***
Когда мы только выехали из Лондона, нашим лошадям придавал ускорение пронизывающий насквозь ледяной ветер, от которого не спасали даже соболиные меха. Однако, только мы проехали Донкастер, что есть город в графстве Саут-Йоркшир, тёмные тучи заволокли небо, и начался косой ливень, отчего мы через минуту были мокрые насквозь. Дядя Джаспер, выросший в Уэльсе, а, значит, приученный к таким погодным условиям, страшно хмурится и каждые пять минут дергает плечами. — Не лучше ли нам остановиться в близлежащем доме? — спрашивает он. — Этот треклятый дождь смоет нас всех к праотцам. Я, с раннего детства находившийся под опекой графа Пембрука и несмотры на все невзгоды считавший его своим вторым отцом, очень ценю мнение своего дяди, но в этой ситуации я не могу прислушаться к его справедливому предложению. Нам нужно ехать вперёд, как благородные рыцари столетиями назад совершали свои подвиги ради прекрасной дамы. К сожалению, быстрое продвижение через ливень ради, быть может, лишь вежливой улыбки принцессы Плантагенет, не кажется таким возвышенным и чистым занятием. — Нужно ехать быстрее, — наконец отвечаю я после долгих размышлений. — Мне угодно увидеть свою невесту именно сегодня. Раздается тихое ворчание кого-то из стражников, а дядя Джаспер усмехается, блеснув синими глазами, как у умершего до моего рождения отца и у меня самого. — Как вы пожелаете, господин племянник, — я смеюсь, подгоняя свою лошадь и вспоминая наше проживание в качестве пленников у французского герцога Франсуа Бретонского, где дядя и наградил меня таким шутливым прозвищем. — Кажется, дух Эдмунда, да упокой Господь его бессмертную душу, вселился в тебя. Мы скакали в такой же ливень, чтобы тайком увидать его невесту. Ох, до чего маленькой и худенькой была твоя мать! Ей в ту пору было тринадцать, а казалось, что только десять. Но твой отец больше беспокоился о материальном состояние Маргарет Бофорт, нежели о духовном, — щёки дяди слегка пунцовые, словно я не вижу всю его далеко не родственные любовь и уважение к матушке, несмотря на её уже четвёртый брак с лордом Стэнли и его собственный с вдовой герцога Бэкингема и сестрой вдовствующей королевы Елизаветы Кэтрин Вудвилл, который совершился совсем недавно. — Как же молоды мы были! А сейчас я похож на древнего старика, охраняющего молодое деревце в роще Робина Гуда. Я знаю, что за внешними стенаниями дяди Джаспера скрывается любовь к шуткам и иронии, поэтому усмехаюсь и отвечаю: — О, дорогой дядя, это деревце уже не так молодо как прежде, а старик не так уж и стар. Однако дядя не смеется вместе со мной, а с тоской и ненавистью произносит: — Из-за твоего имени была забрана твоя молодость и беспечность, и, да простит меня Бог, если падение дома Йорков не было расплатой за все их грехи и честолюбие. Я очень надеюсь, — уже мягче говорит он. — что твою невесту не коснулась пагубная печать её родителей, и она нисколько не алчна, труслива и горда. Внезапно ядовитая мысль, как стрела, пронзает моё сердце, и я едва не задыхаюсь от осознания, что мы оба — узурпатор Ричард и я — использовали это юное создание, как оружие, вертели её в разные стороны и пытались уколоть соперника побольнее, а потом и выиграть войну. Зелёная лента, которую я послал ей из Франции, и наша помолвка перед лицом Бога, которая была донесена узурпатору, стоят игр бывшего короля с моей невестой и их преувеличенное близкое общение. Никто из нас ни разу не подумал о чувствах бедной Елизаветы. Могу ли я надеяться на её прощение? — Я умоляю Господа Бога, чтобы события прошедших лет и все тяготы, перенесённые моей невестой, не озлобили её и не очернили её душу, — с чувством говорю я. — Не вини себя, — верно истолковав подтекст моих слов, уверяет меня дядя Джаспер. — Мы вели войну, где любые средства хороши. Именно благодаря тебе принцесса Плантагенет станет основательницей новой королевской династии, которая будет существовать веками. Слова дяди успокоили меня, и моё лицо расслабилось на мгновение, чтобы потом вновь напрячься из-за нескончаемого ливня. — Ваша Милость, я вижу дом, где живет вдовствующая королева и принцессы Йоркские! — кричит мне один из йоменов впереди меня. — Мы спасены, — с долей иронии произносит дядя Джаспер. — Надеюсь, белые розы устроят нам великолепный приём. Я сквозь волнение улыбаюсь. Скачка нисколько не помогла мне продвинуться в сочинении речи для Елизаветы, поэтому страх наступал всё быстрее. Это абсурд — умудрённый жизнью и опытный боец, победитель битвы при Босворте, король-завоеватель тревожится перед встречей со своей законной невестой. Я погружаюсь в свои мысли и даже не замечаю, как мы останавливаемся у конюшни невысокого дома, а слуги помогают нам спешиться. Я спускаюсь со своего коня и зябко подергиваю плечами. Не хватает только простуды в первые месяцы моего правления, чтобы англичане точно заклеймили меня узурпатором. Народу хватает и английского пота, который был принесён вместе с наёмниками. — Ваша Милость, пройдёмте внутрь, — кланяется нам седоватый управляющий. — Ваш визит стал приятной неожиданностью для нас. Мы заходим в тёплый дом и осматриваемся, пока с нас снимают мокрые меха. Я уверен, что во времена таких спонтанных визитов узурпатора Ричарда слуги таскали за ним сухое бельё, вышитое чистым золотом, которое всё равно через день скидывали в выгребную яму. Я же такого расточительства проявлять не стану, тем более после разрушительной войны. Мысли о мёртвом короле прерывают вздохи удивления дяди Джаспера, который без стеснения осматривал уютную обстановку дома. — Если это скромный летний домик, то я боюсь представить, как жили они в своих дворцах. Последний раз я был при дворе в первые годы правления Эдуарда Йорка, но и тогда поражался их выпяченному богатству. Несмотря на тёмные стены и хлипкий деревянный пол, повсюду чисто и пахнет благовониями, висят привезённые из Италии картины, а ковры, кажется, ранее украшали какой-нибудь старинный замок. Я восхищённо осматриваюсь, как вдруг раздаются торопливые шаги с лестницы. Первой сходит женщина в поношенном сером платье, чьи светлые волосы были тронуты сединой. Она гордо вскидывает голову, и мы видим пополневшее лицо, которое ещё несколько лет назад могло очаровывать мужчин. Тем не менее, его черты приятны, а серые глаза пронзают насквозь и вызывают чувство беспокойства. Я узнаю её по рассказам матери. Вдовствующая королева Елизавета Вудвилл сжимает губы и с лёгким недовольством делает реверанс. — Ваша Милость, какой неожиданный сюрприз, — высоким мелодичным голосом произносит женщина. — Мы ожидали вас лишь через несколько месяцев, во время вашей запланированной поездки по стране. — Но мы приехали раньше, — с издёвкой говорит дядя Джаспер. — Миледи, будьте добры представить Его Милости ваших прелестных дочерей. Я вновь перевожу взгляд на лестницу, где стоят две девушки, держащие за руки трёх девочек. Елизавета Вудвилл оборачивается и делает непонятный нам жест рукой. Все её дочери суетливо спускаются и останавливаются чуть поодаль своей матери. Все они одеты в схожие наряды голубого цвета, лишь у одной на юбке блестит зелёная лента. Я вздрагиваю, узнавая девушку. Наши взгляды встречаются, и я вдруг чувствую необъяснимое спокойствие и блаженство, словно я знаю свою невесту уже давно. — Моя старшая дочь, Елизавета, — произносит вдовствующая королева, указывая на ту, которая завладела моим вниманием. Она делает реверанс, скромно отводя взгляд. — Сесилия, — девушка лет шестнадцати вторит сестре, но она внимательно изучает меня, слегка улыбаясь. Определённо, матушка была права, Сесили очень красива и обаятельна, с выразительными чертами лица и шелковистыми темно-рыжими волосами и черноватыми бровями, но я не чувствую её необъяснимо притягательной ауры, как у сестры. — Анна, — десятилетняя девочка с светло-рыжими волосами уверенно делает реверанс, однако не смеет поднять голову. — Кэтрин, — девочка лет шести с золотистыми волосами аккуратно подгибает ножки, широко улыбаясь от моего внимания. — И Бриджит, — пятилетняя малышка изо всех сил повторяет за старшими сёстрами. Когда она, поднявшись, скромно опускает голову, светлые волосы закрывают её беленькое личико. Я хочу что-то сказать из учтивости, но не могу отвести взгляд от Елизаветы. Я не думал, что она настолько молода — ей нет и девятнадцати. Моя невеста невысока, худа, с маленькой грудью, овальной формой лица, тонкими губами, рыжими волнистыми волосами и карими глазами, от которых словно исходит мягкий свет. Когда Елизавета улыбается лишь мне, то вся её внешность преображается, и она становится прекраснее своей младшей сестры Сесилии. Я думал, что невзгоды отразились на её лице, но принцесса Плантагенет очаровательно мила и весела, как будто жив её отец и дядя. Воспоминание об узурпаторе и нашей невольной афере больно колет моё сердце, но, вновь увидев улыбку невесты, не могу не ответить ей тем же. — Мы можем приготовить вам сытный обед, если изволите, — подаёт голос Сесилия, заметив, что мы все молчим. Я тут же поворачиваюсь к дяде и замечаю, что он испепеляет свою свояченицу взглядом. Опасаясь ссоры, я тут же откашливаюсь: — Благодарю вас, мадам. Надеюсь, граф Пембрук не откажется откушать вместе с вами, вашей матерью и сёстрами, — я делаю нажим на титуле дяди Джаспера, и он тут же отворачивается от вдовствующей королевы и кивает. — Я же сочту за честь прогуляться по саду вместе с моей невестой. Елизавета, должно быть, находящаяся под властью схожих чувств, слегка краснеет и делает реверанс, а её мать усмехается. — Дождь ещё не закончился. Не будет ли вам угодно присоединиться лучше к нашей бесхитростной трапезе? Я хочу что-то ответить, но Елизавета оказывается быстрее. — Не беспокойся за нас, матушка, — вежливо, но нетерпеливо произносит она. — В саду есть беседка, где можно укрыться от непогоды. Её голос так же мелодичен, как и у матери, но лишен того высокомерия. Голосом Елизаветы можно петь баллады и колыбельные. Я представляю, каково будет услышать пылкие слова любви из этих уст, и моментально ощущаю ноющую боль в сердце. В Бретани я был близок с некоторыми француженками, но ни одна из них не вызывала во мне таких чувств, каких смогла юная англичанка с первого взгляда. Мы спускаемся в сад, но держимся немного отстранённо. Я рассматриваю травы и цветы, растущие здесь, стараясь не сильно ежиться от холодных капель, стучащих мне по груди и голове. Елизавета же идёт скованно, сжимая руками замерзшие плечи в тонкой голубой ткани. Зайдя в беседку, девушка садится на лавочку, и я замечаю, насколько синие её губы. — Вам нужен мой плащ, миледи принцесса? — спрашиваю я, уже машинально прикасаясь к воротнику. Елизавета ошарашенно поднимает голову, широко раскрывая глаза. — Принцесса? Вы отменили тот акт моего дя…бывшего короля? Привязанность моей невесты к узурпатору Ричарду даже после всего, что он ей сделал, меня не радует, но я как можно более тепло отвечаю: — Верно, миледи. Принцесса Плантагенет так радостно улыбается, что у меня щемит в груди. Она дотрагивается белыми ладонями до места рядом с ней, приглашая меня. Я сажусь, расстёгивая плащ и накидывая ей на плечи. Елизавета вновь краснеет и бормочет слова благодарности. — Миледи…- начинаю я. — О, прошу, называйте меня Элизабет, — весело говорит она. Я против своей воли улыбаюсь, не в силах устоять перед живостью невесты. — Элизабет, я бы хотел, чтобы между нами не было никаких тайн и противоречий, — откашливаюсь я, опуская ледяные от волнения руки на колени. — Вы можете спрашивать о чём угодно, но перед этим я бы хотел попросить у вас прощения. — я замолкаю, стараясь собраться с мыслями. — Я поступил самонадеянно, попросив вас носить цвета моего рода в честь нашей помолвки при дворе бывшего короля. Я слышал, это послужило причиной его ответного хода ради моего и вашего позора. Я не могу представить, каково было вам, когда двое мужчин использовали вас ради укрепления власти. Прошу, простите меня за это. Элизабет мрачнеет, и я вижу, как недавние воспоминания больно ударяют её. Я ожидаю истерики, сам ощущая себя спокойным, как в конце исповеди, но моя невеста не срывается на обидные слова. — Тогда, видит Бог, это было необходимо, — тихо говорит она. — Я не испытываю никаких злых чувств к вам и мне нечем вас упрекнуть. Прошу, скажите мне лишь одно: что случилось с моими младшими братьями? И…- её голос обрывается, отчего я чувствую боль невесты в тысячу раз сильнее, чем, должно быть, она сама. — Виновен ли мой дядя в том, из-за чего на него надет посмертный венец убийцы, узурпатора и тирана? Я ожидал этих вопросов, но мне все равно неприятно их слышать. Я должен сказать так, чтобы во всём оказался виновен узурпатор, но вместо этого хочу рассказать всю правду, которая известна мне. Я разрываюсь между страной и малознакомой девушкой, которая была обещана мне в жёны. Человек, которого я знал ещё вчера, без сомнения бы выбрал Англию. Но внезапно я осознаю, что мне будет легче нести этот груз не только с матерью, но и с будущей женой. — Ваши братья исчезли, — произношу я скованно, словно говорю на незнакомом языке. Мне хочется смягчить мои слова, но получается скверно. — Комендант Тауэра, да и все остальные лорды считают, что они были убиты, а трупы были замурованы в одну из стен их последнего пристанища, — в карих глазах Элизабет ужас, и она прикладывает ладонь к губам, чтобы не закричать. — Большинство обвиняют в этом уз…бывшего короля, но я придерживаюсь другого мнения. У нас есть сведения, что два года назад, в июле, когда принцев последний раз видели живыми, герцог Бэкингем, уехав из Лондона, что-то сообщил своему королю, а тот был в ярости. Я считаю, хоть это и должно быть тайной, что именно герцог убил ваших братьев, мадам. Я прерываюсь и смотрю на Элизабет, которую мой рассказ привёл в полуобморочное состояние. Я не могу вообразить все её страдания, ведь у меня никогда не было никаких родных, кроме матери и дяди Джаспера, но боль моей невесты практически осязаема. — Почему бы вам не рассказать об этом преступлении всей стране, снять с мёртвого короля Ричарда детоубийство? — хрипло спрашивает она, плотнее закутываясь в мой плащ, не то от холода, не то от леденящего ужаса. Я хочу сгладить все острые углы в своём объяснении, но против этого яростно кричит моя совесть. Элизабет заслуживает знать правду. — Мёртвый король узурпировал власть, объявив вас и ваших братьев и сестёр незаконнорождёнными. Он заключил принца Эдуарда и Ричарда в Тауэр, чем невольно способствовал их убийству. В его политике были существенные просчёты, и, хотя я не могу со всей уверенностью назвать его тираном, его смерть при Босворте была делом рук Божьих. Я же, в свою очередь, не могу назвать интригана Бэкингема убийцей, потому что мы были с ним союзниками. Тогда выходит, что и я приложил руку к смерти ваших братьев. Угодно ли вам, принцесса, выйти за такого человека? — невесело усмехаюсь я в конце. Я и не надеюсь на скорое понимание Элизабет моих слов, но я не ожидал увидеть сверкающие слёзы на её щеках. Ветер шумит ещё сильнее, дождь так хлещет по крыше беседки, что, боюсь, он вскоре сломает её напополам, но всё, что я вижу, это слёзы моей невесты. Я не могу представить, каково это — услышать о вине своего дяди из уст будущего мужа. Если бы кто-то обвинял при мне моего дядю даже в тех грехах, которые он теоретически мог совершить, я бы в лучшем случае ударил этого мерзавца. Как сейчас ощущает себя бедная Элизабет, если её чувства к дяде составляли хоть четверть от моих к Джасперу? Особенно если учесть, что для неё Ричард, должно быть, являлся воплощением отца и всего того, что умерло вместе с ним. Всё становится ещё хуже, когда я вижу в её глазах не только слёзы, но и отражение моих внезапно вспыхнувших порывов. Я никогда не верил в любовь с первого взгляда и не верю сейчас, но могут ли два человека, едва встретившись, почувствовать себя дома рядом с другим? — Я совсем одна, — выдавливает Элизабет, начиная задыхаться. — Я одна. Три года назад я потеряла свою единственную горячо любимую сестру Марию. Два года назад я потеряла отца, с которым была очень близка. Два месяца назад я потеряла дядю. Сейчас я узнала точно, что мертвы оба моих дорогих брата, которым я обещала их защищать. Моя мать не любит меня, а лишь власть, которую я могу ей возвратить. Мои сестры слишком малы, а с Сесили мы никогда не были дружны. Я осталась одна в этом мире, и нет ни одного человека, которому я была бы дорога не из-за власти. Девушка роняет голову на колени и начинает рыдать. Мой плащ падает с её плеч и остается где-то внизу. От звуков её голоса мне становится дурно. Я не умею никого утешать, но сейчас я понимаю, что мне нужно успокоить Элизабет. Её боль понятна мне. В Бретани некоторое время я был совсем один и предавался схожим размышлениям. К сожалению, я не могу заверить невесту, что я тоже лишился всех любимых людей. Жива моя матушка и дядя Джаспер, да дарует им Господь ещё долгих лет рядом со мной. Однако именно в тот момент, когда Элизабет разрыдалась, я понял, что должен вернуть улыбку на это хорошенькое лицо. Я пододвигаюсь ближе и прижимаю к себе плачущую девушку. Она, почувствовав прикосновение, перестает рыдать и изумлённо поднимает голову, не в силах произнести ни слова. — Всё будет хорошо, Элизабет, — тихо говорю я, замечая, как пусто и бессмысленно звучат мои слова. Ей не нужны мои утешения. Ей нужно что-то особенное. — Я хочу тебе кое в чём признаться, — продолжаю я, не веря, что эту фразу произносят мои уста. Моя невеста удивляется сильнее меня, и немного отодвигается, неловко убирая мои руки с себя. Её щёки пылают алым, когда она издает очередной всхлип и вытирает слёзы рукавом. — Прошёл всего один день после моей коронации, а я уже замечаю, что все вельможи и даже мои родные начинают видеть прежде всего короля, а не обыкновенного мужчину, — произношу я задумчиво. — Я знаю, что невозможно иначе, но иногда хочется побыть с кем-то просто Генрихом Тюдором, а не королём Генрихом. Я надеюсь, — мои загорелые руки касаются белых пальцев Элизабет. — что мы сможем стать друг для друга не просто деталью в идеальной мозаике собственного величия, а преданными и любящими супругами. Её губы трогает улыбка. — Вы действительно этого хотите? — От всего сердца, — отвечаю я. Я сам не замечаю, как слегка наклоняюсь и целую свою невесту в губы. Неизвестное мне ранее чувство восторга наполняет мои лёгкие. Я отодвигаюсь и замираю, ожидая, что Элизабет уйдёт, смутившись. Её карие глаза, однако, становятся светлее на пару тонов, а лицо принимает игривое выражение. — Ваше Величество простит меня?.. Я удивлённо склоняю голову набок, желая дальнейших объяснений, но вместо этого тёплые губы Элизабет касаются моей щеки. Девушка сильно краснеет и в смущении заправляет выбившийся локон, не понимая моих чувств о её маленькой выходке. В тот момент я осознаю, насколько это казалось бы мне невозможным месяцы, годы назад. Полюбить свою наречённую из вражеского клана Йорков настолько сильно в первый же день знакомства? Я думал, что мы только будем отходить от привычной ненависти, присущей веткам династии Плантагенет. Однако им суждено соединиться вновь, при этом зажечь в наших сердцах такое пламя, которого никто не ожидал. Я верю, что именно Богу было угодно возвести меня на престол и сделать будущим супругом Элизабет. Он создал наши души друг для друга. — Я думаю, дорогая Элизабет, мы с вами с лёгкостью найдём общий язык, — смеюсь я, заражая невесту своим настроением. Она широко улыбается, когда я снова целую её. 18 января следующего года Генрих VII Тюдор и Элизабет Йорк сочетались браком. Их союз был счастливым: современники говорили, что супруги любили друг друга. В 1503 году после рождения своего седьмого ребёнка умирает Элизабет, а вместе с ней и малышка, названная Екатериной. Генрих впал в отчаяние и горевал о жене до своей смерти, потребовав, чтобы каждый год в день её смерти повсеместно служили мессы. Больше король Англии не женился.Часть 1
19 августа 2019 г. в 20:52
31 октября 1485 года
Драгоценный металл кубка холодит мне губы, когда я отпиваю вино. Я никогда не думал, что буду держать в руках подобную редкость — подарок из Бургундии, настоящее золото с тиснением герба Плантагенетов и Йорков. Страна сейчас слишком разорена, но потом я обязательно заменю этот рельеф на собственный. Никогда не думал, что буду обладать практически всем. Безумная радость вновь ударяет мне в голову, и я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Я — король Англии и государь Ирландии. Богопомазанный монарх со вчерашнего дня. Завоеватель и спаситель. Первый правитель из династии Тюдоров. Боже, скажи мне, что это не чарующее сновидение!
Однако я не наивный глупец, поэтому быстро теряю свой задор. Управление государством — огромная ответственность, а не только исполнение своих прихотей. Страна практически разрушена, а моя власть пока очень шаткая — Север, где совсем недавно народный глас покарал графа Нортумберленда за верность мне и отступление с поля боя на Босфорте, искренне оплакивал узурпатора Ричарда. «Узурпатора Ричарда». Как быстро я научился говорить о нём как о пустом месте. Ещё в Бретани, будучи в изгнании, я с ужасом представлял себе битву с человеком, который был старше и мудрее меня, с королём, чьи права были не столь эфемерны. Теперь Ричард — мёртвый узурпатор, человек, убивший своих племянников, злодей и преступник. Ему нет прощения в новой истории Англии.
— Генрих, ты выглядишь больным, — с тревогой говорит мать.
Я поднимаю голову и нежно смотрю на мою дорогую матушку, которая и привела меня на трон. Ссылка лишила меня детства и возможности по-настоящему сблизиться с ней, поэтому сейчас я чувствую себя бесчувственным незнакомцем рядом с человеком, который любит меня больше собственной жизни и делает всё ради меня.
— Мысли о мёртвом короле отравляют мне душу, — честно произношу я, а мать тяжело вздыхает. — Прошу тебя, скажи, был ли он повинен в смерти своих племянников? И упокоились ли они в могилах?
Сочувствующее выражение на лице графини Ричмонд сменяется отрешенностью и ужасающим спокойствием. Матушка не выносит моих разговоров о Йоркских королях до меня и принцев, безвременно умерших в Тауэре. Ей кажется, что бессмысленно ворошить сто раз объяснённое прошлое, как кучу жухлых осенних листьев, когда передо мной стоит будущее, которое так и просится быть изменённым. Я же считаю, что без точных выводов по прошлому не может быть будущего. Кажется, история правления двух братьев Йорков закрепилась в моём мозгу лучше, чем всё предшествующее им. Возможно, это и правильно. Сейчас народ будет воспринимать каждое изменение в их привычном мире в штыки и сравнивать меня с Йорками. Если мне хорошо известна их политика, то и возмущение народа будет понято мною быстрее.
— Убийцу мальчиков до сих пор не нашли, — нехотя выдает мать, отвечая на два вопроса одновременно. — Разумеется, об этом надо озаботиться и найти кого-то живого. Никого не устроит публичное порицание мертвого герцога Бэкингема, например.
Я дергаю головой, словно в приступе невыносимой головной боли. Не выношу туманных намёков на те вещи, которые хотелось бы знать окончательно. Как можно закладывать своё правление на осознанной лжи?
— Вы считаете, что убийцей был герцог, а мёртвый король в этом невиновен, верно? — мой голос звучит холодно и твёрдо, словно на допросе. Дядя Джаспер говорил, что это неплохое качество для короля, которому нередко приходится быть одновременно и судьей, и Богом, и властителем на собственной земле.
— Герцог был лишь исполнителем воли узурпатора, — гневно отвечает мать. — Он был убийцей собственных племянников. Это вся правда, Генрих, — она смягчается и подходит ко мне ближе, дотрагиваясь своими тонкими длинными пальцами до тёмных локонов на моём виске. — Во время своего правления он мог вертеться как уж, оправдываясь и обвиняя Бэкингема, некого наёмника, даже самого Дьявола, но я не верю, что он не знал и не дал своего согласия на этот богопротивный ужас. Видит Бог, ты искупишь его грехи перед Англией, — последние слова заглушаются нежным поцелуем в щёку, и я против своей воли улыбаюсь.
В эти моменты мне кажется, что мир наконец дал мне передышку, и всё будет хорошо. Рядом со мной моя мама и дядя, которые помогут управлять Англией и заручиться поддержкой властных лордов. Мне хочется отказаться от собственной задумки и начать проводить важные реформы в государстве, в стране, которая меня выбрала. Мир даётся тяжело, и мне придётся забыть все эти глупости и остаться в Лондоне.
Но я не могу. Я хочу шагнуть в новое будущее, но мне следует забрать частичку прошлого с собой.
— Сегодня я должен покинуть Лондон в одиночестве, — спокойно говорю я, отодвигая бокал и поднимаясь на ноги. — Появились неотложные дела.
Мать хмурится, наблюдая, как я слишком старательно поправляю свой камзол.
— Какие дела? — спрашивает она. — Ты не должен ехать один, без стражи и свиты.
— Я возьму с собой дядю Джаспера.
Слова звучат слишком по-детски, словно я должен оправдываться перед собственной матерью. Мне не три года и не тринадцать. Я взрослый и самостоятельный человек, король Англии. Мне нужно материнское одобрение, но решения я волен принимать сам.
Мать нахмуривается и сводит тёмные брови.
— Ты должен вернуться к завтрашнему вечеру. До Шерифа Хаттона пять часов быстрой скачки.
— Я восхищён вашей проницательностью, дорогая матушка, — без тени иронии говорю я и награждаю её посветлевшее лицо улыбкой. — Я приеду вовремя.
Из материнских уст невольно слетает усталый вздох. Видит Бог, больше всего на свете ей бы хотелось вернуть моё детство и провести то время со мной назло всем королям и королевам. Я не видел её очень давно, наши встречи были коротки, но даже в Бретани я засыпал каждый раз с её мутным обликом перед глазами. Что чувствовала мать, будучи совсем юной девушкой в первые мои пять лет, и представлять не хотелось. Одно я знаю: сейчас есть время наверстывать упущенное.
Я подхожу к матери и беру её теплые руки в свои, прикасаясь к ладоням губами. От её практически монашеского одеяния пахнет розмарином, что внушает мне чувство спокойствия и уверенности в себе и в нашем будущем.
— Поездка обещает быть хорошей, прошу вас, не тревожьтесь, — я понижаю голос до шёпота. — Умоляю, расскажите мне лишь про мою невесту, которую я так хочу увидеть. За морем я слышал такое про неё, что не хочу и вспоминать, надеясь, что она была несправедливо оболгана. Что она за человек, каковы её нравы и манеры?
Матушка криво усмехается, не скрывая своей неприязни к бывшему правящему дому. Как мне рассказывал дядя Джаспер, мама не любила Йорков за свержение Ланкастеров, мою ссылку и её собственную опалу, поэтому во времена правления узурпатора Ричарда использовала любые методы, чтобы лишить его власти, в том числе и союз с ныне восстановленной в правах и титуле вдовствующей королевой Елизавету Вудвилл, но про её дочь я не слышал практически ничего, за исключением того, что она обещана мне в жёны.
— Принцесса Елизавета молода и довольно мила, — через силу выдавливает мать, сверкая тёмными глазами. — но не так обаятельна, как её сестра Сесилия. Она очень наивна и проста или хочет такой казаться. Самая обычная избалованная знатная девица, каких в Англии тысячи.
Я слышу отсутствие беспристрастности в голосе матери, поэтому не слишком верю её устному описанию моей невесты, но послушно киваю головой и отпускаю её руки.
— Пора мне отправляться в путь, миледи матушка. Благослови нас на счастливую дорогу, — произношу я.
Мать делает реверанс и достаёт маленькие чётки.
— Пусть сохранит тебя Бог, мой сын, — с чувством говорит она.
Дальше откладывать нельзя: мои быстрые кони и их всадники ждут меня внизу. Я молю Господа, чтобы во время этой скачки я собрался с мыслями и подготовил речь для своей невесты, дабы не упасть в грязь лицом перед девушкой, перед которой ещё годы назад я бы кланялся.