Забытые тропы

      На город опустился холодный тихий вечер. Тяжелые неповоротливые облака плыли так низко, что цеплялись мягким брюхом за трубы домов. Пустынные узкие улочки тонули в тени, и, казалось, за поворотом булыжная мостовая исчезала, уступая место едва заметной тропке, которая могла завести куда угодно: во мрак, в чащобу, в Закат.       – Соберано, дора Леона, маркиза Ноймар, предупреждала, что погода портится. Раз уж мы не остались у нее, лучше не медлить и вернуться во дворец, – посоветовал командир личной гвардии Рамон Оливейра.       Дробный цокот конного отряда далеко разносился по безлюдному проулку. Рокэ согласно кивнул, плотнее закутался в плащ и подумал, что спокойный год, обещанный мэтром Теренцием, подошел к концу. Отпущенное им время неумолимо истекало, а сделать предстояло по-прежнему много. Остался ли у них хотя бы год впереди? Меньше?       Вскоре после памятного обсуждения, которое породило больше вопросов, чем ответов, Эпине отправился в Надор. Его поездка дала, как выразился Лионель, «определенные результаты», – результаты отрицательные. Барон Карлион, состоявший в родстве с герцогиней Мирабеллой, был не слишком расположен пятнать репутацию Повелителей Скал. И хотя он бесхитростно заявил, что будет рад служить новому коменданту столицы всем, чем сумеет, Эпине не утаил от Рокэ сомнений в искренности барона. Скорее всего, тот просто пожелал представиться простаком и спровадить южан ни с чем.       – Если позволите дать вам совет, эр Робер, – почесывая прекрасную охотничью собаку под брылями, напутствовал его хозяин, – не тревожьте старые тени.       Рокэ признавал справедливость этих слов, но он никогда не стал бы тем, кем был, если бы следовал добрым советам.       Запаздывал с вестями Валме: виконт более полугода провел в Агарисе, наслаждаясь всеми дарами, которые мог предложить Святой город, но в последней депеше он сообщал, что так и не преуспел в порученном деле. Рокэ решил послать к нему гонца с приказом возвращаться.       В тот самый миг, когда он утвердился в этой мысли, кроткая, ласковая Сона вдруг принялась самовольничать. Она резко остановилась, и будь в ее природе хоть капля коварства, Рокэ подумал бы, что мориска пытается сбросить седока. Не успел он привычно сжать ее бока шенкелями, посылая вперед, как мушкетная пуля ударила в брусчатку у ее копыт.       Сона поднялась на дыбы.       Над улицей пронесся зычный крик:       – Защищать соберано!       Рокэ потянул поводья вниз и вправо, вынуждая Сону опуститься, и одновременно оглядывался по сторонам, стараясь определить, откуда стреляли. Темная улица была пуста, как стакан пьяницы.       Часть гвардейцев окружила регента, четверо вырвались вперед и убедились, что в сгустившихся тенях между домов никто не скрывается, остальные спешились и начали стучать во все двери: стрелять могли из окна второго этажа или с крыши.       – Едем дальше, – железной рукой удерживая взволнованную Сону в повиновении, приказал Рокэ тем, кто находился рядом с ним.       Его ждали более важные дела, нежели поимка очередного незадачливого убийцы.              * * *       Утро следующего дня Рокэ провел за бумагами.       – Вам письмо от виконта Валме, – секретарь достал из папки запечатанный конверт.       Рокэ кивнул.       – Маркиз Ноймар прислал нарочного с просьбой об аудиенции завтра после полудня.       – Подтвердите встречу вице-кансилльеру, дор Антонио.       – Дор Рамон доложил, что преступник пока не найден. Столичный комендант направил на поиски своих людей и объявил облаву по всей Олларии. Неподалеку от улицы Цветочниц, где на вас напали, схвачены трое бродяг. Их допрашивают в присутствии супрема.       – Пустая трата времени.       – Дор Фидель просил вашего разрешения, чтобы побеседовать с вице-кансилльером. В конце концов, соберано, вы возвращались от него, когда вас атаковали.       – Это излишне. Маркизу Ноймару не хватило бы ни отчаянности, ни времени подстроить ловушку.       – Если только его не предупредил Ортега, соберано. Кто может поручиться, что сын разжалованного майордома прибыл к вам прямиком из Ноймаринена, не повидав прежде вице-кансильера?       – Передайте супрему, чтобы он забыл о маркизе Ноймаре.       – Как прикажете, господин регент… У дворцовых ворот собирается толпа, люди хотят убедиться, что вы живы.       – Или напротив… Гоните всех. Я занят.              * * *       «Многоуважаемый господин регент! – писал Валме. – Меня необычайно тронуло ваше теплое послание от 17 дня месяца Зимних Скал».       Рокэ невольно усмехнулся: его последнее письмо состояло из одной строчки – приказом сообщить о том, каких результатов удалось добиться за прошедшее время.       «Имею честь заверить Вас, что пребываю в добром здравии, и единственное, что докучает мне в моих трудах, – отвратительно хорошая погода, царящая в этом южном приморском крае. Обретаясь здесь с месяца Весенних Молний, могу без колебаний засвидетельствовать, что не бывал еще в месте, менее располагающем к серьезным изысканиям и более подходящим для беспечного кутежа, нежели Агарис. Принимая во внимание все вышеизложенное, меня не удивляет, что за целый Круг лишь последний из лжераканов решился променять сей целебный воздух на промозглую Олларию. Как любит повторять мой батюшка, «дурная голова ногам покоя не дает».       В прошлых своих донесениях я уже указывал на необычайную стремительность, с коей оживает город, перенесший ужасные лишения. Подобно свершившей восемь чудес св. Перепетуе, излеченной от Черного мора св. Витрувием, он дивным образом возрождается после нападения морисков. В первую очередь, это касается гильдии рыбаков, портовой гильдии и веселых кварталов.       В каждом времени года здесь заключена своя прелесть: летом глаз не отвести от очаровательных ныряльщиц за жемчугом, осенью устраивается потешный турнир между прелестницами, кои со времен Эсперадора Пия VII должны ходить с непокрытой головой, дабы не вводить в заблуждение честных жителей в отношении своих занятий. Зимой особое, истинно возвышенное, настроение царит в «Звезде и жезле», «Приюте св. Блудинники» и «Розе и агнцах».       Мои неоднократные посещения аббатств, где приверженцы семи орденов неустанно молятся о восстановлении Престола веры в прежнем блеске, подтвердили, что вероятность встретить святых отцов в упомянутых вертепах гораздо выше, нежели застать их в родных стенах. Не скрою, меня глубоко поразило то рвение и храбрость, с коими они идут навстречу врагу, их смирение и самоотречение в неравной борьбе с пороком. Быть может, сей беспримерной отваге мы обязаны тем, что иные красавицы обладают обширнейшими знаниями о тайных течениях жизни в Агарисе, которым позавидовал бы любой посол, направленный в Святой город.       К сожалению, вынужден доверить бумаге крайне нелестное для меня признание: из опасений за свое здоровье и самое жизнь я не смог войти в доверие к каждой чаровнице в городе и стремился отыскать среди них тех, кто почитает истину превыше всего, однако после многих стараний потерпел в том неудачу. Мой добрый друг, посланник его величества Дивина конхессор Виний Идамидис, связал это с приверженностью мышей к любви по-имперски. Не получив от вас, господин регент, прямых указаний, я не осмелился действовать в предложенном направлении и не теряю надежды изыскать иные пути для установления истины.       Отвлекшись от радостей, полнящих мою жизнь в Агарисе, спешу сообщить, что пока незаметны приготовления к созыву конклава для выбора нового Эсперадора. В Орденах Славы, Знания, Истины и Справедливости не избраны магнусы, а, следовательно, нет орденского единоначалия, что лишь усложняет поиск ответов на волнующие нас вопросы. Каждая партия стремится захватить как можно большую часть наследства прежних дней и вовсе не склонна ею делиться из опасений утратить остатки власти. Быть может, эту сложность нам помогут разрешить высшие иерархи нашей святой олларианской матери-церкви, сохранившие братские отношения с церковью эсператистской, буде таковые остались?        Мой добрый друг конхессор, проявляя неподдельный интерес моим занятиям, также снабдил меня следующими сведениями: наиболее влиятельное командорство Ордена Истины расположено в Дриксен, в окрестностях Регинхайма, неподалеку от пролегающих в горах границ герцогства Ноймаринен. По моему мнению, там вполне может обнаружится то, что мы ищем, и, если вы прикажете, готов покинуть южный град и устремиться на север Золотых земель. До тех пор остаюсь в вашем распоряжении,       виконт Валме».              * * *       – Ваше высочество! Ваше высочество!       Рокэ вставил ногу в стремя и сел в седло, не обращая внимания на возглас спешащего к нему через весь двор церемониймейстера графа Абентханда, который получил свой пост по протекции герцога Ноймаринена. Он толково руководил всем штатом придворных и менторов короля, а также его младших брата и сестры, и его старания заслуживали похвалы, но сегодня впервые за долгое время последний месяц зимы порадовал сухой погодой, и не в привычках Рокэ было упускать шанс. Дор нервно переступил с ноги на ногу, ему тоже не терпелось выбраться из дворца и пуститься вскачь.       – Ваше высочество просили доложить об успехах его величества в науках, – тяжело переводя дыхание, проговорил Абентханд, благоразумно держась подальше от коня.       – Вы опоздали, граф. Обратитесь к маркизу Кампоэрросу, он назначит вам новое время. А теперь прошу меня извинить…       – Я не успел к условленному часу лишь потому, что мне сообщили, что его высочеству Октавию нездоровится, и я приказал послать за мэтром Розеном.       Рокэ придержал Дора.       – Что с его высочеством?       – Королевский медик уверяет, что это простуда. Сейчас готовят целебные отвары.       Комнаты детей выходили в сады, разбитые во внутреннем дворе, и не были видны от парадного подъезда, но Рокэ все равно обернулся на громаду дворца.       – Делайте все необходимое, граф. Проследите, чтобы его величество воздержался от общения с братом. По возвращении буду ждать подробный доклад – ваш и мэтра Розена.       – Да, ваше высочество.       Промчавшись по улицам Олларии в сопровождении небольшого отряда, Рокэ почувствовал себя так, словно вырвался из клетки. Придворные интриги и воз неотложных дел всегда были частью его жизни и порой, в минуты развязки, даже доставляли удовольствие, но раньше он знал, что ведет такую жизнь по своему желанию, а теперь выбора у него не было. Ему не хватало дней в седле и ночей под открытым небом, ветра, бьющего в лицо, дорог, ведущих вдаль, свободы делать то, к чему лежит душа. Тем дороже была возможность проехаться верхом, не сдерживая галопа коня и не думая о сотнях вопросов, ожидающих его решения. Ему было приятно, что дора Флор так же, как и он, находит удовольствие в выездах на природу. Она присоединилась к кавалькаде за городской заставой и заняла свое место рядом с ним.       Впервые Рокэ увидел свою землячку на одном из посольских приемов, которые посещал по необходимости. Его восхитило, как острым словцом она поставила на место самоуверенного мужлана из свиты кагетского посла, – эта сценка словно вернула его на мгновенье в солнечный шумный Алвасете.       – Как вышло, что мы не были знакомы раньше? – целуя ее руку, удивился он.       Вдова рэя Менсабалеса не выглядела смущенной.       – Мой покойный супруг предпочитал, чтобы среди моих знакомых были лишь те, кого он мог при случае вызывать на дуэль, – не отводя взгляда, ответила она.       Рокэ усмехнулся уголком губ.       – Однако он все же допустил ошибку, раз нашелся тот, кто отправил его в Рассветные сады.       – Отнюдь, это все Змеиная кровь и молодые девицы, – улыбка темноволосой красавицы была безмятежной.       – Предпочтения вашего мужа понятны, а что предпочитает прекрасная дора?       – Я… Я предпочитаю морисков линарцам, золото – серебру и изумруды – сапфирам, соберано.       На следующий день Рокэ преподнес ей перстень с изумрудом. Встреча оправдала его ожидания: был вкусный стол и терпкое вино, много смеха и глупостей, в меру бесстыдства и умения. Даже предупреждения Лионеля о том, что вдову не раз замечали в компании послов Дриксен и Гаунау, не нарушили установившегося согласия: от Флор Рокэ ждал не верности, а непринужденности, легкомыслия и веселья.       В дамском седле она держалась замечательно, и Рокэ позволил Дору нестись по проселку во всю прыть, зная, что свита нагонит его позже. Впереди показался мост через один из притоков Данара, а за ним на защищенной от ветра поляне еще до зари был разбит лагерь, в котором путников ждал поздний завтрак.       Рокэ натянул поводья, заставляя коня идти шагом, и вскоре Флор поравнялась с ним. Покачиваясь в такт плавному ходу кобылы, она искоса поглядывала на него из-под широкополой, украшенной перьями шляпы.       – Не похоже на Кэналлоа, не так ли? – Флор притянула к себе голую, без намека на почки, ветку склонившегося к дороге дерева и мягко отпустила ее.       – А вы, милая дора, не похожи на того, кто будет скучать по дому.       Флор рассмеялась. Что-то в ее повадке напоминало Рокэ лисицу: красивая, игривая, умеющая наслаждаться жизнью и при случае мигом оказывающаяся настороже.       – Вы правы, я никогда не скучаю. Надо находить хорошее в том, что нам дано.       – И если дано недостаточно, добиваться своего, не стесняясь в средствах?       – Почему бы и нет, соберано.       Теперь усмехнулся Рокэ.       – А я, признаться, хотел бы отправиться в Алвасете, особенно этой весной.       – Полагаю справедливым, что есть вещи, которые регенту Талига выполнить сложнее, чем скромной вдове, – лукаво произнесла всадница.       Они въехали на мост и остановили коней, любуясь открывшимся видом на полноводную после зимних дождей реку.       – Не думал, что вы горячая поклонница справедливости, Флор.       – Только когда мне это выгодно, – она легко тронула лошадь. – А вы, соберано?       – А мне уже не по возрасту. Вера в справедливость и прочие максимы – привилегия юности.       – Разве? А как же верность, доблесть и честь, – по-вашему, они ничего не стоят?       – Напротив, они стоят так много, что только юнцы отваживаются за них расплатиться. Тем, кому есть, что терять, они обычно не по карману.       Рокэ кожей почувствовал, как Флор удержала себя от следующего чересчур личного вопроса, и был ей за это благодарен. Он вдруг понял, что почти повторяет слова отца, сказанные им в нередкие минуты разочарования сыном. Немного было качеств характера, которые соберано Алваро ценил меньше, чем пылкость и склонность к широким жестам. На троне, говорил он, не место мечтателям и фантазерам. Парить ворон может на гербе, а на деле он раздирает добычу когтями и клювом.       – Простите, соберано, я, кажется, увлеклась и заступила на место вашего духовника.       – Сказать по правде, у меня его никогда не было.       – В таком случае, не стоит и начинать.       – Верно…       Рокэ помог ей спешиться, подал руку и проводил к накрытому столу. К завтраку подали бульон из петушиных гребешков, двух каплунов, паштет из голубей, паштет из гусиной печени и выдержанное вино с виноградников неподалеку от Алвасете.        – Всю неделю Оллария только и судачит о том злосчастном выстреле, соберано. Одни говорят, что вас хранит Создатель, другие – что вы заключили сделку с Леворуким…       – А к чему склоняетесь вы, Флор?       – Я кэналлийка, соберано. Уверена, вам не нужна иная защита, чем шпага.       – Благодарю, – преувеличенно вежливо поклонился Рокэ. – Пройдет еще неделя, и все будет забыто.       – Дело предают забвению, когда оно кончено, не так ли? Пока преступники не найдены, было бы опрометчивым забыть об угрозе.       – Было бы опрометчивым считать, что они неизвестны лишь на том основании, что никто не схвачен.       Рокэ, не задумываясь, сыграл краплеными картами, не собираясь признавать, что его возможный убийца избежал наказания. Они улыбнулись друг другу, словно исполнили наскучившую, но неизбежную часть общей договоренности, и теперь были свободны в своих действиях.       Вокруг них безупречно, как шестеренки гайифских часов, работал механизм, приводящий в движение маленький лагерь: один лакей незаметно подавал и забирал блюда, другой следил за тем, чтобы бокалы всегда были полны, откуда-то издалека едва доносились резкие приказы повара, фыркали, потряхивали гривой лошади, которым после скачки дали пошагать, а теперь оставили под приглядом конюхов, – искусное подобие вольной жизни, созданное по прихоти Рокэ. Оно заглушало тоску и давало сил двигаться дальше.       На плечи Флор по его знаку легла подбитая мехом накидка, защищающая от прохлады.       – Вы позволите проводить вас? – негромко спросил он.       – Почту за честь, соберано.              * * *       С наступлением весны пришли новые заботы. В середине месяца Весенних Ветров состоялась свадьба, еще крепче связавшая семейства Ноймаринен и Салина. Племянник регента, наследник маркиза Салина, Луис Альберто сочетался браком с младшей дочерью герцога Ноймаринена Гизеллой.       Однако подписание брачного контракта и венчание, проведенное самим кардиналом Конрадом, прошли далеко не так пышно, как ожидалось, из-за непредвиденного печального события. Несмотря на все усилия лекарей, младший брат короля, проболев месяц, скончался за две недели до свадебных торжеств: знать, съезжавшаяся на праздник, нежданно-негаданно попала на королевские похороны.       Прогремели холостые залпы пушек, и процессия, следовавшая за маленьким гробом, двинулась к усыпальнице Олларов. Немногим из тех, кто шел под мелким назойливым дождиком, было дело до почившего принца, появившегося на свет в смутное время при трагических обстоятельствах. По совету королевского медика его величество не участвовал в похоронах, и Рокэ довелось возглавлять шествие, – обязанность, которую он охотно уступил бы любому другому, а потому исполнял безукоризненно.       – Бедный малютка, – вздохнула герцогиня Ноймаринена, в отсутствие маршала Севера она была самой близкой родственницей принца.       – Совсем недавно, Рокэ, вы корили нас в недостаточном внимании к покойной принцессе Октавии, и вот теперь сами оказались в том же положении, – хмуро проговорил ее муж.       – Ее высочество была мне как дочь, – промолвила герцогиня.       – Мои соболезнования, ваша светлость.       Рокэ видел, что Ноймаринен хочет продолжить беседу, но здесь ей было не место и не время.       Вернувшись во дворец, он, сам не зная зачем, прошел по длинной анфиладе залов к личной гостиной короля. Ему сообщили, что его величество отдыхает после обеда, и, равнодушно кивнув в ответ, Рокэ медленно отправился в обратный путь к своим комнатам, расположенным в Восточном крыле.       Он всегда нарочито отстранялся от всего, что не было связано с государственными делами, не видя необходимости завоевывать привязанность детей и не желая привязываться сам. Но этот тяжелый день всколыхнул в памяти другой, от которого его отделяла почти вся прожитая жизнь, когда он, семилетний, провожал в последний путь брата Рубена, и еще один, когда в четырнадцать лет он прощался с Карлосом…       – Ваше высочество, его величество встали и просят вас вернуться.       Рокэ едва не выругался вслух и немедленно пожалел о том, что пошел на поводу у чувств.       Карл IV, одетый в черное, с траурной лентой на рукаве, оглядывался на графа Абентханда, который, скорее всего, и посоветовал принять полновластного правителя Талига.       – Ваше величество, – Рокэ поклонился ему, как взрослому. – Примите мои глубочайшие соболезнования.       – Благодарю вас, господин регент, – немного запинаясь, заученно ответил пухлощекий светловолосый мальчик, с годами становившийся все больше похожим на отца.       – Я надеялся, что завтра буду иметь честь составить вам компанию в осмотре новых артиллерийских орудий, доставленных в столицу, ваше величество.       Король просветлел лицом.       – Мы увидим пушки?       – Да, ваше величество. Может быть, ее высочеству тоже было бы любопытно на них взглянуть?       Карл кивнул.       – Анжелика горюет, ей не нравится опять быть самой младшей.       – Вполне понимаю ее чувства, – серьезно проговорил Рокэ.       Попрощавшись с королем, он направился в свое крыло, с удивлением отмечая, что короткая беседа ободрила не только наследника Олларов. В отведенных ему комнатах его уже ждала ванна, устланная белоснежной простыней и наполненная горячей водой, однако смыть с себя этот тяжелый день ему не дали. Секретарь попросил о встрече, а в такое время он не стал бы его тревожить по пустякам.       – Что у вас? – недовольно спросил Рокэ.       Маркиз Кампоэррос протянул ему папку, в которой лежало распечатанное послание и невскрытый конверт.       Рокэ пробежал глазами депешу графа Ариго и смял ее в руке. Маршал Севера сообщал о тревожных известиях из Придды и графства Фукиано: из-за проливных дождей полноводная Вибора вышла из берегов и затопила округу. Мишорье, Фалькерзи, Вассермюле, Акона и множество мелких городков и сел, стоявших на реке, были опустошены, сметены волнами, превратившими людские жилища в подводные склепы. Там, где раньше высились дома, теперь можно было плавать на лодках. Стихия уже унесла сотни человеческих жизней, и было невозможно предсказать, сколько еще погибнет от голода и болезней.       – Началось…       – Что вы сказали, соберано?       – Ничего. Отправьте гонца Жермону Ариго, пусть пошлет солдат на рытье отводных каналов. Нарочного к кансилльеру – срочно…       Рокэ оборвал себя, его взгляд задержался на запечатанном конверте, – кто знает, какие вести содержались в нем? Знаком велев секретарю ждать, Рокэ резким движением сломал печать с изображением спрута и развернул исписанный строгим почерком лист.        «Господин регент! Пользуясь любезностью господина маршала Севера графа Ариго, отправляю вместе с его корреспонденцией мое частное послание. Не располагая Вашими указаниями на сей счет, я имею честь писать Вам и надеюсь, что не отниму Вашего драгоценного времени.       Наша встреча, имевшей место более года назад, 10 дня месяца Зимних Молний, побудила меня со всей внимательностью отнестись к любым происшествиям, могущим иметь отношения к наследникам Четырех. Посему, полагаю, Вы не удивитесь, что, услышав от одного корнета, как его отряд вывел из-под обвала теньент, который «слышал камни», я счел необходимым сообщить Вам об этом.       Теньент Чарльз Давенпорт происходит из старинного надорского рода. Его отец, генерал Давенпорт, умер незадолго до Излома. Нет никаких оснований полагать, что они могут быть в родстве с герцогами Окделлами.       Я говорил с господином Давенпортом, и хотя он скромно отрицает свою роль в спасении отряда и утверждает, что большинство из тех, кто родился в горах, могут предчувствовать лавины, мне видится уместным учесть эту вероятность в той сложной игре, которую Вы ведете.       По моему предложению господин маршал направляет теньента Давенпорта к Вам с депешей, и в случае, если Вы сочтете мою догадку разумной, Вы сможете поговорить с ним лично.       Всегда к Вашим услугам,       Валентин-Отто Придд».       Рокэ долго смотрел на письмо, гораздо дольше, чем это было необходимо для чтения. Он никогда еще не испытывал такую гремучую смесь из облегчения и горечи, которая затопила его в тот миг, когда он увидел написанные на бумаге слова: «слышит камни».       – Отправьте нарочного к кансилльеру, пусть вместе с тессорием распорядится о помощи городским магистратам, – задумчиво сказал он секретарю. – Также обратитесь к его высокопреосвященству: скажите ему, что мы ждем не только пастырского наставления, но и более… приземленной помощи.       – Да, соберано.       – Это все, идите. А впрочем, передайте теньенту, доставившему депешу маршала Ариго, что отныне он поступает в мое распоряжение. Уведомьте об этом маршала.       – Да, соберано.       Покончив с делами, Рокэ позволил камердинеру снять с себя одежду, стянул с пальцев перстни, и опустился, наконец, в ванну, в которую подлили горячей воды. Его полностью поглотили мысли о том, что проверить предположение герцога Придда, да и любые их догадки, можно только в Гальтаре, и неизвестно, есть ли у них право на ошибку… Однако постепенно тревога оставила его. Видно, от тепла он задремал, потому что, открыв глаза, почувствовал себя отдохнувшим. В голове без устали крутился мотив, и Рокэ вдруг понял, что напевает про себя старинную песню:       Ветер…       Ярость молний, стойкость скал       Ветер…       Крики чаек, пенный вал       Ветер…       Четверых Один призвал       Ветер…              Скалы…       Лед и Пепел, с гор обвал,       Скалы…       Миг и Вечность, штиль и шквал       Скалы…       Четверых Один призвал       Скалы…       Незатейливые слова приснились ему, как приснились плеск волн, запах соли, скрип канатов и наполненные ветром паруса. Сколько хватало глаз – до самого горизонта море сверкало под солнечными лучами, и дышалось там легко, свободно и радостно.              * * *       Поздним вечером за третьей бутылкой Черной крови зашел спор о том, почему Валме опоздал к свадебным торжествам. Виконт настойчиво утверждал, что опоздать можно лишь к событию, к коему его приглашали, на что Рокэ еще более настойчиво возражал, что Валме либо подвело его хваленое чутье, либо задержало не стоящее того дело.       – Почем вы знаете, что нестоящее? – не совсем четко выговаривая слова, выразил несогласие Марсель и, поняв, что выдал себя, капитулировал.       Виконт прибыл в Олларию три дня спустя после подписания брачного контракта. Рокэ принял его сразу же, но известия были неутешительные.       – Ручаюсь головой, что Альдо Ракан не оставил бастардов. Если не входить в подробности, я нашел одну вдовушку… да и других девиц, близко с ним знакомых. Ни одна из них не воспитывает нашего Повелителя волн.       – Вы побывали в Сакаци?       Валме весьма выразительно взглянул на Рокэ.       – Вы сыграли со мной злую шутку, господин регент. Вдовствующая принцесса Матильда разве что самолично не пристрелила меня. Ее слуги гнались за мной до самого тракта.       – Значит, она ничего не сказала?       – Отнюдь. Она не скупилась на слова, сказала, что поскольку опасается не отыскать мое мужское достоинство, которое слишком мало, то прикажет отрезать мой поганый язык, если я позволю себе и дальше оскорблять ее своими расспросами… Над чем вы смеетесь, Рокэ?       Тот покачал головой.       – Продолжайте.       – Извольте. Искать в Агарисе незаконных отпрысков Раканов, все равно что искать иголку в стоге сена. Вполне возможно, я даже сказал бы – неизбежно, за Круг Раканы дали несколько боковых ветвей, но чтобы их выявить и выяснить, кто является старшим наследником, понадобится вечность. Я склоняюсь к тому, что церковники не располагают исчерпывающими сведеньями о родословной Раканов, их не столько интересовала верность изгнанников брачным обетам, сколько привлекала возможность с их помощью устроить смуту в Талиге.       – Нет, Эпине говорил, что истинникам была нужна его кровь, а, значит, они должны были следить и за Раканами.       Валме вздохнул.       – Если желаете, я готов отправиться в Дриксен и встретиться с командором истинников в Регинхайме. Я выбрался живым из Сакаци, мне ли опасаться монахов?       – Мы обсудим это позже.       С тех пор уже третий вечер завершался распитием обманчиво легкого кэналлийского вина, поэтому когда на утро экстерриор попросил назначить день для вручения верительных грамот нового посла Гайифской империи, Рокэ едва не пошел на поводу у дурного настроения. Однако граф Рафиано редко докучал ему, умело разрешая большинство вопросов по своему разумению, и Рокэ подавил неуместный порыв, согласившись принять посла назавтра.       Гайифец не был похож на дипломата, высокий и тощий, как жердь, он выглядел задумчивым и мечтательным, как сьентифик или астролог. Рокэ сразу оценил преимущества его безобидного облика.       – Ваше высочество, разрешите представить вам посла великой Гайифской империи, конхессора Виния Идамидиса, – учтиво проговорил граф Рафиано.       – Ваше высочество, – конхессор поклонился и неловко смял краешек бумаг, выглядывавших из украшенной золотым павлином кожаной папки.       – Добро пожаловать, господин посол.       – Я безмерно счастлив возможности быть представленным вам, господин регент. Имею честь передать вам верительные грамоты.       Рокэ принял скрепленную печатью бумагу, в которой заключалась просьба его императорского величества Дивина верить всему, что будет излагать посол от его имени.       – Благодарю, господин Идамидис. Рад приветствовать вас в Олларии.       Конхессор снова поклонился.       – Господин регент, – с приятной улыбкой произнес он, – его величество Дивин шлет наилучшие пожелания его величеству Карлу, а также просил меня вручить письмо его величеству от принцессы Теодоры.       Небольшой конверт перешел из рук в руки.       – Мне также было поручено передать вам, господин регент, послание от проэдр-конхессора Гайифы Петра Тагрина.       Краем глаза Рокэ уловил, как экстерриор недовольно заложил руки за спину: очевидно, вручение письма от главы императорских советников стало для него неожиданностью.       – Возможно, обращение проэдр-конхессора потребует пояснений. Я был бы рад ответить на ваши вопросы, господин регент.       Рокэ не торопился прочесть послание.       – Вы готовы дать пояснения, следовательно, вы знакомы с содержанием?       – Это так, господин регент.       – В таком случае, полагаю, мне будет полезнее услышать все из ваших уст, – решился на простую проверку Рокэ.       – Как вам будет угодно, – без смущения отозвался посол. – Принимая во внимания те теплые отношения, которые недавно установились между нашими державами, проэдр-конхессор счел необходимым сообщить вам об одном происшествие, которое доставило ему немало огорчений. Недавно в Караде был задержан преступник, обвинявшийся во разного рода злодеяниях. Он наговорил много ужасных вещей, клеветал на проэдр-конхессора и самого императора, но самым удивительным было то, что он возвел поклеп и на ваше имя, отрицая за вами право на звание Повелителя Ветра, коим он бездоказательно наградил казарона Баату. Желая исключить всякую возможность недопонимания, проэдр-конхессор велел мне со всей искренностью заверить вас, господин регент, что указанный оговор был тут же пресечен. Проэдр-конхессор выражает надежду, что сей случай не станет поводом для недоброжелательства с вашей стороны, господин регент.       Некоторое время Рокэ молчал. Граф Рафиано был слишком опытным дипломатом, чтобы показать свое удивление или непонимание, гайифец, казалось, не тяготился тишиной. Будто бы невзначай Рокэ развернул послание высшего сановника Империи: в конверт был вложен чистый лист самой дорогой бумаги.       – Если не ошибаюсь, господин Идамидис, до недавнего времени вы представляли вашего государя при дворе Эсперадора? – проговорил, наконец, Рокэ.       – Все верно, господин регент. Там я свел знакомство с вашим офицером по особым поручениям, виконтом Валме, которого имею честь считать своим другом.       – Полагаю, вы еще не раз с ним встретитесь здесь, Олларии. Виконт Валме будет счастлив увидеть вас. Что же до того прискорбного случая, о котором вы упомянули, уверяю вас, что крайне высоко ценю добрую волю проэдр-конхессора. Будьте любезны, передайте ему мои наилучшие пожелания, я надеюсь, что мне представится случай оказать ему равную услугу.       – Благодарю вас, господин регент. Ваши слова чрезвычайно обрадуют проэдр-конхессора.       Как только за дипломатами закрылась дверь, Рокэ послал за Валме.       – Забудьте о Дриксен, – приказал он. – Вы отправляетесь в Кагету, отвезете мое письмо казарону Баате. Квальдето цэра! Если понадобится, вы его похитите и привезете в Гальтару, где мы все встретимся.       – Похитить казарона? К чему вы меня склоняете, господин регент?       – Велите готовиться к выезду. Объясню вам все позже. Рокэ стремительно вышел из комнаты, Марсель едва поспевал за ним. Ни один из них не заметил, что на стене кабинета появилось странное пятно, которое постепенно приняло форму женской фигуры, невысокой и хрупкой, почти девичьей. Она словно бы пыталась войти в комнату, но что-то ее не пускало. Тогда фигура отступила, растворилась в глубине каменной кладки, оставив после себя легкий запах плесени.