Часть 1
24 февраля 2021 г. в 15:08
В этой квартире стены запомнили девочку.
С золотыми кудрями, весёлую и забавную. Она была дружелюбна, но немного пуглива. Девочка обожала ретривера, что своим влажным носом упирался в её ладошки, затем обнюхивал пальчики, собирая тёплым языком и дыханием сладкий аромат молочных конфет.
О, стены слышали, как она радостно верещала, когда на четвёртый день рождения ей подарили собаку.
Стены знали, что у девочки есть талант к рисованию. Ярким розовым, потом — фиолетовым на светлых обоях она уверенно и вдохновлённо рисовала небо. Клубки запутанных овальных линий. Пока только так умела.
Стены видели, как она улыбалась. Что-то в детских красивых губах им не нравилось. Будто их разукрасили всё тем же фломастером.
Девочка зачастую капризничала, когда старший брат уговаривал сделать хвостики — она больше любила косички.
Стены долго хранили эхо её мелодичного имени. Ангелина. Не принцесса. Не ангел.
Просто девочка с золотыми кудрями.
На седьмой день рождения она попросила новый альбом с фломастерами. Рисовала в нём всё, что видит. И вторую осень подряд с надеждой у брата спрашивала: «Мне уже можно в школу? Можно?»
За окном пожелтевшие листья лениво расплывались в сероватой дымке дождя. На блестящем асфальте мелко пузырились лужи. Она забиралась с ногами на стул, усердно прижималась к стеклу и щекой собирала мягкое шуршание капель по окну.
Через день её отвезли в больницу. И на несколько долгих часов квартира провалилась в пугающую пропасть тишины. Изредка скулила собака.
Когда Ангелина вернулась, стены ожили, пробудились. Пропасть сжалась, растворилась от её голоса. Только в нём уже не было радости. Она стала реже прикасаться к фломастерам и всё больше времени сидела рядом с ретривером, прижимаясь головой к шерсти. У собаки шустро колотилось сердце.
Девочка больше не прыгала и не бегала, даже если хотела. Просто родители запрещали.
По вечерам она вслух читала брату, сидя у него на коленях. И теперь уже точно готовилась пойти в школу.
Утром он завязывал ей красивые белые банты на макушке, пока мать гладила юбку, жилетку, блузку.
Стены думали, что она будет счастлива. Её улыбка озаряла комнату.
А потом она брату жаловалась, молоком запивая печенье:
«Этот Юрка такой противный! Он всё время дразнится. А Мария Ивановна…»
Брат озадаченно улыбался ей, откидывая назад чёлку, и вздыхал:
«Ох, этот Юрка, завтра он у меня дождётся».
«Девочки говорят, что мои губы страшные!»
«Неправда. Посмотри, напоминает сердечко!»
«Тогда почему не розовое?»
Почему? Почему? Почему? Каждая буква этого слова — целая микротрещина в их терпении.
Но стенам не суждено сломаться, ведь больно не им, а людям.
Стены чувствовали её злобу, но такую, что по-детски отчаянная.
И однажды стены поняли.
Её губы были такими не оттого, что их разукрасили. Не потому, что её любимый цвет — фиолетовый.
Они были такими с рождения. Всё потому, что сердце было неправильным.
Зима, — новый год, — весна, лето, — каникулы, — осень. Ангелина три года ходила в школу. Снова форма, теперь без бантов. Снова Юрка — больше не дразнит. Снова девочки, вкусные леденцы. И любимая Мария Ивановна.
Стены затаили дыхание.
И летней ночью в духоте комнаты они со страхом неожиданно отмерли: её снова забрали в больницу.
Через несколько дней все плакали.
А потом они переехали.
Стены вздрогнули, замерли, но не умерли. Может быть, умерли, если б не были стенами.