Так похожа...

      Худший кошмар ее жизни начинается со слова «Ее».       Локи врывается в обитель Фрейи, злой, как тысяча фурий. Едва не пышет разрушительным ядом. Никто не успевает даже присесть в книксене. Он бегло и раздраженно осматривает собравшихся дев, сжавшихся в дрожащие комки, и останавливает свой взгляд на ней. Выражение его змеиных глаз меняется на заинтересованное. Как будто находит маленькую жемчужинку в луже грязи. Он бы даже, вероятно, криво улыбнулся той улыбкой, вызывающей даже в самом бравом воине лютый ужас, если бы не был донельзя чем-то взбешен. Он бросает короткое: «Ее!» — заставляя у Сигюн землю уйти из-под ног.       Фрейя приходит в себя слишком поздно, лепеча в его уже почти скрывающуюся за дверьми спину, что это невозможно. Этого не может произойти. Просто по определению. Ему стоит выбрать другую. И Локи разворачивается. Резко. Разъяренно. Спрашивая, однако, на диво спокойным тоном:       — Это еще почему?       На диво пугающим. Фрейя, подойдя ближе к Сигюн и приобняв за дрогнувшие плечи, заставляет ее склонить голову и отвечает. Ее слова вызывают у него едва уловимое удивление. Сигюн чувствует всем своим телом, как ее исследует зеленый змеиный взгляд, и мысленно благодарит наставницу за то, что склонила ей голову. За то, что предостерегла от выжигающего зрительного контакта. Сигюн благодарна, да. До тех пор, пока Фрейя не издает вздох изумления. И даже не нужно поднимать глаз, чтобы понять: он ухмыльнулся. А затем просто развернулся на пятках и вышел за дверь. Об этом Сигюн узнает позже. Когда Фрейя прогоняет всех дев из своей обители и выплескивает воду из графина ей на лицо, помогая прийти в себя. После обморока.       Сигюн больше всего хочется сбежать из божественного дворца подальше, но один взгляд на рабский золотой браслет на левой лодыжке, и понимает, что у нее никогда не будет такой возможности. Все женщины царского гарема носят такие. Никто из них еще не выбирался из золота стен. Ни женщины, ни браслеты.       Фрейя расчесывает ее медные кудри, проклинает их вычурный цвет, привлекший внимание Локи, и складывает в незатейливую прическу, почти полностью оставляя распущенными. Ибо знает: заплетать что-то вычурное просто нет смысла. Все равно разобьется о ткань подушки. Если Сигюн повезет.       Фрейя старается не замечать, как у ее маленькой подопечной дрожат руки, увенчанные кольцами и золотыми обручами. Какое бледное у той лицо, что нанесенная косметика зияет, точно чернильная клякса на белой бумаге. Старается не замечать, как с медных ресниц едва не срываются горькие слезы. Непонимания, обиды и обреченности. Как небесные глаза постепенно превращаются в серые.       Фрейя бы с удовольствием заняла ее место, чтобы никогда не видеть маленькую Сигюн такой. Но увы, у их царя свое представление о «веселье». Она замирает, на секунду пронзенная надеждой, но тут же трясет головой. Впадать в мечты ни к чему. Мучить девочку возможными «бы» тоже.       — Возьми себя в руки, — строго, но тихо, говорит Фрейя, кладя воспитаннице руки на опавшие плечи. — Помни, кто ты есть.       — Я наложница, — горько усмехается Сигюн, невеселым взором ловя в отражении лицо самой красивой женщины, что ей доводится видеть.       — Ты — Сигюн, — отрицательно чеканит Фрейя. — Дочь…       Да, она их дочь. Не просто обычная асинья из гарема, а асинья со статусом. Но разве это что-то меняет?       — ...и ты можешь либо стать обычной прелестницей на пару ночей и наскучить ему, как все остальные, либо стать первой фавориткой. Если сама захочешь.       Сигюн округляет глаза и раскрывает губы.       — Предлагаете мне по собственной воли ублажать его, чтобы задержаться в его постели? — с закипающим гневом вопрошает она, сжимая кулаки и сводя тонкой ниточкой брови.       — А что ты еще умеешь? — не оскорбление, факт. — Помни, где тебя вырастили.       — Я помню, где я родилась, — почти неслышно произносит Сигюн.       Но Фрейе хватает. На ее прекрасном лице расцветает улыбка, печальная, но придающая сил. Фрейя надеется, что у маленькой Сигюн все получится.       — Вот и вернись на это место.       Сигюн тяжело вздыхает, упирая взгляд в зеленую дверь царских покоев. Она все еще надеется, что ее вызов — просто очередная злая шутка Локи. Что не придется перед ним оголяться, и делать все то, чему наложниц из года в год обучает Фрейя.       Фрейя… Она все-таки сдается и поселяет в рыжей голове мысль, что возможно царь просто хотел с Сигюн тет-а-тет повидаться. Помучить волнением, поиграть с ее выдержкой, намотать на кулак ее нервы, подбросить яд в душу. Это ведь так в его стиле.       Но Фрейя также дает советы на крайний случай. Упаси древние боги, злить его, всегда слушаться приказов, держать голову высоко поднятой, отвечать, когда спрашивает, и никогда, никогда не лгать и отводить от его глаз взгляд. Даже если хочется задохнуться.       Сигюн плотно сжимает кулаки, ожидая пока стража объявит о ее прибытии. От движения в ночном коридоре звенят браслеты-змейки на тонких запястьях. Лично присланные для нее царем. Непонятно только зачем, ведь если дойдет до неизбежного, все равно придется их снять. Как и все остальное.       Массивные зеленые двери раскрываются, приглашая, нет, веля ей зайти. Это забавно. Ни один из стражей даже понятия не имеет, кого именно впускает. Тяжелый стук сомкнувшихся створок запирает Сигюн внутри зелено-черной комнаты. Очень странной для дворца богов и очень странной для покоев царя. Но и сам царь у асов тоже сейчас… весьма странный. Сигюн аккуратно снимает изумрудный капюшон с головы, открывая лицо и медные волосы. И сердце тут же ухает вниз.       — Задержалась на пятнадцать минут.       — Прошу прощения, Ваше Величество.       Сигюн приседает в книксене перед прислонившейся к одному из двух косяков в передней фигурой. Одни двери, сзади, — выход. Вторые, вероятно, кабинет. Третьи… раскрыты точно в приглашении. И Локи приглашает ее следовать в них за собой. Он проходит вглубь спальни и, не дойдя до широкой кровати под темным пологом, сворачивает к камину. Садится в массивное кресло и, расставив руки, сводит пальцы в замок. Сигюн с облегчением выдыхает.       — Сними плащ, — отдает приказ он, чуть нахмурившись.       Маленькие пальцы проворно щелкают брошью на воротнике. Изумрудный бархат снимается с плеч и ложится тяжелым отрезком ткани на полусогнутую руку. Скрывая собой сжатые до побелевших костяшек кулаки.       Локи оставляет ее стоять перед ним, молча рассматривая, изучая. Каждую ее черту, каждый изгиб. Точно знакомясь. И от этого взгляда Сигюн хочется провалиться на месте. И больше никогда, никогда не быть на виду, чтобы на нее хоть кто-то смотрел.       — Напомни мне, как твое имя, — вдруг произносит Локи, ловя ее прямой взгляд, устремленный на его макушку.       — Сигюн, — отвечает она и прикусывает щеку. Дрожь в голосе сдержать так и не получается.       — Сигюн, — будто пробуя на вкус, повторяет он, криво улыбнувшись. И вдруг спрашивает: — Как думаешь, почему мы раньше не встречались?       «Почему»? И что она должна ему ответить?       — Вы никогда не интересовались мной.       Правда — вот лучший ответ. И озвучивая его, Сигюн впервые за всю жизнь понимает, что ей обидно. Действительно обидно, что он никогда, никогда, ни единого раза даже не осведомился о том, как она. За все двести лет.       — Действительно, — хмыкает Локи и неожиданно предлагает свой вариант: — Или это потому что Фрейя каждый раз предвидела мои появления и прятала тебя подальше, чтобы ты не оказалась… — он вдруг лукаво ухмыляется, — на своем месте.       На том, на котором сейчас.       — А я и забыл, что в моем гареме живут не только безродные девки.       «Безродные девки»… Безродными они стали только по его милости.       — Что такое? — приподняв бровь, усмехается он.       И Сигюн с запозданием понимает, что все негодование от его слов отражается у нее на лице. В сдвинутых бровях, в сжавшихся губах. Она медленно проговаривает: «Ничего», — и качает головой, возвращая на лицо более или менее спокойное выражение. Насколько возможно вообще быть спокойной в спальне царя-тирана, который может сделать с тобой все что угодно. И смерть — не самое худшее.       Локи внезапно поднимается со своего места, стирает разделяющее их расстояние в три шага и останавливается прямо напротив нее. Его тонкие губы искривляются в хитрую полуулыбку. Сигюн сглатывает ком волнения, застрявший в горле. По телу ползут мурашки. Он смотрит на нее так, что ей становится не по себе. Что-то в его взгляде настораживает. Что-то в его зеленых глазах есть такое, что неистово кричит убираться подальше. Что-то с оттенком нездоровой заинтересованности. Сигюн внутренне сжимается в один колючий комок. Но старается не подавать виду этой голодной змее. Смотреть на его подбородок. Только не отводить взгляда и смотреть…       Она вздрагивает, когда длинные пальцы тыльной стороной касаются ее виска. Забираются под витую прядь и медленно заправляют ту за миниатюрное ушко. Очерчивают скулу и подцепляют подбородок, властно приподнимая золотую головку. Сигюн забывает как дышать от этого слишком внезапного телесного и зрительного контакта. И точно читая ее внутреннее состояние, Локи щурится, превращая свой змеиный взгляд в плотоядный. Он вдруг говорит:       — Почему бы и нет… Как думаешь?       — Простите?.. — она растерянно хлопает рыжими ресницами, чуть приоткрывая пухлые губы.       Локи дергает в короткой усмешке уголок губ. Он фалангой указательного пальца спускается по дрогнувшему горлу. Минует выступ вздрогнувших ключиц. Максимально старается затронуть нежную кожу.       — Почему бы и нет… — с предвкушением повторяет Локи, упиваясь заходящимся страхом в оленьих глазах. Неспешно изучая верх налитых грудей у кромки неприлично низкого выреза платья, — раз уж я выбрал тебя.       — Н-но… — язык едва ее слушается, а вся собранность и моральная подготовка Фрейи летят в Хель. Паника и ужас берут свое, выражаясь всего в одном предложении: — Вы мой дядя…       — И? — насмешливо вскидывает брови Локи. — Это должно стать проблемой?       «Ты можешь либо стать обычной прелестницей на пару ночей и наскучить ему, как все остальные, либо стать первой фавориткой. Если сама захочешь. Помни, кто ты есть. Ты — Сигюн. Дочь безвестно пропавших Тора и леди Сиф. Бывших царевича и царевны Асгарда».       Отдаваться ему в первый раз унизительно. И мерзко. От его возбужденного дыхания Сигюн просто тошнит. Тошнит от горячих рук, бесстыдно раздевающих и прикасающихся к телу. Тошнит от напористых влажных поцелуев в губы. И не только в губы… Тошнит от того, как он берет ее. Как будто она его собственность. Хотя она и есть его собственность… Но больше Сигюн тошнит от себя. От того, что ей нельзя лежать под ним безвольной куклой. А надо делать то, чему ее учили…       Сигюн кутается в темную зелень шелкового покрывала, пряча голое тело, и затравленным зверьком наблюдает за широкой взмокшей спиной с четырьмя короткими царапинами и одним вмятым полумесяцем, с черными прилипшими мелкими кудряшками от пота. Она сама сейчас — вся в его поте.       — Купальня за той дверью, — указывает Локи, натянув кожаные штаны, и с довольным выдохом поднимается с кровати.       Он пробирается ладонью к затылку, чуть отряхивая намокшие волосы, и усмехается, встречаясь с отрешенно изучающим его взглядом. Все бы отдал, чтобы дословно знать, что вертится в ее головке. Но остается только предполагать. И предполагать, наверняка, верно. Локи кошачьей поступью огибает кровать и садится на смятые простыни возле поджавшей к себе ноги Сигюн. Сигюн. Все-таки красивое ей выбрали имя.       — Ненавидишь меня, — кривит он губы. Не вопрос, утверждение.       Локи почти любовно касается ее подбородка. Поглаживает, точно кошку.       — Больше не понимаю… — честно признается Сигюн, силясь не отдернуть голову.       Хватит ее уже трогать. Хватит!       — Что именно?       — Почему?..       «Почему?» Он бы сам не прочь знать ответ на этот вопрос.       — «Почему» что? — издеваясь, допытывается он, кладя ладонь ей на шею.       — Почему вы… — слова застревают в горле. Но спросить все же надо. Она должна. — Я же ваша племянница. Дочь вашего брата… Разве вас это не коробит?       Локи пожимает плечами.       — А должно? Мы не кровные родственники, ты же знаешь, — он улыбается шире. — Я йотун.       Йотун. О… точно. Об этом Сигюн даже как-то не вспомнила.       — Даже так. У вас должна была остаться хотя бы капля уваже… — она прикусывает язык. Ох, зря она все это затевает.       — Хочешь уважения? — с усмешкой вздергивает бровь Локи. — Разве я не оставил тебя во дворце? Разве ты не жила на всем готовом? Разве не обучалась премудрости у самой красивой женщины в Девяти мирах? — он искренне удивляется: — Разве я тебя чем-то обидел, золотце?       — Вы посадили меня на цепь, — гордо вздернув брови, парирует Сигюн. — И закрыли в золотой клетке. А потом обесчестили.       Локи только протяжно хмыкает, долго не давая ей ответа. Все ища что-то в голубых глазах. Копаясь в душе, в самом сокровенном. Переворачивая там все наизнанку.       Ударит? Накажет? Отошлет куда подальше? Убьет?..       Но Локи только зарывается пальцами в медные волосы и оставляет отеческий поцелуй на лбу. Удивляя. Почему-то от такого жеста Сигюн не тошнит.       — Не сделай я так, ты бы сбежала, — шепчет он. И говорит уже громче: — И я бы не смог насладиться тобой сейчас. Фрейя хорошо тебя обучила, — с леденящей улыбкой хвалит Локи и поднимается с постели, бросая: — Купальня там.       Он зовет ее к себе довольно часто. Не только ее, но других девушек приглашает все реже и реже. Сигюн не раз замечает на них синяки и царапины. Но с ней Локи нежен. Всегда. Всегда обходителен. Ему почему-то становится важно, чтобы она получала удовольствие от процесса. И ей приходится учиться. Учиться отдаваться его рукам и губам. Учиться принимать его тело. Имитировать с ним — бесполезно. Учиться поневоле начинать смотреть на него по-другому. И Сигюн замечает. Замечает, как иной раз он подолгу задерживает на ней взгляд. Просто так. Как растягивает прелюдию, расспрашивая о совершенно сторонних для постельных утех делах. Как шире растягивается его улыбка, когда Сигюн утыкается щекой в его протянутую руку. Как кошка. У Локи вообще оказывается довольно соблазнительная улыбка. Тонкие губы, под ними ровные белые зубы. Ровные даже чересчур. И глаза, если всмотреться, вовсе не пугающие и жестокие, а печальные. У Локи очень острые черты лица, слегка неправильные, но смотрящиеся весьма гармонично. У него на лбу от частых усмешек и насмешливых вздергиваний бровей залегают первые морщины. У него красивое, хорошо сложенное тело, хотя и не в меру худое. Для аса. На его предплечьях сеточки белых шрамов. А на груди, почти у самого сердца, — один огромный. Локи очень умен и хитер, и его весьма легко разозлить. А потому у него ум и хитрость часто обращаются не в то русло. Локи любит отвесить в адрес неприятеля пару острых желчных комментариев или заставить бояться для собственной потехи. Но с Сигюн он говорит мало. Больше — молчит. Все время о чем-то думает. Локи вообще… часто думает.       Он лениво выводит узоры пальцами на внутренней стороне ее бедра. Атласная юбка неприлично задрана до талии, но Локи едва подбирается к промежности. Так и ходит подушечками пальцев туда-сюда на одном месте, раздразнивая до неприличия. Сегодня он просто падает на диван перед полыхающим камином, сажает ее себе на колени, аккуратно приподнимает подол и велит смотреть на огонь. Сигюн не понимает, что происходит. Последнее время он отдает подобные приказы все чаще и чаще. Занимает чем-нибудь голубые глаза. А сам смотрит на ее лицо в упор, почти не мигая. Обычно после таких встреч у них даже ничего не происходит. Он просто доводит ее до исступления своими прикосновениями, своей близостью, мускусным горько-сладким запахом, нервирует пристальным взглядом и отправляет восвояси. Нечестно…       — Вы в последнее время ужасно меланхоличны, — тихо подает голос Сигюн, все так же смотря на пляшущий огонь в камине.       Она чувствует плечом, как его грудь вздрагивает. Пальцы на бедре останавливаются, а рука на талии слегка сжимается.       — Ты бы предпочла, чтобы мы занялись чем-то более интересным? — с усмешкой интересуется он и игриво очерчивает кромку шелкового белья, заставляя Сигюн вздрогнуть.       — Я просто…       Просто что? Ну же, давай! Хотя бы себе признайся! Она ослушивается его приказа и поворачивает голову, почти сталкиваясь носами. Уверенности поубавляется. Особенно под лукавым выражением гипнотизирующих змеиных глаз.       — «Просто» что? — тихо проговаривают тонкие губы, складываясь в кривую улыбку.       «Я просто за вас волнуюсь».       Стоило бы просто сказать, но Сигюн зачем-то выбирает куда более изощренный способ. Она мягко касается ладонью его шеи, вплетая тонкие пальцы в черные волосы на затылке, и прижимается к нему в поцелуе. Сама. Первый раз по своей воле. Не потому что так «надо». А потому что так «хочется». Хочется успокоить его томящееся сердце, привести в порядок отягощенные думами мысли. И плевать, что у нее, скорее всего, все равно ничего не получится.       Сигюн касается его застывших губ, слегка сминает верхнюю. Кажется, она застает его врасплох. Дико охота усмехнуться, но тогда она спугнет это внезапное единение. Внезапное чувство, застрявшее в сердце и распахавшее его надвое, чтобы залезть подальше, впиться покрепче.       Локи подается ей навстречу неожиданно пылко. Жадно проводит по выгнувшейся спине ладонью и зарывается в медные волосы. Притягивает ближе к себе и сминает кожу на бедре пальцами. Ловит рваный выдох своим и сплетает языки. Сладко. Так мучительно сладко.       Локи опрокидывает Сигюн на сиденье дивана с ее первым томным стоном и тут же отстраняется, утыкаясь носом в шею. Зарываясь в сладко пахнущие волосы. Сигюн впервые настолько комфортно под ним. Впервые ее настолько обуревает желание. Но Локи не двигается. Что-то шепчет одними губами, только и удается разобрать, что два слова:       «…так похожа…»       Она едва удерживается, чтобы нервно не засмеяться. Неужели, действительно, все дело в этом? Не удается додумать. Он сипло выдыхает ей в плечо, оставляя короткий поцелуй у конца ключицы, и резко садится обратно. Говорит:       — Тебе пора уходить.       — Что?..       Вопрос сам собой вырывается. Сигюн ничего не может с этим поделать. Она так и остается полулежа, приподнявшись на локтях, смотреть на него снизу вверх с закинутыми на его колено ногами. И неприлично задранной юбкой.       — Тебе пора уходить, — повторяет он строже, даже на нее не взглянув.       Сигюн неловко садится. Но не встает. Тянется к нему рукой зачем-то и спрашивает:       — Что-то случилось?       Локи вымученно усмехается и издает страдальческий стон, поднимая голову вверх и пряча лицо в ладони. Какая же жестокая ирония, боги. Просто невыносимо. За что?       — Что случилось? — вновь спрашивает Сигюн, сведя брови вместе.       Тонкие пальчики сжимаются на его запястье, заставляя отнять от лица руку и посмотреть на себя.       — Вы больше не хотите меня? — кокетливым тоном вопрошает Сигюн.       И Локи со злостной усмешкой отвечает:       — Верно.       — Я вам наскучила?       — Именно.       — Тогда накажите меня.       Он смаргивает удивление.       — Извини?       — Я наскучила вам. Не смогла вас порадовать. Накажите меня. Можете высечь или отрезать мне палец. Или…       — Прекрати! — резко выкрикивает он. И добавляет уже тише: — Хватит.       Сигюн давит победную улыбку и придвигается ближе.       — Так… — она ловко расплетает узелок на запахе рубахи и пролезает ладонью к рельефному телу. Плавно очерчивает грудь, ребра, пресс, — что случилось?       Ее третий идентичный вопрос ударяется в его шею вместе с губами. Еще один поцелуй и еще… Локи останавливает ее, когда чересчур осмелевшие пальцы метят забраться за край штанов. Его дыхание сбившееся и тяжелое. А голос с небольшой хрипотцой:       — Ты сама себе делаешь хуже.       — Почему? — искренне удивляется Сигюн, поднимая на него глаза.       Его пылающий как никогда прежде змеиный взгляд прижигает к месту.       — Потому что я больше не могу быть с тобой… — Локи облизывает пересохшие губы, подбирая менее отвратный вариант, — учтивым. На тебе останутся синяки.       Сигюн не знает, что ему ответить на такое признание, и только издает глупый смешок, пожимая плечами. Он хочет взять ее грубо?       — Если вы так хотите.       Локи хмурит брови и качает головой. Она не понимает…       Не понимает. Но не хочет его терять.       — Локи?       Сигюн склоняет голову вбок, стараясь не задрожать от того, что только что сделала непростительное. Называть царя по имени дозволено только жене, сестрам и братьям. Семье. Она была его семьей лишь формально. А потом он и вовсе перечеркнул эту связь, разделив с ней ложе. Сделав ее своей.       «Локи?» Локи смотрит на нее, все больше прищуриваясь и сжимая губы в тонкую линию. Со стороны: то ли сдерживает себя, то ли накапливает силы, чтобы укусить побольнее словами. Маленькая идиотка. Ну. Вот. Зачем.       Лазурное платье трещит по швам, заставляя Сигюн вскрикнуть не то от испуга, не то от боли. Она впервые видит его таким. Даже, когда Локи зол, он не кажется столь пугающим. Даже, когда он зол, он подвластен какой-то своей особой непонятной никому логике. Но не в этот раз. Локи кажется ей диким животным. Он сам не знает, чего хочет, с какой стороны подступиться, целуя то тут, то там. Каждый раз как последний, каждый раз втягивая кожу, кусая. Каждое его прикосновение — жесткий захват. Саднящий и давящий. Как он и обещал: синяки точно останутся. Он берет ее прямо на полу, на расстеленной шкуре, ставя на колени и локти, как кобель дворовую суку. Наматывает волосы на кулак, кусает за шею и рычит. Сдавливает горло, выбивая остатки дыхания. И Сигюн стонет сквозь слезы, рисуя ногтями глубокие борозды в шерсти. А после проваливается в спасительную сжигающую до самых кончиков души темноту.       Она открывает глаза, находя себя на расстеленной постели с зелеными простынями. О, она как никто знает эти зеленые простыни… Тело налито такой сладкой истомой, будто сделано из ваты. Но стоит чуть потянуться, как разом отдает тупой болью в почти каждой клеточке. Будто Сигюн нещадно били в течение нескольких часов. Болят даже пальцы. Ног. Так, значит, он любит?       — Ты отключилась, — слышится над головой насмешливый баритон.       Сигюн с трудом поворачивает голову в сторону, где под его весом проминается перина. Доволен собой донельзя. Боги… Сигюн пытается усмехнуться, но издает короткое шипение. Губу он ей тоже прокусил, ах, да…       Веселье с его лица стирается. Локи недовольно цокает.       — Вот поэтому я и велел тебе уйти, — недовольно фыркает он. — Но ты слишком упрямая, как и!.. — он осекается.       Как и ее отец. Да, она знает.       — Это, кажется, твое, — спешит он перевести тему, овладевая ее вниманием путем незатейливой игры пальцами с золотым браслетом змейкой, кусающей себя за хвост.       — Это же… — Сигюн посылает ему неверящий взгляд, встречаясь с глумливым змеиным.       — Похоже, слетел в процессе, — Локи кидает ей украшение и поднимается. — Можешь делать с ним, что захочешь.       Она неуверенно сводит ноги и потирает левой о правую, до конца принимая, что да. Он снял с нее цепь. Сам. Потому что по-другому браслет снять невозможно.       И что это значит? Прощание? Он ее прогоняет?       — У вас не найдется лечащего зелья? — спешно спрашивает Сигюн, пока он не ушел далеко. И навсегда.       Локи останавливается на полпути и уже собирается обернуться, как его намерения обрывают:       — Иначе я не смогу прийти завтра… и повторить…       Он потрясенно замирает на месте, в душе радуясь, что стоит к ней спиной. И в очередной раз иронично улыбается, борясь с желанием пропустить пальцы сквозь волосы.       «Так похожа. Боги…»       — Конечно… — медленно проговаривает Локи, искусно пряча дрожь в голосе, и скрывается за дверьми в переднюю, оставляя их открытыми.       Чтобы вскоре вернуться.       А Сигюн выдыхает. Отчего-то счастливая, но с полной сумятицей в голове. К чему? Зачем она это сделала? У нее нет ответа. Она кутается в темную зелень одеяла и делает вдох. Ноздри опаляет знакомый горько-сладкий запах. Становится вдруг так спокойно… Впервые за долгое время так хорошо.       Локи бесшумно ставит склянку с зельем на прикроватную тумбу и садится на корточки возле кровати. Оказываясь прямо перед личиком, уморенным сном. Он осторожно запускает пальцы в рыжее золото. Во сне Сигюн улыбается. Даже сквозь легкую боль.       Локи издает приглушенный смешок и тяжело вздыхает, утыкаясь лбом в зеленые простыни.       Зачем он вообще все это начал? Позволил впутать себя в эту ужасную авантюру? Почему просто не спустил на тормоза, когда еще было можно? Почему не отправил ее обратно в ту первую ночь? Почему позволил своему эгоизму взять верх и испортить жизнь маленькому ребенку? Почему ему в своем собственничестве всегда нужно доходить до крайности?       Почему?       Локи знает ответ. Но он страшит его больше, чем возможность оказаться навечно в Хельхейме.       Какая же жестокая ирония, боги… Просто невыносимо. Сигюн так похожа душой на Фриггу.       Так похожа на его мать.