Самолёты

      Когда самолеты взрываются высоко в небе, остается только черный дым.       Густыми, чужеродными облаками на тысячи метров над головой, но Юнхо кажется, что они рядом.       Что он вдыхает их смоль полной грудью, оставляя тяжкое бремя на легких. Что глаза выедает гарью. А пилоты куклами, кусками летят с неба, окропляя его лицо жгучей кровью. Ему кажется, что он их знал. Вчера сидел через три деревянных стола и ел кашу из одного котла, а сегодня их нет. Но места у печек не пустуют - там сидят другие.       Юнхо мечтал о небе с самого детства. О недосягаемой высоте и порывах ветра, настолько сильных, чтобы не дышать. О том, чтобы за крылом можно было увидеть отцовский самолет и знать, что он там. А не без вести пропал. Он мечтал разрезать облака носом своего летучего корабля, оставлять позади полоски цветных полей и деревеньки. Хотел ловить солнечные лучи самым первым.       Когда самолеты взрываются над его головой, он утирает черными пальцами в мазуте лоб и чинит компрессор, чудом уцелевший.       Когда пилоты гибнут, украшая собой, как насечки оружие, небеса, Юнхо стоит у покореженной двери ангара, и под скрип петель и вой сирен, он снимает свою фуражку. Его глаза, как заговоренные, мечутся за каждым лучом прожектора, а губы шевелятся в коротких молитвах, оставившему их давно богу.       Но он молится, прижимая пальцы к груди, где еще заживает рана, и просит, чтобы все это скорее закончилось.       Раньше Юнхо всегда рвался в бой. Едва заслышав сирены, он бежал к своему «Императору», ласково названному ребятами, и взмывал туда. В самую гущу, везунчик, который всегда возвращался живым. Он считал, что его пыла и удачи хватит до самого конца, что он один может расправиться со всеми врагами, как глуп он был тогда, как бесстрашен. Как осторожен он сейчас.       Он уже давно не летает.       Всё меняется. Люди вокруг меняются, не осталось никого знакомого, только пилоты-однодневки. Они все падают, обжигаясь небесами до огненных сполохов, и Юнхо не хочет их знать.       Никого.       Никого, но нового пилота-однодневку, чей любопытный нос принес его именно к ангару Юнхо, зовут Чанмин, и Чон ненавидит его всей душой.       Ненавидит всё в нём: короткие жёсткие волосы и опалённые ресницы над глубокими глазами, полными жалящей боли и опыта. Ненавидит остроту скул, и кривую насмешку губ - всё это он помнит ещё с тех времён, когда этот пилот был мальчишкой, и Юнхо не раз отчитывал его за проказы, как его сонбе в приюте.       Он так юн, что эти морщинки у уголков глаз и шрамы на руках кажутся кощунством. Проклятием.       Юнхо запоминает насколько велик ему его старый растянутый свитер с горлом, и как сильно пахнут его руки машинным маслом.       - Подарок победителю,- говорит новичок, кончиками пальцев в черной копоти раскрашивая глаза Юнхо всякий раз, как возвращается.       Снова и снова, пока Юнхо сидит на земле, боясь увидеть расцветающие огненные бутоны в небесах. Боясь увидеть пепел, ощутить кожей теплый ветер, у звезд горячий.       Шим похож на него и одновременно совсем не такой. Он ненавидит боль, боится даже легкого укола, и каждый раз забирается с легкостью в кабину подлатанного Юнхо самолета и машет угловатой кистью.       Он боится умереть, боится однажды остаться в небесах навсегда - признаётся в этом открыто, когда остальные храбрятся.       - Я люблю небо,- шепчет тихими ночами Юнхо, кутаясь в китель без нашивок,- особенно осеннее. Оно самое чистое.       - Если не считать фейерверки из праха, кристальное,- Чанмин всегда переворачивает его слова, прижимаясь боком ближе, греется и греет.       Он всегда перечит ему будто назло, еще с приюта. "И мы так похожи на врагов" - думает Юнхо, и только он.       - Живи,- говорит ему Юнхо, хлопая черной ладошкой борт его самолета.       - Когда-нибудь я должен умереть,- отвечает ему Чанмин улыбаясь и взлетает.       Точкой взмывает высоко, исчезает с глаз, и Юнхо как никогда переживает. Но ведь Чанмин осторожничает всегда, он не рискует без уверенности в своей победе. Он всегда возвращается.

*

      Когда самолеты взрываются высоко в небе, под поминальный вой сирен, освещая своим пламенем ночную тишину, Юнхо внизу. Твердо стоит на ногах, бегает по их небольшой базе, принимает раненых, или оттаскивает трупы к ямам, и каждый раз с хладнокровием смотрит в чужие лица- его там нет.       Того, кого он помнит еще мальчишкой, там нет, и его самолет все никак не возвращается.       Иллюзий нет тоже - он может погибнуть далеко отсюда. Где-то там, где нет Юнхо.       А потом Чон слышит гул мотора, вспышки выстрелов где-то высоко, и видит два больших алых цветка над головой. Горячих, как пламя.       Он бежит к далеким темным полоскам полей, уходящим волной в смуглое небо, изредка вспыхивающим золотыми крапинками выстрелов. А впереди горят обломки, и от дыма жжёт глаза, но он видит призрачный купол парашюта, исчезающий в пламени.       Юнхо останавливается между обломков, кашляя в руку от горечи на языке, и вглядывается в темные осколки.       - Подарок победителю,- слышит громкий шепот, и едва не сбивает с ног ковыляющего из тьмы пилота, вжимается носом в паленую ткань на его груди. Он ненавидит этого пилота больше всех, и с придыханием терзает его плечи и шею пальцами в ломких объятиях. Веки укрывают липкие пальцы, рисуя узор из крови и копоти, а щеку царапает мелкая щетина. Слов не надо, да и прожженное горечью горло мало способно к разговорам. И Юнхо тянет личное наваждение дальше от обломков, против ветра, чтобы не дышать клубами дыма. И запинаясь на неровных кочках поля, поросшего густым разнотравьем, садит на прохладную землю. Он бережно снимает с него тлеющую форму, липкую от крови, то и дело смаргивая пот, застилающий глаза.       А пилот жмурится от теплого ночного ветра, ласково обдувающего обожжённую плоть, и из-под ресниц вглядывается в сосредоточенный профиль механика. И пока над головой пляшет свет прожекторов, освещая пасмурные закопченные тучи, он может ещё раз прочувствовать то, что заставляет его каждый раз возвращаться.