***
— А говорил, что с тобой никто не водится. — Да разве это собеседники, — отмахнулся водяной, кружась (точнее, плавая, но кого волнуют такие мелочи) вокруг своей жемчужины. У того кожа и раньше была светлой, а теперь, под водой, и вправду словно перламутровая стала. Разве что не светится. «Но это можно исправить» — подумал Всеволод, но одернул себя. Так к его Ване, глядишь, и другие руки потянуть могут. Он им, конечно, конечности поотрывает, но все же не хотелось лишнего внимания. Он по роду — собственник. И свое предпочитает держать подальше от чужих глаз. — Да, всего-то пару сотен рыб с прочими обитателями дна сего да с дюжину русалок. Это если не брать в расчет кикимор и… кто у вас тут еще водиться? Ай, ладно. Но вот поговорить да, вообще не с кем. — Да скучные они, — вновь отмахнулся водяной. Что ему эти назойливые, раз у него Иван теперь есть. Свой, родной, тепленький… или холодненький. Нахмурившись, Всеволод подхватил ладони человека, пытаясь понять, почему его жемчуг еще холоден, как утопленник. Или Ядвига надурила? Вот он ей устроит. — Ты чего делаешь? — Проверяю, — водяной очень внимательно осматривал руки своего человека, постепенно переходя выше, пока не достиг не по-мужски тонкой шеи. Иван нервно сглотнул, на протяжении всех действий водяного не смея двинуться и как-то помешать. И кто же знает, был ли этому виной инстинкт самосохранения, решивший напомнить, что парень находится, на минуту, под водой в компании водяного посреди дремучего леса, в сторону которого люди даже смотреть стараются меньше. Или все же оголенное тело, что было хоть и не человеческого голубо-синего цвета, внушающее… уважение (а не то, что вы подумали). — К-кстати, — покраснев, что не забыл отметить про себя Всеволод, Иван попытался развеять странную атмосферу вокруг них. А то вон, даже рыбки за камнем затаились. Или они подсматривают? — Я вот раньше, лет с восьми, по лесу этому бродил. Почти вдоль и поперек его перелазил, а никого не встретил. Теперь краснеть пришла очередь Всеволода. На его коже это смотрелось довольно странно, потому как кожа его не наливалась краснотой, а чернела. Иван даже испугался, дернувшись в сторону, но не по-человечески сильные руки, опустившиеся ему на плечи, заставили его замереть на месте. — Понимаешь, я их, — подбирая слова, замялся водяной, — просил не пугать тебя. — Просил? — Ладно, запугивал. — Ты? — Не без помощи сестер. Ты их видел? Они кого угодно заставят под свою дудку плясать. Но ты их не бойся. Ты же теперь им как младший брат. Подшутить могут, посмущать, дак это не со зла. Иван булькнул да и уставился на водяного во все глаза. — Как это — «как младший брат»? Так близко к провалу Всеволод не был еще ни разу. Он вообще хитрил впервые. Обычно, если надо — пришел и забрал. В одиночку не сдюжить — сестер кликнет. Вот и все. А тут… — Понимаешь, такое дело, — что сказать упорно не шло в голову, поэтому водяной махнул рукой на все эти хитрости да тонкости, пусть с ними Ядвига мается. — Вот. Всеволод резко — пока Ваня не опомниться — разорвал на том рубаху и указал на темно-синие хитросплетения на груди человека. — Что это? — от удивления тот даже забыл возмутиться поведением водяного. — Метка. Означающая, что ты теперь мой. — В смысле — твой? — В смысле мой супруг. Такого издевательства Иван не выдержал и свалился — насколько это возможно, находясь под водой — в обморок. Или это начало второй виток колдовство яг? Кто знает, кто знает. Тем временем в опустевшей избе на курьих ножках Ядвига отпаивала настойкой из шишек свою зазнобу, убеждая ту, что любовь к Ивану — совершенно точно любовь сестры к брату. И очень таки удачно, стоит сказать.***
— Ты это серьезно? — ухохатывались яги, слушая рассказ брата. — Конечно, мы запугивали. Летали тут, глазами золотыми сверкали, клыками щелкали, утопить обещали. — Цыц мне тут. А то я Забаве расскажу, как ты, Ядвига… — Все. Молчу. Мы запугивали. Мы.