Unbreak My Heart

- Знаешь, что самое отвратительное, Фьюри? – Старк зубами достал из пачки сигарету, после чего поджег ее и с облегчением затянулся, выдыхая горько-пряный дым в лицо полковника, - Не то, что ты продался – в конце концов, в этом сраном мире этим уже никого не удивишь. А то, что ты, лицемер херов, знал, что это должно было быть их последнее задание. У тебя лежали их рапорты об отставке. Но ты все равно отправил их на смерть. А потом не поленился поднять свой зад и лично сообщить мне об этом и еще выразить свои соболезнования. Не говоря уже о том, что ты имел наглость прийти и на похороны. - Они знали слишком много, чтобы отпустить их. - Да неужели? Хочешь сказать, что они были в курсе, что и куда ты вез по заказу «Гидры» под их охраной? Или знали, что все их планы-перехваты и найденные базы – кость, что ты бросал контрразведке и прочим конторам, чтобы отвести от себя подозрения? Ты использовал их втемную, Фьюри, а убрал их только потому, что тебе за них заплатили. И от этого вдвойне мерзко. Единственное, что втайне омрачало счастье Тони – это работа Стивена. Но он, за все время, что они прожили вместе, ни разу не поднимал вопрос о смене Стивом его деятельности. В конце концов, он прекрасно отдавал себе отчет, с кем связывает свою жизнь. Как и в том, что для Стивена это были не просто задания и миссии – он видел в этом нечто большее. Свой долг. Ответственность. Цели и принципы. Защитить как можно больше, спасти, предотвратить угрозу, или уничтожить её, остановить преступника. Кому-то могло показаться это смешным, но сам Старк считал иначе. Он, зная о подобных взглядах современного общества, думал о том, что этот мир и это время не заслужили такого человека, как Стивен Роджерс – воплощение старомодного героя, человека действия, сильного и благородного. Способного принимать трудные и жесткие решения, но в то же время заботливого и чуткого. А уж о том, каким он был нежным и ласковым, и вовсе знал только Тони. Это могло проявляться в сущих мелочах. Например, принесенные ему в мастерскую сэндвичи и кофе, когда он вновь забывал об обеде, увлеченный работой, или легкий поцелуй на прощанье, когда Тони уходил на очередное скучнейшее собрание в «Старк Индастриз». Или в том, как его будят легкими поцелуями (и, честно сказать, Тони редко мог устоять от соблазна ответить более настойчиво, считая порцию удовольствия лучшим «добрым утром») или в том, как мягко и бережно его обнимают, привлекая к себе и убаюкивая, когда его вновь будит кошмар. Раньше это были флэшбеки истории с контрабандой и похищением, но с недавних пор к ним прибавились и кошмары, в которых погибает Стивен или весь его отряд, к которым, черт возьми, он тоже по-своему привык и привязался, как к членам семьи. Возможно потому, что пока они держались вместе, они всегда возвращались. О своих кошмарах с его участием Тони Стивену не рассказывал. Он вообще никогда не говорил Стиву о том, как ему тревожно в те дни, когда он на миссиях. Как он не может спать, не чувствуя сильных рук, обнимающих его, привлекая к широкой и крепкой груди, ровного сердцебиения и щекочущего волосы мерного дыхания. Чтобы отвлечься, он почти сутки проводил в мастерской, отправляясь спать только тогда, когда перед глазами уже начинало все плыть от усталости или после того, как Стивен выходил на связь. Почему? Наверно потому, что он не хотел, чтобы это выглядело как эмоциональная манипуляция или подготовка почвы к серьезному разговору о том, что так продолжаться не может и так далее. Или же потому, что интуитивно чувствовал, что если Стив уезжает, видя, как спокоен Тони и зная, что тот ждет его, то это было словно его личная примета наудачу. И, будто чувствуя это, чтобы она действовала наверняка, Стивен уезжал на миссии и заканчивал разговор обещанием не рисковать без необходимости и обязательно вернуться. Так было и тогда, с той миссией в Зоковии. Тони не хотел, чтобы Стивен туда ехал. Ему было как никогда тревожно и откровенно страшно. Впервые за все это время. Что-то не давало ему покоя, и не будь он рациональным ученым до мозга костей, практичным инженером, верящим только в логику и четкость схем, он бы назвал это нехорошим предчувствием. Но он не стал это делать. Равно как и говорить Стивену, боясь (каким глупым это казалось тогда!) накликать беду, поделившись своими страхами. И его до сих пор мучает вина за это. Может, скажи он Стиву, «Страйк» не поехал бы туда? Ведь и Стивена тоже настораживала эта миссия. Как и последние задания – Стивен не особо распространялся о них, оберегая Тони и заботясь о нем, и Старк принимал это, но имел о них представления в общих чертах. И эти самые «общие черты» не нравились им обоим. К тому же «Страйк» потихоньку распадался – Баки подвернулся какой-то выгодный контракт в африканских дебрях, Рамлоу звал в свой отряд его давний сослуживец Джек Роллинз, Наташе предложили подготовку в Куантико с дальнейшей работой в ФБР. Туда же вроде звали и Ванду с Пьетро. Перед каждым открывалась новая, иногда не связанная с армией, дорога. Стив в последнее время не раз говорил о том, что ему хочется покоя. Что они подготовили отличных ребят, которые станут достойной заменой, а остаток отмеренной жизни он хотел бы посвятить Тони и своему любимому делу – живописи. Правда, Тони предпочел бы, чтобы некоторые картины Стива не покидали их дома. Один его, Тони, портрет, где он лежит обнаженный и выглядит так, словно (ну, если быть до конца откровенным, то не совсем «словно») только что занимался любовью, чего стоил! Или же когда Стив почему-то решил изобразить его в образе Вулкана – римского божества кузнечного и оружейного дела, при этом, на взгляд самого Старка, польстив ему в телосложении и мускулатуре. Стивен и сам не хотел ехать в Зоковию – они уже были там месяца два назад. И не далее, как за месяц до новой миссии, уже все обсудили и подали рапорты об отставке и расформировании группы «Страйк». Но на донесениях стояла резолюция Фьюри, контракты были подписаны, средства и амуниция с вооружением выданы, квинджет был подготовлен к вылету… Это должна была быть их последняя операция. Вот только никто не знал, что она станет таковой во всех смыслах. Ночью перед миссией Тони так и не смог отделаться от горького, холодного ощущения, что они прощаются, причем навсегда. Слишком нежным и ласковым был Стивен, слишком жадным до него был Тони, который, казалось, не мог насытиться им, желая запомнить, запечатлеть, выжечь его в памяти, вплавить в себя и никуда не отпускать. А Роджерс словно забыл про завтрашний подъем и отъезд. Он целовал Тони так, будто не мог напиться их поцелуями, вновь и вновь ласкал, доводил до исступления и охрипшего, отказывающего голоса, окутывая его такой любовью и нежностью, что у Старка на глаза помимо воли наворачивались слезы. А Стив собирал невесомыми поцелуями их со щек и сомкнутых век. Они так и отключились – на смятых простынях, переплетенные в тесном объятии. Утром, провожая его, Тони целовал его так, словно это было в последний раз, чувствуя то же самое в ответе Стивена. - Я скоро вернусь, - прошептал он, прижавшись лбом к его лбу, - Обещаю. И обещаю не рисковать без необходимости. - Я буду ждать, мой капитан, - Старк нашел в себе силы улыбнуться, хотя больше всего хотелось совершенно по-детски расплакаться и попросить не уезжать, - я всегда буду ждать тебя. Объятия он размыкал неохотно и с тяжелым сердцем. Когда Стивен неделю спустя не вышел на связь, как они условились, а потом к нему приехали Фьюри и Коулсон с Хилл, Тони уже знал, что они скажут. - Мистер Старк, мы с прискорбием вынуждены сообщить, что капитан ударного отряда «Страйк» Стивен Грант Роджерс погиб при исполнении служебного долга. Примите наши искренние соболезнования. Последнее, что помнил Тони – это то, как с судорожным хрипом начал оседать на землю, чувствуя, как в сердце словно впиваются ледяные когти чьей-то сжавшей его руки… - Ты и «неотложку» мне вызвал, - затянувшись, Тони фыркнул, - спасибо, кстати. Пусть тебя, блядь, никто и не просил: убиваешь – так убивай, но зато я хотя бы знаю правду и больше никто из ребят «Щита» не будет продан, как мой Стив и его отряд. На похоронах было малолюдно – кроме Тони и Баки, сейчас лежащего в реанимации после ампутации ошметков, оставшихся от его левой руки, у Стива никого не осталось. Были только сам Старк, пришедшие поддержать его Пеппер и Хэппи и выжившие благодаря Стиву бойцы «Страйка» - те, кто смог прийти. Клинт и Ванда – бледные, только из больницы. У него – громоздкий, выданный в больнице слуховой аппарат (Тони мельком думает о том, что надо сделать ему что-то более удобное и функциональное), у нее же то и дело мелко дрожат руки и, качаясь на ветру, она зябко прячет их в карманы черного пальто, позволяя Клинту обнять себя. Скотт опирается на костыли, а под объемным свитером – медицинский корсет. Хоуп пока еще в инвалидном кресле. Рамлоу в больнице ждет своей очереди на пересадку кожи после ожогов третьей, но опасно близкой к четвертой, степени. От «Щита» пришли те же, кто и сообщил ему о случившемся – Фьюри, Коулсон и Хилл. Вот только последние двое слишком мрачны и задумчивы даже для похорон. Сегодня похороны не только капитана Стивена Гранта Роджерса. Вместе с ним на ту сторону отправились сержанты Сэм Уилсон и Джеймс Роудс, а также сапер Наталья Романова, рядовые Вижен Майндстоун и Пьетро Максимофф. Умом Тони понимает, что если бы не Стив и его единственно верное решение, то могил было бы больше. Но сердце кричит, что тогда он был бы рядом с ним, Тони. Умом Тони понимает, что поступи Стив иначе, он бы не смог жить с мыслью, что не спас, хотя мог. Но сердце эгоистично огрызается в ответ, что лучше бы сейчас в гробу, укрытом флагом, лежал кто-то другой, а Стивен стоял рядом с ним. Умом Тони понимает, что с работой Стива к этому следовало быть готовым. Но сердце зло бросает в ответ, что тот мог подумать и о Тони, а не только о целом мире и своем отряде. Стадия гнева – самая отвратительная стадия горя. Когда ты зол на себя и всех окружающих, никого не подпускаешь к себе, закрываешься и просто хоронишь себя в четырех стенах. Остальные же стадии прошли, как в тумане, если они были. Тони не помнил. Он помнил только, что последующие дни были полны кофе, пицц и китайской лапши. Больше некому было готовить ему завтраки, интересоваться - «Тони, что мы будем сегодня на ужин?» и помогать в готовке. Еще были бессонные ночи - больше некому было следить за его режимом, уговаривать его идти спать, как капризного ребенка, и вырубленные сети, ведь ждать звонка тоже больше неоткуда. Тони потерял счет времени. Он не знал, какой сейчас час, какой сегодня день, месяц, год. Он не чувствовал вкуса пищи, ему было все равно, что он ест и пьет. Он не раз задумчиво смотрел на окружающие предметы. Достаточно остра ли бритва? Выдержат ли эти кабели его вес? Интересно, сколько нужно принять этих таблеток, чтобы отключиться навсегда? Тони больше не хотел жить. Ему не нужна была жизнь без Стива. Появившийся на пороге их (он так и не привык снова говорить «мое», а не «наше») дома сияющий, как новенький цент Беннер на пару с высоким худощавым брюнетом и африканцем в строгом брючном костюме даже не догадывался, насколько вовремя появился. Высокий худощавый тип оказался нейрохирургом со звучным именем Стефан Стрэндж, а африканец и вовсе наследным принцем закрытого королевства с монополией на месторождение редчайшего металла. Из которого Беннер предложил сделать протез другу Стива, Джеймсу «Баки» Барнсу. Эта мысль словно отрезвила Тони. Стивен пожертвовал собой ради своего отряда, своих друзей и боевых товарищей, а он, поглощенный своим горем, даже не подумал о том, каково с этим жить им? С этой виной выжившего? Мысли о суициде благополучно выжег стыд, и Старк принялся за работу. А также наконец-то сделал то, что должно. Принял свою потерю, разделил свою скорбь с остальными, и понемногу начал возвращаться к жизни, приняв случившееся, но еще не смирившись с ним. Он спроектировал и сделал Баки протез. И, собственно, тогда-то и выяснилось, почему после одной из миссий в Африке тот был такой задумчивый и что за выгодный контракт он получил. Оказалось, все это время главный балагур и пройдоха «Страйка» Баки Барнс за спиной отряда мутил с наследным принцем! Сказать, что Старк охренел – это ничего не сказать. И эти двое так ловко шифровались, что не застань их однажды Тони целующимися на кухне, то еще долго бы и не знал о них. Когда он осторожно поинтересовался у Баки, выяснилось, что они с вакандцем долгое время переписывались и созванивались, иногда встречались, но не так часто, как хотелось обоим. Тони лишь подумал про себя, что откройся Баки раньше, Стив наверняка бы силком выпихнул бы того на менее рискованное место или же отпустил с чистой совестью, радуясь за друга. И уж точно не потащил бы его в Зоковию. Сейчас же Тони мог пожелать им счастья. Что он и сделал, продолжив работать над протезом, а заодно над более комфортным и пластичным корсетом для Лэнга и усовершенствованным слуховым аппаратом для Клинта. Это было самое малое, что он мог сделать для соратников Стива, отдавая ему дань памяти и постепенно если не отпуская, то сживаясь с тем, что его больше нет. Что он больше никогда не возникнет на пороге в форме (всегда чистой, со свежей футболкой - он оберегал его даже в такой мелочи, ни разу не приехав в их дом в полевой, грязной форме, будто не желая тащить в него даже эхо войн и терактов), не заключит его в объятия и не прошепчет «Как же я соскучился…» прежде, чем наконец-то поцеловать его. Что теперь ему суждено просыпаться в пустой, слишком большой для него одного постели, а не прильнув к нему, обнимая за пояс. Что ему больше не для кого готовить ужины или бронировать столик в уютном ресторане, чтобы отпраздновать памятные для них даты или просто приятно провести вечер. Но зато теперь в его доме прочно поселились его «пациенты» - его и Беннера со Стрэнджем, его дом не был пуст (во всяком случае, днем), и он постепенно учился жить с этим. И, в принципе, он уже почти свыкся со своим одиночеством и пустотой в сердце, когда пришедший однажды поздно вечером смущенный столь неурочным для появления временем и чем-то встревоженный одновременно Барнс спросил, может ли он у него переночевать, а то и пожить пару дней. После такой просьбы следовало ожидать, что только-только наладившаяся жизнь вновь пойдет под откос. Вот только Тони не знал, что на сей раз это будет окончательно и бесповоротно.