Малолетка

Корнилова, будто в замедленной съёмке, открывает глаза и лениво потягивается после всё ещё окутывающего своим теплом сна; вот только девушка, свернувшаяся калачиком по правую руку от неё, — совсем не видение. Лиза, перевернувшись на бок, проводит ладонью по её коже и, прикрыв веки, касается губами плеча. Столь быстро ставший родным запах резко ударяет в нос, и она, вжимаясь пальцами в талию, вдыхает его глубже. Организм Мари, не взирая на внешние раздражители, не планирует просыпаться в начале девятого, что со смирением принимает и Корнилова, отбросив мечты о сладком пробуждении. Она прикрывает её оголённое тело одеялом, накидывает на себя халат и, тихо прикрыв дверь, спускается по лестнице, не на шутку удивив своим появлением на кухне их кухарку. — Я сама приготовлю себе завтрак, — впервые за девятнадцать лет говорит ей Лиза, с горящими глазами приближаясь к холодильнику и ровным счётом не представляя, что любит Кочурова. Вообще, странно осознавать, что до мурашек влюбляясь в человека, мы понятия не имеет, из чего же он состоит, лишь наощупь собирая его образ в своей голове по мелким частям, никак не сходящихся оборванными краями. Корнилова останавливает свой выбор на обычном омлете, потому что… а каким надо быть человеком, чтобы не любить омлет? Возможно, тем же самым, что не любит и её, но мысли об этом Лиза отбрасывает ещё быстрее, чем разбивает яйца в глубокую тарелку. Воспоминания о предыдущем вечере, плавно перетекающем в ночь, вызывает смущенную улыбку на лице девушки, что она пытается всяческими способами скрыть от женщины, но та по-доброму поглядывает на неё, будучи солидарной с давно прошедшей молодостью. Корнилову тем временем буквально распирает от счастья фактом нахождения Мари, наконец, рядом с ней. Сейчас Лиза слабо ощущает прошедший год, дни которого тянулись столь мучительно, по большей мере, от того, что она не подозревала, увидит ли Кочурову ещё раз, подпитывая свою привязанность редкими переписками в direct-е. Мари, в привычной манере, отвечала сухо и по делу; если никакой смысловой нагрузки в сообщении не замечала, то и вовсе предпочитала отмалчиваться. Одинокими, осиротевшими без тусовок ночами Корнилова часами листала её профиль, изучив его до каждой гребаной точки в постах, до каждой симпатичной дамы в подписках, до каждого комментария под очередной фотографией Кочуровой, которую хотелось скрыть от всех и прижать к себе под звонкий стук капель дождя за окном. Девушка пританцовывает, внося последние штрихи, и осторожно поднимается к себе в комнату с подносом в руках. Мари, уже успевшая принять душ, смотря в зеркало, застёгивает пуговицы своей неизвестно какой по счёту белой рубашки. Лиза, засмотревшись на её профиль, замирает, не сразу закрыв дверь. Кочурова, приблизившись, исправляет её оплошность и опускает взгляд на приготовленный сюрприз. — Завтрак, — проговаривает Лиза, — почти что в постель. — Предпочитаю с утра в постели нечто иное, — смотря ей в глаза, отвечает Марьяна и, взяв красное яблоко, забирает ключи от машины с тумбочки и обувается. — Уже? — упавшим голосом спрашивает Корнилова. — Пора домой, — кивает Кочурова, от чего Лизе хочется, чтобы культурная столица России провалилась под землю, исчезла со всех мировых карт. Она, собрав всю свою волю в слабый кулак, проговаривает не рвущееся наружу с ночи «Я ждала тебя», а лишь дурацкую мнимую шутку: — Мне, наверное, тоже пора. Пора изучить достопримечательности Петербурга. — Одну уже изучила, — сделав глоток кофе, ставит кружку обратно Мари и, поцеловав её в лоб, бросает на прощание «Я напишу» и сбегает вниз, пару раз чуть не навернувшись на скользких, раздражающих до сих пор ступеньках. Лиза опускается на кровать, поставив рядом никому ненужный поднос с остывающим омлетом и напитками. Из мыслей по нулям, из чувств — колющая по сердцу маленькой наивной девочки боль. Она откидывается на спину, трясясь всем телом, пока глупая надежда, что по приезду Марьяна попросит её тут же сесть на поезд, душит сильнее, чем слёзы. Кочурова, надев солнцезащитные очки, опирается об автомобильную дверцу, смотря на балкон, на который, по её мнению, обязана выйти Корнилова, сама толком не понимая, чего боится больше: увидеть её ещё раз и передумать, или же не взглянуть напоследок перед отъездом. Отведённое на ожидание время подходит к концу, и Мари, теребя в руках отключенный со вчерашнего дня телефон, зажимает кнопку включения и, садясь за руль, набирает «Выезжаю». Она делает музыку в салоне громче с целью перекрыть собственный крик в голове, пока перед глазами пролетают не машины по встречной полосе, а кадры минувшей радости с примесью отвращения к себе. Хочется перемотать время назад и, оказавшись в Москве, сдержаться от зудящего желания ощутить тепло манящего тела Корниловой. Кочурова стирала раз за разом сообщение-предложение о встрече, изменяя формулировку, пытаясь добиться эффекта, что ей, в принципе, без разницы, сможет ли Лиза освободить для неё вечер. Марьяна осознанно шла по тонкому льду, оправдываясь тем, что вряд ли Корнилова сумеет так внезапно сорваться к ней. Но девушка, не раздумывая, сорвалась, а после — картина маслом: салон новой, только что забранной из салона машины Мари, и они вдвоём, молчащие в своём неверии, что вновь оказались бок о бок друг с другом. — Хочешь в кино? — предложила тогда Кочурова, оттягивая момент, когда текущая по венам страсть вновь снесёт крышу. — Хочу, — безропотно согласилась Лиза, лишь бы продлить их не пришедшее время. В выборе не важен фильм, важен ряд, — это известно каждому глупцу, поэтому Марьяна, сжимая в руках два билета на последний, то ли из вежливости, то ли в силу растерянности от того, что потащила её не в ближайший отель, а в кинотеатр, предложила попкорн, но Корнилова с пересохшим от волнения горлом скромно попросила лишь бутылку обычной воды. В зале, помимо них, было человек трое, не больше; на экране мелькающие кадры, за которыми Мари не наблюдала, даже не делала вид. Она положила свою ладонь Лизе на коленку, поднимаясь выше. Девушка шумно выдохнула, прикрыв глаза, до последнего не признаваясь даже себе, что надела мини-юбку исключительно для Кочуровой. Они слишком быстро покинули здание, чтобы на тёмной парковке, забравшись на девственное от извращений заднее сиденье, ударяться губами, без слов подтверждая о скучаниях. Марьяна, держа ладонь на её щеке, рассматривала лицо, переводя дыхание и параллельно пытаясь в быстром темпе разобраться, почему до сих пор мажет. — Поехали ко мне, — на фоне предложила Лиза, и Кочурова зачем-то согласилась, спустя некоторое время раздевая её посреди комнаты, за порог которой никогда не заступала, но теперь откидывала голову назад, придерживая волосы девушки, пока та опускалась на колени, проводя языком до низа живота. — Блять! — кричит теперь Мари, ударяя рукой о руль, всё ещё чувствуя на своей коже умелые манипуляции девушки. Корнилова, запрятавшись с головой под одеялом, зажмурившись, видит, как Кочурова извивалась телом, утопая в наслаждении, что так ей идёт, превращает в покорную, приближенную к пришибленной без неё к земле Лизе. С Мари же — девушка взлетает, чтобы по истечении ночи разбиться на те мелкие осколки с кривыми краями, что Кочуровой даже не придёт в голову собирать в единую картину, ведь всегда проще навесить ярлык «блядь» и в душевой кабине своей квартиры тереть кожу до красноты, чтобы избавиться от следов Лизы, чтобы другая не почуяла дурманящий запах её духов, который Мари готова надеть на себя и вновь надавить на педаль «газ». Но пора по тормозам, пора домой. А дом Кочуровой — это не коттедж с легкодоступной девицей, втихаря курящей на балконе, а двухкомнатная скромная квартира с настоящей, значимой женщиной, которую Марьяна обнимает сзади и мысленно просит простить за слабость, что никак не может бросить. «Не пиши мне больше никогда», — читает Лиза спустя двадцать четыре часа после того, как они, удовлетворённые, заснули вместе. Корнилова гасит экран смартфона, тушит сигарету о кирпичную стену и, опустившись на пол, мечтает, чтобы это она провалилась под землю и исчезла со всех радаров.

***

В учёбе нет никакого смысла, или же Лиза просто-напросто его не видит и, прячась при помощи капюшона толстовки, кладёт голову на холодную поверхность одной из задних парт, где под скучнейшую лекцию отхватывает себе полтора часа сна среди бесконечных перемещений то по чужим домам, то по далеко не родным рукам. Касания кажутся искусственными, от слишком мокрых, наигранно пламенных поцелуев хочется спрятаться в ближайшей уборной и хорошенько проблеваться. Если для них секс — цель, то для Корниловой — последнее средство не свихнуться и почувствовать себя на некоторое время хоть кому-то нужной. От любого уведомления о новом обновлении в профиле Мари она всё ещё нервно дёргается и, закусив нижнюю губу, ждёт, когда фотография, на которой девушка счастлива без неё, загрузится. Аккаунт Лизы, в свою очередь, не блещет человеческим, искренним благополучием, от него веет холодом под тонной пафоса, что проявляется как в геолокации, так и в выражении лица самой Корниловой. Социальные сети — это вряд ли о жизни и реальных чувствах, это о той позиции, что мы транслируем в сторону мира. Не плачем среди ночи, сжимая в руках простынь; не принимаем несколько таблеток снотворного, чтобы отключить болтовню в собственных мыслях; не бьём обессилевшими кулаками о столь каменную подушку; не смотрим на ночное небо в надежде, что наблюдаем за одной звездой. Кочурова, набрав привычное «Задерживаюсь», заворачивает в ближайший бар, где, попивая обжигающий виски, не подозревает, что именно сейчас Лиза становится той, которую, по мнению Марьяны, нельзя не то что бы любить или испытывать симпатию — к ней и притрагиваться категорически запрещено в оправданном страхе замараться. Девушка расстёгивает несколько верхних пуговиц в желании вдохнуть чистый воздух глубже и направляется домой пешком, то и дело посматривая на часы и высчитывая вероятность, что её встретит уже спящая квартира. Её мир, в отличие от постоянных саундтреков к жизни Корниловой, проникнут звенящей тишиной, погружаясь в которую, с одной стороны, Мари чувствует спокойствие, с другой — всё чаще слышит над ухом шёпот Лизы. Если Лиза что-то шепчет, и тем более о ней, то в глубоком сне, погрузившись в который намеренно, отключает телефон и просит домашних не беспокоить по пустякам, искренне веря, что без Кочуровой пустяк — даже ядерная война. Окончательно утро наступает неизвестно через сколько, посреди ночи, и Корнилова, изредка зевая, на свежую голову понимает лишь одно: так больше не может продолжаться. Марьяна же, глазея на потолок их спальни и прижимая девушку к себе, знает, что это уже не сможет подойти к концу, ведь слишком тяжело произнести «Я не люблю тебя больше», видя в глазах человека напротив усиливающуюся заботу. Лиза заказывает билет и тут же вызывает такси без какого-либо чёткого плана, ведь зачем размышлять, если терять при любом исходе уже нечего? Не оповестив никого из друзей о своём приезде, Корнилова большую часть времени находится в номере гостиницы в ожидании знака, который, возможно, придётся ждать дольше, чем можно вытерпеть в её состоянии, но пятница — поистине лучший день недели. Мари оповещает всех подписчиков о месте, где проведёт сегодняшний вечер, и Лиза, десятки раз прокрутившись возле зеркала, направляется к ней, чтобы увидеть ещё хотя бы раз вживую, отбросив нелепые мечты, что всё вдруг может перевернуться. Оказавшись в переполненном клубе, Корнилова понимает свой первый просчёт, но найти Кочурову лично для неё всё же не является чем-то невыполнимым. Вот только найти её, нежно обнимающую другую, — выше сил. Ком застревает в горле, полуулыбка приклеивается к лицу, и Лиза не может оторвать своего взгляда, что вскоре ловит на себе Мари. Если бы Корнилова стояла ближе, то увидела бы в её глазах сильнейший страх. Марьяна медленно качает головой, прося не подходить, не закатывать никаких сцен, от чего девушка осознаёт больше, чем ей бы хотелось. Она, уже не управляя собственным телом, указывает подбородком в сторону туалета и тут же сама убегает туда, включив воду и касаясь жидкости пальцами. Нервный смех, что до этой секунды не мог выйти наружу, разливается по всему помещению, задевая зашедшую Кочурову. — Что ты здесь делаешь? — с ходу спрашивает она. — Получаю жизненный опыт, — пытается взять истерику в узду Лиза. — Давно приехала? — резко меняет тему Мари. — Пару дней назад, — пожимает плечами девушка. — Почему не сообщила? Город большой — могла и потеряться. — Что-то мне подсказывает, что навигатор из тебя хреновый, — вздыхает Корнилова, выключает воду и, повернувшись к ней, спрашивает: — Сколько? — Не понимаю, о чём ты. — Сколько ты с ней вместе? — Тебя это не касается. — Меня, может, и не касается, — кивает Лиза, — а вот её, наверное, касается, когда после начала ваших отношений ты трахала меня. — А тебе не приходила в голову мысль, что она знает? — Не знает, — качает головой Корнилова, смотря ей в глаза, и приближается ближе. — Её ты бережёшь от собственного монстра в голове. Кто она для тебя? Твой ебаный свет? Причина быть лучше? Какая она для тебя? Вся такая замечательная и будто бы не отсюда? Чувствуешь умиротворение? Что ты получаешь от неё? Завтраки по утрам и всегда тёплый ужин? Веселье по пятницам? Секс по расписанию в одних и тех же позах? Кто она для тебя? Стабильность? Любовь? — забрасывает она Кочурову вопросами, на которые та и себе-то боится ответить. — А я кто для тебя? Всего лишь девочка на одну ночь, а попросту шлюха? Да? — Мари бросает взгляд на зашедших девушек, около минуты смотрит на Лизу и тихо проговаривает: — Да, — Корнилова опускает голову, прикрывает веки, делает глубокий вдох и, приблизившись губами к её уху, шепчет: — Продлевать будешь? — Кочурова грубо отталкивает её от себя, толкая в сторону свободной кабинки, закрывает дверцу и, сжимая девушку за горло, прижимает к стене, сквозь зубы проговорив: — Исчезни. Лиза, не разрывая зрительного контакта, кладёт на её руку свою, пытаясь смягчить хватку, и надавливает вниз. Марьяна прекрасно понимает, чего девушка хочет. Впрочем, она знает, чего хочет и сама, но происходящее сейчас — перебор. Корнилова проводит ладонью у себя между ног и затем медленно слизывает свою смазку. Мари выругивается, поворачивает её к себе спиной и, приподняв неприлично короткое платье, обнаруживает, что в ходе сборов Лиза совсем забыла о нижнем белье. От злости она вдавливает её тело ещё ближе к стенке кабинки и резко входит пальцами. Даже несмотря на грубые движения Корнилова, буквально, тает во власти Кочуровой и прикусывает свою руку, чтобы не издать ни одного звука, который запрещает Марьяна своим неучтивым «Заткнись». Она заводит свободную руку за спину и наощупь расстёгивает ширинку на тесных брюках Мари и ласкает набухший клитор. Кочурова утыкается носом ей в волосы, придушивая ещё сильнее и тихо постанывая. Лиза пытается думать о чём-то постороннем, крайне невозбуждающем, чтобы оттянуть момент, но кончает слишком скоро, что означает конец их, возможно, последнего безумия на двоих. Она тянется за поцелуем, но Мари приводит свой внешний вид в порядок и, бросив ей «Шлюх не целуют», выходит. Корнилова приближается к зеркалу на ватных ногах, с презрением смотрит на своё помятое отражение и, включив воду, стирает смазанную помаду. Всё это грязно, и дико не то, что Кочурова не постеснялась проделать с ней, а то, что сама Лиза позволила ей исполнить. Девушка в скором темпе возвращается к унитазу и, опустившись на колени, пытается избавиться от горького привкуса внутреннего разложения. Слёзы льются по щекам, и, если это и есть любовь, то Корнилова не понимает, нахер её вообще придумали. Она потирает шею, пытаясь смягчить боль то ли от недавних развязных касаний, то ли от неоднозначного поступка Кочуровой той ночью. — Папа подарил? — спросила Мари, дотронувшись до цепочки Лизы. — Нет, — без какой-либо задней мысли ответила девушка, и Кочурова ревностно сорвала ненавистное украшение.