артефактами и упавшим голосом в его колени прошептал о том, что его больше не боятся и снова стали воспринимать, просто как Национальный Символ. За ту ночь Драко Поттер-Малфой не один раз поплатился своей пятой точкой за сохранение психологического комфорта всей Магической Британии – а потом придумал гениальный план (теперь он так не считал), который нужно было привести в исполнение именно сегодня. - И чего мы так хмуримся? Гарри поймал ближайшего официанта за рукав (Драко точно не показалось, как тот вздрогнул) и взял только один бокал шампанского. Как бы Поттер-Малфой ни не любил шампанское, так откровенно его еще без шампанского не оставляли: блондин не был уверен, что его Гарри настолько прагматичен, но уже чувствовал кожей шепот рядом стоящих альф, что его бедняжку не только бьют и пытают, так еще и лишают удовольствий еды. Драко смягчился лишь потому, что Гарри отчетливо посмотрел своим аврорским взглядом на группу альф при слове «бедняжка, я бы помог ему» и достаточно откровенно показал глазами на свою палочку под мантией, что альфы поспешили раствориться в толпе. Гарри Поттер был не просто жадным до власти (не в понимании политики, а в понимании силы) «мерзавцем» - он упивался этой властью, и это именно то, почему Драко не смог бы от него уйти (не хватило бы никаких эмоциональных сил), и почему он смог победить Волан-де-Морта (кое-что все же было длиннее), и почему за ним продолжали идти люди и магическое сообщество прощало ему многое (такого внутреннего стержня не было даже у Кингсли). Кстати о Кингсли. Блондин поймал взгляд Министра Магии и отрешенно подумал, что его стоило бы предупредить, а то ведь задержит Гарри в понедельник на весь вечер. Драко никак не мог понять, чего конкретно добивался своими посиделками Министр. Если бы дело было в поисках компромата – но Гарри был той еще дотошной занозой, все компроматы, которые можно было найти на Золотого Мальчика регулярно чистились приближенным кругом авроров, а компроматы на Министра: Гарри еще в первый такой вечер, дал прекрасно понять, что они у него есть, они надежно защищены – и давайте без глупостей, мистер Бруствер. Если дело же было просто в обсуждении бесед за чашечкой чая, то Драко был уверен, что Кингсли вполне хватает честолюбивой Гермионы все еще Грейнджер (Драко сомневался, что она вообще станет Уизли, где это видано, чтобы в браке было сразу два альфы). Да, по словам Гарри, он знал, что они неплохо развлекались в течение первого года после Войны… но они альфы, им нужны были омеги для вполне определенных потребностей, не было и тени сомнения, что даже для официоза и того, чтобы никто не пытался их заарканить, они заключат столь странный союз. Если же дело было в отеческом жесте – то тут Драко был готов смеяться очень громко. Проблема всех в Ордене Феникса была очевидна черт подери – Гарри Поттер уже не Мальчик-который-выжил, а Мальчик-который-вырос и достиг-величия, и няньки ему были совершенно не к месту. Гарри Поттер отсалютовал бокалом шампанского Кингсли – и теперь последний отрешенно подумал, что ему стоило меньше проявлять лояльности к этому мальчику. То, что он мог стать домашним тираном, Кингсли не поверил бы никогда (слишком уж нежно и ласково Гарри отзывался о Драко и берег его репутацию сильнее своей), но вот кому Магическая Британия поверит больше: его маленьким оправданиям и положительной характеристике, или слухам, Рите Скитер с ее Пером и синякам Драко Поттера-Малфоя. Кингсли сделал еще один глоток шампанского, мысленно проклял тот день, когда он разрешил Гарри Поттеру впервые посетить свой кабинет в понедельник вечером, и двинулся в сторону сцены: пора была открывать вечер, приглашать всех к столу и постараться не попасться Рите Скитер на глаза. К счастью всей Магической Британии – во время ужина не произошло ничего из ряда вон выходящего: были поданы различные вкуснейшие блюда, домовики вели себя тишайше (даже не устраивали показных выступлений перед Национальным Символом, а только скромно улыбались в ответ на его теплую улыбку), перед почтенной публикой выступили Рон Уизли с последним докладом о борьбе с дискриминацией чистой крови, Гермиона Грейнджер с отчетом по магическому правопорядку, несколько почтенных представителей Визенгамота, Луна Лагвуд из Отдела Тайн и сам Национальный Герой с речью про почитание памяти павших. Была проведена минута молчания, а после начался классический аукцион не самых опасных артефактов, деньги с которых отдавались на благотворительность в самые разрушенные регионы после Второй Магической Войны (конечно, многие последствия были ликвидированы еще в первый год – но многие, не значит все). Ничего не предвещало бы беды – если бы Драко Поттер-Малфой не пролил целый бокал шампанского на аврорскую мантию своего супруга (совершенно, абсолютно точно, случайно). - Косорукий идиот, - шипит не своим голосом Поттер и хватает Драко за руку, резко дергая вверх. Магическое сообщество замолкает в ту же секунду, Драко успевает увидеть десятки жалостливых взглядов (но хоть бы кто подошел и помог, конечно же), закатившего глаза Рона Уизли и очень недобрый взгляд Грейнджер (от нее точно прилетит несколько нотации). - Прости… - Драко шепчет своим наиболее тихим и заискивающим шепотом омеги под давлением, но ему кажется будто его голос отражается от стен огромным грохотом. Щелкает вспышка колдокамеры. Что ж это будет удачное представление. Альфа хватает обе руки своего омеги и притягивает его ближе к себе в яростном жесте. - Когда же ты уже научишься управлять своими руками! - альфа рычит, а омега обречено (Драко надеется, что достаточно обречено) жмет голову в плечи. Щелкает еще одна вспышка колдокамеры, Драко практически ощущает кожей этот липкий взгляд Риты Скитер. - Прости, - его шепот продолжает звучать набатом среди стен Магической бала. - Простить? – альфа откидывает голову назад и смеется (Гарри определенно переигрывает, это заметно даже не намётанному глазу Блейза Забини за третьим от них столом (он был несколько дней назад в Малфой-мэноре и действительно было подумал, что альфа бьет его друга), но старушки рядом с ними всплескивают руками, дамы перешептываются, у некоторых альф ходят жевалки – Гарри определенно отлично играет). - Простить в которой раз! – Гарри хлопает ладонью по столу так сильно, что бокалы звенят и проливают свои напитки. - Прости… - омега максимально сильно зажмуривается и на его лице действительно пробегает легкий оттенок боли (Гарри тут же отпускает рукав его мантии, который натянул излишне сильно, а в глазах плескается скрываемая вина). Прытко Пишущее Перо делает заметку на полях, Рита Скитер щуриться, щелкает новая вспышка колдокамеры. - Ты просто ужасно неуклюж, тупица! Немедленно домой: посмотрим, как ты будешь просить прощения! – рядом с ними всплескивает руками Молли Уизли (которая совершенно ничего не знает, но и совершенно ничего не понимает). Гарри отпускает руки своего омеги, подхватывает его под талию, делает небольшой поклон почтенной и шокированной магической публики – а после стремительно (настолько стремительно, что Драко сбивается периодически и спотыкается, охая от неприятных ощущений в левом колене) выходит из Магического зала. Все молчат. Кингсли не может выдавить из себя ни одного слова беспомощно глядя на Рона Уизли: но тот лишь качает головой и разводит руками. Ему жаль Министра Магии – но он не в его команде, так что официальные вопросы как-нибудь без него. Проходит несколько довольно долгих минут молчания, среди которых только и слышно, как Прытко Пишущее Перо строчит на бумаге. Потом щелкает застежка сумочки Риты Скитер, Перо прячется вместе с бумагой в сумочку – и все будто отмирают. Раздается музыка, домовики подают десерты (теперь у них прижаты уши, и даже они готовы начинать сплетничать, потому что одно дело слышать новости от домовиков в Малфой-мэноре, а другое видеть такое своими глазами: особенно если увиденное и услышанное разнится), люди начинают шептаться. Несколько альф поддерживают точку зрения Гарри (за ними напряженно следит Гермиона Грейнджер: она не терпит насилие над омегами), другие переговариваются о том, что чего еще мог ожидать бывший Пожиратель Смерти (альфы и не одобряют поведение Национального Героя, но это же черт возьми Пожиратель Смерти, пусть и бывший) – лишь несколько высказываются о защите бедной омеги (но Блейз Забини уверен, что похотливых мыслей о защите здесь гораздо больше). Омеги более дисциплинированы – они позволяют себе только сочувствующие взгляды, но Кингсли не сомневается: завтра каждая омега, в любом переулке, по любому камину будет обсуждать только одно: Национальный Символ оказался домашним садистом, который применяет физическое наказание к своей омеге. Кингсли совершенно непонятно зачем такое общественное мнение нужно Гарри Поттеру: но он будет последним, кто пригласит его к себе в понедельник вечером на разговор (он записался на магический массаж по понедельникам, увольте).

***

В свете луны высвечивается две высокие фигуры на фоне проселочной дороги. Это мужчины: альфа и омега, никаких сомнений нет, от них так и разит энергией, смехом и любовью. Альфа бережно придерживает за локоть своего омегу, поправляет ему волосы, целует в нос: омега счастливо подставляется, приглушенно смеется и каждый раз пытается идти самостоятельно. - Отстань, Поттер. Отстань, противный, - блондин смеется и, вырывая руку, отбегает от него на несколько шагов. Омега совершенно точно не хромает. Гарри Поттер позволяет несколько шагов Драко, а потом хватает омегу за талию, поднимает выше и кружит, кружит, кружит. Омега опирается руками об плечи Национального Символа (черт подери, его личного Национального Символа), смеется и откидывает голову назад. Его лицо красиво в свете луны – и на нем нет следов разбитой брови, потрепанных губ и желтеющего синяка. Его лицо абсолютно в порядке. Альфа притягивает омегу к себе и целует: и в этом поцелуе нет ни грамма агрессии, силы и жестокости – только нежность, радость новой встречи (хотя они даже не расставались ни на секунду) и безграничная любовь. - Это было отличное представление, Гарри, - Драко снова смеется - Ты видел этих бедных старушек? Они ведь пришлют мне письма. - И пускай, - Гарри закидывает смеющегося Драко на плечо и заходит в ворота Малфой-мэнора, - а то я такой страшный и ужасный. Хлопают ворота Малфой-мэнора, Драко стучит кулаком по спине своего наглого альфы (но естественно его не опускают на землю), Гарри хохочет и шлепает его по пятой точке (за что тут же получает укус за правое ухо) – и они скрываются в тени плодовых деревьев по пути к входу в дом. Проходит несколько минут, щелкает застежка сумочки и из-под тени ближайшего дерева выходит Рита Скитер. - Записал? Прытко Пишущее Перо кивает своим кончиком и прячется вместе с листком бумаги в сумочку Скитер. - Отлично. Рита Скитер разворачивается в противоположную сторону от Малфой-мэнора и аппартирует в Ежедневный Пророк. 3 мая 2001 года обязательно выйдет разгромная статья о домашнем насилии в семье Национального Символа Магической Британии… но иметь компромат никогда не бывает лишним.