Сорванные маски

«Если ты не умрешь через месяц, я это запомню». Так, кажется, давно произнес эти слова Канда. Слова про его имя. И пусть они вернулись из Эдо живыми, пусть они победили Акума четвертого уровня, но Канда его ни разу так и не назвал по имени. Словно ему претила сама мысль обращаться подобным образом. Как запрет. Пусть это и была злая привычка обзывать его дурацкой кличкой, на которую, что уж греха таить, Аллен постоянно отзывался своим «Я Аллен». Дождь за окном усилился. Росчерк молнии осветил небо ненадолго в светлые тона, и тут же все погрузилось во мрак. Тишину нарушал только шум капель по стеклу. Аллен подтянул ноги к груди и укутался в одеяло. «И зачем ему так надо, чтобы тот назвал его по имени? Что от этого изменится? Ничего. Подумаешь, одно слово, которое тут же сменится презрительным фырканьем и ненавистным прожигающим насквозь взглядом.» Он все же поднялся. Скинув одеяло, открыл дверь комнаты и вышел. Было за полночь, и весь Черный Орден погрузился в сон. Возможно, в исследовательском отделе еще были полуночники, продолжавшие свою работу. В медицинском крыле наверняка бодрствовали дежурные, следя за ранеными. Может, еще кто-то не спал и точно также как он бродил по темным коридорам со слегка приглушенным светом, скудно освещавшим путь. Как потухающий огонек пути Аллена. В самом начале, Аллен это хорошо помнил, его огонь в тоннеле был очень ярким. Но с каждым мгновением, когда на него все больше и больше злились и бросали ненавистные взгляды, свет терял свою яркость. Мана все исправил. Проклятие закрепило яркий свет, не давая и шанса грустить. Встреча с Графом выстроила границы в сознании, чтобы четко следовать своей цели, воплощенной на какое-то мгновение в ярком тоннельном огоньке, который помог ему разжечь Мана. Он продолжал улыбаться. Всем и каждому. Пока однажды не понял, что вся его улыбчивость и вежливость всего лишь маска, так легко появлявшаяся на лице. Потому что с ней было проще. Если ты улыбаешься, значит, у тебя все хорошо. Если приветлив и дружелюбен, значит, так воспитали. С тобой приятно общаться и можно доверять. Но маска на то и маска, которая слетает с лица, стоит остаться одному. Исчезает так же внезапно, как и появляется. И дело даже не в искренности. Нет, ты искренне улыбаешься всем, но только не самому себе. Для самого себя искренность уже потеряна. Она не нужна, потому что с каким бы оттенком ни была — это снова очередная ложь самому себе. Ложь, которую сам осознаешь и не прощаешь. Можешь обманываться, но расплата всегда приходит. Маски тоже разрушаются и эволюционируют, как Акума. В зависимости от обстоятельств. Но этим никто не занимается. Изучением. Всегда можно соврать ради других, но не для себя. Беспокойство — это лишнее чувство, которое мешает. Сострадание ему не нужно. Надежда?.. Да, она помогает, но бесполезна. Потому что все зависит только от собственной силы и способности помочь тем, кто тебя ненавидел, когда ты был один и беззащитен. Но он помогал. Несмотря ни на что. Может, поэтому Канда был постоянно холоден и нелюдим? Потому что рядом с людьми ты начинаешь что-то испытывать, а это в итоге мешает. Война между людьми и Акума, между Черным Орденом и Графом, Чистой Силой и Темной материей... все перемешалось в один сплошной клубок, который тянет и затягивает, не давая вдохнуть. А они все идут на смерть и ни о чем не задумываются. У них в мыслях только «защитить», «не дать никому погибнуть». Та самая маска для их смертей, которая окутывает их силуэты, едва они переступают порог Ордена, отправляясь на очередную миссию. Гробы для изуродованных тел искателей и экзорцистов — тоже маска. Посмертная маска на лице, которую не изменить. Милая обертка, которую уже никогда не сорвать. Война не носит масок. А вот жизнь... она та еще женщина в маскарадном костюме. Аллен мог сравнить ее с многорукой богиней Калли. Только вместо оружия Жизнь носит маски, разбивая их на перекрестках судеб людей, и вместо одной дает другую. Свою она тоже меняет, обнажая оскал и показывая себя настоящую. Жизнь, как и Калли, несет смерть. Но от самого человека и его масок зависит, как долго он будет жить. Канда никогда не прятался за маски. Точнее, у него она была только одна. Пробиться сквозь нее было сложным делом. Интересно, помнит ли Канда свое обещание, которое дал так поспешно в то утро? Аллен оказался на третьем этаже и улыбнулся. По ногам пробежался сквозняк. Шум дождя заглушался толстыми окнами и почти не был слышен, как и не были видны ломаные линии молний, потому что в зале было тихо. Он почувствовал себя одиноким. Да, у него был дом. Но не было того уюта и тепла в сердце и мыслях, чтобы чувствовать себя защищенным и свободным. Да, у него были друзья, но он не мог им рассказать о том, что его гложило. Да, он был сильным экзорцистом, перешедшим через критическую точку, но он не ощущал в себе этой силы. Он все еще был слаб... Слишком слаб... — Ночные гуляния, недомерок? Ледяной голос — и тишина. Прожигающий своей холодностью и неприязнью взгляд. Но и пониманием, пожалуй, которое он видел уже второй или третий раз. Он часто замечал его в глазах Канды, но оба даже не упоминали об этом. Да и зачем оно? Совершенно ненужная вещь. Особенно для них. Они, экзорцисты, выполнят свой долг, и никто не будет спрашивать их о понимании, скорбя на могилах. — Так получилось, — пожал плечами Аллен, впервые улыбаясь Канде. Тот бросил ему бокен, ловко пойманный проклятой рукой, и они начали молча обмениваться ударами, разговаривая на одном им известном языке тел и движений. В данный момент их ненависть была забыта, потому что каждый оставил свою маску в комнате лежать на кровати во тьме, изредка освещаемой молниями, для которых песней были капли дождя по стеклу.