***
Видимо, никуда ты, как ни старайся, от судьбы не уйдешь. Ни ты к ней, так она к тебе придет, приняв облик войны. И мнения не спросит — хочешь ли, нет ли. И куда бежала ты, Лехтэ, к чему стремилась? Добилась ли чего? Вон они, плывут от горизонта где-то там, как говорят, нуменорские корабли. Так что же теперь, умирать? А вот не страшно. Ничуточки. Только больно, что дождаться так и не было суждено. Тяжело вздохнув, Лехтэ отложила почти законченную работу, собрала инструмент и начала одеваться. Дорожное платье, сумка, в сумке вода, лембас, яблоки. Еще кремень и нож — мало ли что. Нахмурившись, потерла лоб. Надо ли еще что-то брать? Не сообразит никак. Ну да ладно — брат, если что, подскажет. Затворив все окна и двери, она вышла во двор и направилась на конюшню. Верный конь, Сурэ, встретил радостным ржанием. Достав кусочек яблока, протянула угощение другу и крепко-крепко обняла за шею. Погладила по шелковистой гриве. — Ну что, поедем? — прошептала она, и голос предательски дрогнул. Странно. Казалось бы, столько лет прошло после смерти мужа. Почему же до сих пор так больно даже думать о нем? Лехтэ вновь вздохнула и опустила голову. Сурэ ткнулся носом в плечо, словно сочувствуя. Пора. Подготовив коня, Лехтэ вывела его в сад, и тут, в этот самый момент, послышался чей-то легкий топот, калитка отворилась, и в сад вбежала запыхавшаяся аммэ. — Дочка! — воскликнула Линдэ тревожно и кинулась к ней. Лехтэ немного удивленно подняла взгляд: — Да? Несколько долгих минут они стояли, глядя друг на друга изучающе, внимательно, потом Линдэ спросила: — Снова в Мандос? Лехтэ покачала головой: — Нет. Сначала к брату. А потом в Мандос. — Тарменэль в горах, несет дозор. — Я знаю. Обе говорили короткими, отрывистыми фразами, избегая при этом смотреть в глаза. Лехтэ же и вовсе этот разговор тяготил. Они не начнут, конечно же, отговаривать, но жалость, написанную на лице матери, выносить не получалось. Никак. Может, она потому и сблизилась с братом, что Тарменэль никогда не жалел ее. — Ты уже была в этом году в Мандосе, — снова заговорила Линдэ, не трогаясь с места. — Да, — ответила односложно Лехтэ. А что она могла сказать? И в этом году, и в прошлом. Она ходила туда регулярно, но все равно мало. Так мало, когда фэа, все ее существо стремится туда, к нему одному. И уже неважно, что думает Атаринкэ о ней. Простил ли, нет ли. Просто хочется, невыносимо хочется быть поближе к нему. Хотя бы рядышком постоять, под стенами темницы. Лехтэ судорожно вздохнула, подавив рыдания, и Линдэ дернулась к ней навстречу, но тут же, покачав головой, оборвала движение и отошла в сторонку: — Беги скорей к Тару. Лехтэ молча кивнула, села на коня и выехала за ворота. — Лехтэ! — вдруг услышала она за спиной голос матери и обернулась на зов. — Я сказать забыла. Мой отец приглашает всех нас к себе, в Валимар. Тэльмиэль нахмурилась. Дедушка Нольвэ зовет их? Что случилось? Праздник, о котором она забыла? Так вроде нет. — Я приеду! — крикнула она и пустила Сурэ вперед, по улицам Тириона. Туда, где виднелось далеко внизу, у подножия Туны, ущелье Калакирья. И в тот момент, когда копыта коня зацокали по камням мостовой, на душе стало самую капельку легче. И сердце, кажется, болело уже не так сильно. Она остановилась на перекрестке, закрыла глаза и подняла лицо к небу. И из-под ресниц ее скатилась слеза, а за ней вторая. Лехтэ почти до крови закусила губу и пустила коня вперед: — Скорей! Скорей, Сурэ!***
Улицы Тириона выглядели не такими, как прежде. Не такими, какими казались всегда. И так сразу не скажешь, в чем отличие, а оглянешься, и замечаешь, что фигуры напряжены, а тревожные взгляды устремлены вдаль. Вот кто-то закусывает губу и ломает руки. Дети не бегают, не галдят, и уже только поэтому кажется, будто город вымер, а хрустальные лестницы утратили свой искристый, бриллиантовый блеск и померкли. Хотя народу на самом деле на улицах и площадях — тьма тьмущая. Лехтэ ехала, огибая спешащих в сторону городских ворот нэри, а те, завидев ее, вежливо и почтительно уступали дорогу. По небу плыли прозрачные, невесомые облачка, фонтаны все так же били на площадях, и казалось, будто город отражается сам в себе, похожий на сон. Или Тирион тут ни при чем, и это она спит? Что ж, возможно. Как уснула с тех давних пор, так до сих пор никак не может проснуться. Мысли Лехтэ вспорхнули птицами и устремились в прошлое. Туда, где она только что узнала о гибели мужа. Впрочем, нет, не узнала, ей никто не говорил — она сама почувствовала. Словно ниточку, струну какую-то, что связывало живое сердце и мир вокруг, в груди перерезало. И она вздрогнула в последний раз и безжалостно, неумолимо, словно зловещий рок, оборвалась. И свет померк, и днем ей стало темно, словно ночью. И тогда присоединилась Лехтэ к тем из женщин, что живут, казалось бы, сразу в двух мирах. Или ни в одном из них не живут, так будет точнее. Мандос их не принимает, потому что роа их еще живо, а белый свет чужд им. И они бродят, подобно теням, по улицам, мыслями сами в себе. Вдовы. Лехтэ остановилась и, подняв к глазам руку, покрутила на пальце золотой ободок кольца. Счастливы те, у кого еще осталось ради чего жить. А как быть таким, как она, кого в воплощенном мире, по большому счету, ничего не держит? И снова тяжелый вздох. Пока она не нашла ответа. Гул голосов на улицах то нарастал, то вдруг стихал. Мимо проехал довольно крупный отряд, и Лехтэ, вздрогнув, огляделась по сторонам, словно разом проснувшись. Надо спешить. Некогда сейчас предаваться воспоминаниям. Что, если в самом деле корабли плывут? Тогда времени мало! Они с Сурэ наконец покинули пределы города и ускорили бег. Умный конь легко летел вперед, подобно птице. Неутомимый, быстрый. Легкий и изящный, словно выпущенная стрела. Сначала вниз, к подножию Туны, потом к устью ущелья. Взгляд ее упал на далекие ромашковые поля. На сердце вдруг потеплело, словно его согрело чьим-то теплым дыханием. Там, в этих самых полях, под светом Тельпериона, совершился их с Атаринкэ брак. Легкая улыбка коснулась губ Лехтэ, а в глазах на короткое мгновение мелькнул отблеск света. Того самого, что так ярко сиял на лице ее в прежние годы, когда еще были живы Древа. Как давно это было. И как много ушло с их гибелью… Не перечесть всего, даже если бы захотела. Вот травостой сменился каменистой тропкой, но верный Сурэ по-прежнему легко и уверенно бежал вперед, и ветер трепал его гриву и волосы Тэльмиэль. Горы приближались, ущелье все ширилось. Еще чуть-чуть, и впереди покажется полоска воды. И тогда настанет пора послать осанвэ брату. А пока — вперед!***
Громады Пелори по бокам высились, внушая уважение и трепет. Внушая спокойствие. Может быть, в мире и осталось всего только надежного, что этот камень? Камень, который всегда был, есть и будет. Который стоял здесь в начале времен и будет стоять еще бессчетное число лет, даже если все остальное уйдет. Уйдет ли? Кто знает… Сурэ осторожно ступал, перебирая копытами, и Лехтэ внимательно оглядывалась по сторонам. Где-то здесь должна быть тропка, что ведет к посту. Ей уже приходилось бывать там. В те года, когда свет померк, а корабли, забрав тех, кто был ей дорог, покинули этот край навсегда. Тогда она тоже стояла где-то там, высоко-высоко, на узком карнизе, всматриваясь в темноту до рези в глазах. На что надеялась? Да ни на что, наверное. Знала, что не вернутся, как Арафинвэ, а не проводить не могла. Хотя сердце обливалось кровью. Но спуститься вниз и уйти — нет. Так еще хуже. В этот самый момент перед мордой коня мелькнула тень, вырывая Лехтэ из паутины воспоминаний, и перед глазами ее предстал Нгилион. Телеро, давний друг ее брата Тарменэля. Они подружились тогда, сразу после Исхода, и никакие потрясения не смогли поколебать дружеский союз телеро и нолдо. Странно. Или нет? Лехтэ улыбнулась одними губами. И хотя из глаз ее так и не ушла задумчивая печаль, однако не выразить зримо радость от встречи она не смогла. Нгилион всегда относился к ней, точно к младшей сестре. Неизменно добрый. — Ну-ка, кто тут у нас? — спросил он, подходя ближе и приветствуя Тэльмиэль кивком головы. — Не боишься? Покачав головой, она наклонилась и легко потрепала коня по шее. — До страха ли теперь? — спросила вслух. — Это верно, — не стал спорить Нгилион. — Потом бояться будем, когда все закончится. Пойдем. Последние слова уже относились к ним обоим — Лехтэ и Сурэ. Резво спрыгнув с коня, она пошла за провожатым вслед, бросив последний быстрый взгляд через плечо на полоску воды у самого горизонта. Так ярко сверкает вода в лучах Анара! Ущелье все больше сужалось. Они свернули с основной тропинки влево и стали забирать все выше и выше. Нгилион велел остановиться, поманил Сурэ и увел куда-то. Через некоторое время вернулся уже без коня, пояснив: — О нем позаботятся. Это тут, рядом. Лехтэ не возражала — знала, что это правда. Немного подобрав юбку, чтоб удобней было идти, вновь продолжила путь. Крупные камни под ногами сменились мелкой осыпью. Бежали резво, перепрыгивая с одного более-менее устойчивого валуна на другой. Небо становилось все ближе. Нгилион то и дело оглядывался, проверяя, идет ли она, и, лишь убедившись, что все в порядке, продолжал путь. Тропинка петляла, подобно юркой змее, и вот в один прекрасный миг за очередным поворотом она увидела не серость скал, а раскинувшуюся далеко окрест голубизну моря. Кричали чайки, и теплый, ласковый ветер обдувал лицо. Лехтэ замерла, прикрыв глаза, и тут вдруг с противоположного края площадки послышались быстрые, чуть слышные шаги. — Тар! — догадалась она и кинулась навстречу. Как раз вынырнувший из-за поворота брат тоже увидел ее и распахнул объятия: — Тэльма, сестренка! Брат прекрасно знал, что сестра не любит свое материнское имя, и называл лишь отцовским. За много лет Лехтэ притерпелась к нему, но любить, увы, так и не научилась.***
Тарменэль крепко обнял ее, и Лехтэ ощутила на миг спокойствие. Всем своим существом, всей израненной фэа. — В Мандос? — спросил, глядя серьезно и пристально. Лехтэ кивнула: — Да. Спокойно, уверенно. Тар вздохнул. — Глупый, глупый сестреныш. И все. А в принципе, больше ничего говорить и не требовалось. Она и так знала, что он переживает за нее, хотя и считает эти поездки пустой затеей. Зачем травить душу? — Пойдем к костру, — пригласил он. — Напою тебя квениласом. А костер уже и в самом деле пылал в самом центре лагеря. Яркий и жаркий. Он весело потрескивал, язычки его устремлялись в небо, и было в нем что-то вечное и обнадеживающее. До вечера еще оставалось время, однако небо постепенно начинало темнеть. Пока еще незаметно, но с каждой минутой все сильнее и сильнее. Сегодня она, наверное, вряд ли продолжит путь — брат не отпустит. Если только корабли окажутся совсем близко. Кстати, о кораблях… — Ну что, идут? — спросил Нгилион, вешая котелок над огнем и подбрасывая свежих веток. Тар кивнул, подтверждая: — Идут. Уже прошли треть пути. Отсюда их пока не видно, но там, — тут он сделал выразительный жест, указывая пальцем наверх, — заметно хорошо. Ни с кем не спутаешь. — Большой флот? — Большой. Разговор прервался. Мужчины смотрели в темнеющий горизонт, размышляя о чем-то, Лехтэ тоже думала. Думала о том, что время пока есть, но завтра утром она покинет гостеприимный лагерь и тронется в путь. На запад, туда, где стоят, избегаемые даже ветрами и птицами, Чертоги Намо. Самый свет там, кажется, светит не так ярко, напоминая больше серую мглу. Причем всегда, в любое время года и дня. Лехтэ поежилась. При мысли о Мандосе мороз вдруг пробрал до костей. Стало так тоскливо и бесприютно, словно она утратила роа и теперь вынуждена скитаться по свету. Но если ей даже думы так тяжелы, то каково ему там, внутри? Месяц за месяцем, год за годом? Подумать страшно. Если б могла она, если б только могла хоть как-то поддержать. Помочь, утешить. Если ему это надо. А если не надо, то просто посмотреть хотя бы. Лехтэ тяжело вздохнула, и мужчины поспешили сунуть ей в руки квенилас и пирожок. — Откуда? — с легким изумлением спросила Лехтэ, разглядывая мягкий, поджаристый и очень вкусный, надо полагать, пирог. — Жена прислала, — с оттенком гордости ответил довольный Нгилион. — Где она теперь? — спросил Тар, беря вторую кружку и садясь рядом с Лехтэ. Телеро неопределенно махнул куда-то на запад: — Отправил в Валимар, подальше отсюда. Кто знает, чем оно все закончится. Ответа не последовало. В общем, все и так были согласны с Нгилионом, так зачем отрицать очевидное? — Покажешь мне? — спросила Лехтэ, имея в виду нуменорские корабли. Брат кивнул: — Поедим и сходим.***
А закат меж тем все темнел и темнел. Тарменэль и Нгилион хмурились, и Лехтэ предпочитала не донимать их пустыми расспросами. Обоим имеется, о чем подумать. Так зачем мешать? Можно было подумать, что море вымерло. Даже острый эльфийский взор не мог различить ни дельфинов, резвящихся в воде, ни спины кита. Лишь чайки время от времени, как вчера, как сто лет назад, кричали громко и мерзко. Словно хотели предупредить о чем-то. Лехтэ опустила взгляд и посмотрела в огонь. На душе лежал вполне ощутимый, тяжелый камень. Он давил на сердце, мешал нормально дышать, и его нельзя было вытравить ни разговорами, ни шутками, ни веселым смехом. С востока вновь подул пронзительный, холодный ветер, и Лехтэ поежилась, закуталась плотнее в плащ. Тарменэль доел наконец и встал. Подал руку. И они пошли. Пошли вперед, а затем все выше и выше, по петляющей, словно лента, узкой тропе. Путь этот Лехтэ был знаком. Знаком хорошо. Тогда, когда провожала мужа… С губ ее сорвался судорожный вздох, и брат, обернувшись резко, бросил: — Не думай об этом. Понял. И, конечно, он прав. Дорога трудна, не хватало еще разбиться. Ветер все крепчал, становился пронизывающим. Чем выше они поднимались, тем становилось труднее дышать. Но, странное дело, именно тут, на высоте, успокаивалось ее сердце и гораздо меньше металась фэа. Они поднялись на крутой утес, окаймленный узким карнизом, и Лехтэ, откинув массу волос с лица, спросила: — Где? Брат вытянул руку, указывая направление: — Там. Лехтэ сощурилась, всматриваясь вдаль. И действительно, разглядела. Темные точки кораблей. Нуменор. — Я не понимаю атани, — сказала задумчиво. — Никогда не могла. Зачем? Помолчала, все так же глядя за горизонт. — Нет, — сказала наконец. — Не могу понять. — И не надо, — ответил брат, обнимая ее одной рукой. Становилось зябко. Лехтэ подумала, что, несмотря ни на что, уж Чертоги Намо наверняка уцелеют, а с ними те, кто там обитает. Даже если погибнет вдруг все остальное на благой земле, то фэа Атаринкэ ничего не грозит. И эта мысль вселяла спокойствие, как ни странно. Он был для нее теперь, словно огонь в ночи. Ее любимый супруг, ее мелиндо. Тот, кого она потеряла, не успев долюбить. И неважно уже, по чьей вине. Важно лишь, что это неотвратимо, словно рок. Словно разлив реки по весне в горах. Ничего не изменишь. Но он, его фэа, то, что от него теперь осталось, занимает все ее мысли. И она идет и идет за этим огнем в кромешной мгле, не слыша шорохов, не слыша криков ночных птиц или рыка хищников. И пения, ласкового и нежного, тоже не слыша. — Я иду к нему, — сказала она решительно и тихо. А зачем кричать? — Только утром, — так же непреклонно ответил брат. Лехтэ ничего не стала говорить, а просто склонила голову. Тарменэль взял ее за руку, и они пошли. Вниз, в лагерь. Туда, где уже собирались возвращающиеся из дозора эльдар. Туда, где по-прежнему жарко пылал костер. И где ей предстояло прожить время до утра. Так много, если разобраться. И так невыносимо мало.***
Воины подходили и один за другим докладывали. Почему-то к Тару. Никогда раньше Лехтэ не задумывалась, кто он. Считала, что рядовой воин. Ан нет. Командир отряда? Новым взглядом смотрела она на знакомого, казалось, до мелочей, такого привычного и родного старшего брата. Серьезный, собранный. Кратко, отрывисто отдает распоряжения, объясняет что-то. Непонятно что. Лехтэ не вникала. Не слушала. Все равно в делах военных она ничего не смыслит. Она сидела на принесенном снизу одним из дозорных бревне, смотрела в огонь и думала об увиденном. Обо всем. Так странно. Могла ли она подумать, выходя замуж, какая именно жизнь ее ждет? Да и не только ее — всех их. Гибель Древ, Исход. Войны, которым, казалось, не будет конца. Вереницы фэар, следующих одна за другой в Мандос. Осиротевшие семьи. Не только она — много таких. Так много! И так больно и горько думать обо всем этом. Она потеряла только двоих, и то свет не мил, а кому-то не повезло больше. — Тэльма, — позвал ее брат и присел рядом. — Ты бы поспала. — Не хочу, — мотнула она в ответ головой. — Не спится. Несколько необычайно длинных секунд Тар молчал, и наконец бросил: — Я сейчас. Подожди. Встал и полез в сумку. Достал травы. Понятно, хочет сделать ей отвар. Что ж, Лехтэ не против. Травы помогут ей уснуть, ведь силы завтра понадобятся. В небе ярко сиял Исиль, и все чистое и светлое, все радостное, что было в той ее прежней жизни, казалось сном. Таким счастливым и беззаботным, что чудилось, все произошло не с ней, а с кем-то другим. С другой Лехтэ. Ведь эта, нынешняя, не умеет петь. Не умеет смеяться и радоваться. И сомнения берут — а умела ли. Мелиндо. Сын. Один за другим. Все, с кем связывала столько надежд, кто был настоящим и будущим. Ничего не осталось. Никого. Все рухнуло и погребено под обломками. Исиль светил пронзительным, больным светом. Хотелось вцепиться в волосы и завыть, но Лехтэ держалась. Еще только истерики ее им тут и не хватало. Тар вновь присел рядом и протянул ей чашу. Пахнуло ароматом трав. Лехтэ пригубила. — Вкусно, — прокомментировала она и глотнула еще. Брат вздохнул. — Я не смогу оставить пост, чтоб проводить тебя. — Не надо, — покачала головой она. — Я справлюсь. — Тебе тяжело. — Не первый год. — Это верно. Снова у костра повисло молчание. Ветер крепчал, и Тар снял с плеч еще один плащ: — Надень, а то замерзнешь ночью. Спорить она не стала. Допила отвар, закуталась поплотнее и улеглась у огня, закрыв глаза. Волны шумели, разбиваясь о скалы далеко внизу, и казалось, что мир вот-вот перевернется и опрокинется в бездну. Или у нее просто от отвара кружится голова? Сердце билось ровнее, спокойнее. На разгоряченный разум наползал туман, поглощая мысли и чувства. Лехтэ вдруг показалось, что она слышит смех, но вот чей, никак не может понять. И провалилась в сон.