Они знали друг друга лучше, чем кто-либо другой. Они знали друг друга практически больше, чем кто-либо другой.
Насколько Чуя знал своего напарника, Осаму всегда был амбидекстром. Ломает правую руку? Не проблема — стреляет левой, пишет левой, отдаёт команды левой. Наверное, как раз-таки из-за того, что Дазай часто ломался, как блядская фарфоровая кукла, едва ли не от каждого пинка под зад, он и натаскал сам себя на свободное пользование обеими руками. Мог чертить план обороны или наступления на белой доске сразу двумя руками или переложить маркер из правой в левую и не заметить. Вообще казалось, что сломай он обе руки — он начнёт пользоваться ногами, ёбанный циркач.
Но Древнейшему из морских глубин было глубоко наплевать на то, кем там были жалкие смертные, вышедшие с ним на неравный бой.
План Дазая обещал быть безупречным: взрывчатка, заложенная в гипс вместо якобы сломанной руки, успешно отрывалась чудовищем и разрывала на ошмётки противника изнутри, оглушая и ослабляя его одновременно, а Чуя уже должен был его добить. Осаму уже успел испугать экс-напарника своим приёмом, ведь мафиози наивно подумал, что детективу отхерачило руку, но тот лишь рассмеялся и показал свою конечность в целости и сохранности, из-за чего мысленно был проклят минимум трижды и послан куда подальше. Действительно, чему тут удивляться? Это же Дазай. У него всегда всё по плану, даже когда план рушится на глазах.
Да, Накахара не скрывает, что плохо помнит события той ночи из-за помутнения Порчей рассудка, но в памяти отпечаталось лишь одно: как щупальце издыхающего Древнего пронеслось между ними, как стрела, чудом не задело Чую и вцепилось мёртвой хваткой в экс-напарника, отшвырнув его резким ударом куда-то в сторону.
А потом послышался хруст костей.
…Всё ведь по плану, да?
Не было ничего: ни крика, преисполненного невыносимой боли, ни болезненного стона, ни слова, ни вздоха. Накахара видел, как Дазай будто в замедленной съёмке хватается за оторванный наполовину тёмный рукав светлого плаща, покачивается на ногах, смотря на окровавленную ладонь левой руки, и падает на колени, сгибаясь пополам и едва не утыкаясь лбом в землю.
…Это точно было в плане?
Из разорванного правого рукава сгустками лилась чёрная в ночи кровь, она же стекала с уголка рта. Оторванная конечность отлетела на несколько метров в сторону и лежала сейчас белым пятном где-то в кустах, конвульсивно дёргаясь и истекая кровью с разорванного сгиба. Чуя, кажется, растерялся.
Он не верил, что безупречный план Дазая мог дать сбой.
— Дазай?! — у мафиози дыхание в груди перехватило, когда он попробовал окрикнуть его. — Дазай!
Но детектив не отвечал. Он выгнулся, харкая кровью на землю, и слабо задрожал, медленно выпрямляясь, держась окровавленной рукой за обрубок плеча. Как это могло произойти? Это какой-то изощрённый метод самоубийства? Чуя уже хотел было разозлиться, подумав про это, но вспомнил, что наглухо отбитый экс-мафиози старался избегать любой болезненности.
Нет, всё-таки его безупречный план действительно сработал против него.
Чуя не рассчитывал на это.
Выходит, не так уж хорошо он своего напарника и знал.
Дазай был безмолвен несколько дней после произошедшего. Он будто всё ещё не понял, что его руку оторвало — правые рукава рубашек болтались пустыми на зашитой культе, от которой осталось лишь плечо, окровавленная справа одежда всё ещё лежала возле стиральной машины. Он сбежал из больницы вечером на следующий день, когда доктор предупредил его, что к нему придут его коллеги — сбежал, одевшись и выпрыгнув из окна, пользуясь левой рукой, словно правая всего лишь опять сломана. Он же умеет пользоваться обеими, верно?
Наверняка Куникида очень злился, говоря, что идиоту-коллеге не место в больнице, раз с такой прытью ускользает из поля зрения, и он опять где-то прохлаждается на своём фейковом больничном, лишь бы в офисе не появляться. Вряд ли им сказали…
Дазай вёл себя, будто ничего и не произошло. Улыбался, читая новости, заваривал кофе и заливал кипяток в пластиковые тары бич-пакетов, держа чайник левой рукой, не обращая внимания на пустой правый рукав и игнорируя разрывающийся от звонков телефон. Нельзя выключать! Там же игры и лента с подборкой смешных вайнов с котами. А звонки можно и на беззвучный поставить.
Правая рука всё ещё болела. Фантомные боли в конечности, которой уже нет.
А под ночь второго дня в дверь постучались, после третьего стука пнув в дверь до треска древесины и входя в полутёмную квартиру с перегоревшими лампочками в прихожей и в единственной из комнат. Накахара постучался просто так: он знал, что дверь раскрыта. Дазай даже не отреагировал на его приход, листая что-то в телефоне левой рукой. Он знал, что это Чуя притащил его на собственной спине и оставил у ступеней госпиталя, пнув машину скорой помощи на стоянке, чтоб завыла сигнализацией и привлекла внимание хирургов — экс-партнёр мог скончаться от потери крови раньше, чем от болевого шока.
Всё, казалось, в порядке. Картину порядковости рушили лишь пустой правый рукав, лежащий манжетами на диване, и открытая бутылка виски возле левой диванной ножки, опустошённая наполовину.
— Привет, мелочь, — Дазай улыбнулся, не отрываясь от телефона. — А ты знаешь, что нормальные люди открывают двери руками?
— Тц, — Накахара хотел бы ответить «заткнись» или «замолчи» на крайний случай, но язык не поворачивался. — Ты это… В порядке?
— А почему мне быть не в порядке?
Действительно. Всё в порядке. Чуя ничего не ответил, поджав губы и глянув в пол. Он считал, что знал Дазая лучше всех, и сейчас прекрасно понимал, что Осаму ни черта не спокоен. Он просто делает вид, что у него всё хорошо, потому что привык. Не делается так, Дазай.
— Зачем пришёл-то? — голос экс-мафиози такой же, как и всегда, словно ничего не произошло. Какой же ты упрямый и противный, Дазай.
— Просто пришёл удостовериться, что ты не вскрылся и не залил всей своей желчью соседей снизу, — Чуя вздохнул, решив, что от Осаму сейчас ничего не добиться — он игнорирует проблему, полагая, что так и свыкнется с отсутствием конечности. — А, впрочем, хер с тобой. Дверь закрой.
В плечо Дазаю прилетела новая пачка сигарет, прежде чем квартира опустела. Пускай уж лучше курит и справляется с пережитым так, чем вены резать. Накахара ведь не соврал, зачем пришёл.
Пришёл просто удостовериться.
А будет безрукий выть по ночам или нет — не его проблема.
Чуя был немало удивлён, когда на его телефон позвонил тот самый мальчишка-тигр, Атсуши-кун, обеспокоенно спрашивая, не знает ли Накахара-сан, где, собственно, Дазай-сан, потому что в квартире его нет и на звонки уже три дня не отвечает. Придурок, блять. Собрался ведь, умотал куда-то. Оборотня пришлось уверить в том, что с его драгоценным Дазай-саном всё в порядке: «Нет, Атсуши-кун, он не в запое, он просто… просто опять где-то прохлаждается. Не переживай. Можешь сказать своим, чтобы вычли дни пропуска из его зарплаты». Выходит, эта сволочь ещё и своим детективам нихрена не сказала. Да, это ведь такая мелочь! Им и знать необязательно.
Нет, Накахара не будет его искать.
Накахара знает, где он и что делает.
Даже не Люпин. Обыкновенный бар в нескольких, сука, километрах от общаги, потому что Дазай знает, что его не будут искать так далеко, когда есть, где искать поближе. Чуя выцепляет его из всей пьяной толпы легко — сгорбленная фигура в углу со стаканом виски со льдом, смотрящая вперёд себя и не обращающая внимания на окружение. Правый рукав светлого и мятого после стирки плаща, которым Дазай сидит к стене, завязан в неаккуратный узел у самого обрубка, и от этого зрелища ёкнуло где-то внутри. Накахаре после Порчи понадобилось день отоспаться, чтобы восстановиться.
А вот Осаму уже ничего не поможет.
Чуя даже представлять не хочет, какая молчаливая истерика могла случиться у Дазая, когда он этот узел на рукаве завязывал.
Детектив не реагирует на то, что экс-напарник, внезапно оказавшийся рядом, молча садится на соседний барный стул, спрашивая у бармена о наличии коньяка и ни словом не обмолвившись в сторону Осаму. Ему и не нужно: Дазай, взявшись за стакан с виски и выпивая его до дна, отводит левую руку в сторону от стола и разжимает пальцы — стакан с громким звоном встречается с полом и разлетается вдребезги.
— Ох, вот незадача, — хрипло усмехается он. — Всё из рук валится.
Ты настолько отбитый, что каламбуришь о собственной потере? Серьёзно, Дазай?
— Криворукий, — Чуя хмурится и раздражённо закатывает глаза, отпивая из своего бокала.
— Мне кажется, я начну испытывать дежавю, если спрошу, зачем ты пришёл, — Дазай сложил левую руку на барную стойку, снова смотря вперёд себя и слабо улыбаясь, будто натянуть эту улыбку стоило громадных усилий. — Ответишь или нахер пошлёшь?
— Я бы с удовольствием послал тебя нахер, вот только твои друзья уже мне звонят, интересуясь, в какой канаве ты сдох, — Чуя смотрит, как в тёмной жидкости своего стакана блестят жёлтые лампы. — Почему я должен отвечать за то, что ты живой?
— Дай угадаю, Атсуши-кун? — Осаму тихо засмеялся. — Наверное, стоит извиниться перед тобой. Никак руки не доходили позвонить им самому.
— Ты серьёзно? — Чуя со стуком поставил стакан на стол. — Тебя настолько не ебёт произошедшее, что ты язвишь в свой же адрес?
— А что ещё делать? — Дазай в ответ вздохнул, закрывая глаза. — Можно бросаться на стены и биться головой о батареи, конечно. А смысл? Истерика пройдёт, а испорченные обои так и будут напоминать об этом, пока не сменишь их. Всё равно после ремонта будешь коситься на то самое место и вспоминать, как здесь когда-то у тебя случился припадок.
— Тебя алкоголь всегда на философствование пробивал? Что-то не замечал.
— Я предпочитаю смотреть на произошедшее сквозь пальцы.
Чуя не ответил. Допив бокал залпом и положив несколько купюр на стол, он резко встал, хватая Осаму за шкирку и буквально выволакивая из бара за собой — Дазай даже не сопротивлялся. Он даже, блять, не встал, так и тащился ногами по полу под редкие пьяные взгляды, пока экс-напарник не швырнул его спиной на асфальт прямо у входа, смотря на него сверху вниз.
— Мне неважно, как ты это сделаешь, но сделай так, чтобы твои меня больше не донимали звонками о том, по каким помойкам ты побираешься, — и закурил, щёлкая зажигалкой. — Я не намерен отчитываться за каждый твой шаг, как надзиратель. Пусть они с тобой носятся, а не я.
Машина уже как час отъехала, а Дазай так и сидел на лавке возле бара, не заходя внутрь. Думал.
В пустынной квартире, где на двери была обнаружена записка от Куникиды, что он убьёт его, если узнает, что тот устроил себе отдых без уважительной причины, нашлась и новая пачка сигарет — старую Дазай уже выкурил, а следующую ещё не покупал.
Две. Ровно две ночи Чую никто не тревожил. А около четырёх утра он просто случайно проезжал мимо старой общаги.
Распахнутая дверь встретила звоном бутылок под порогом. Накахара только брезгливо отодвинул несколько бутылок из-под ног, проходя в комнату и видя сгорбленную фигуру на диване, закрывающую левой рукой лицо и покачивающуюся из стороны в сторону. Грешным делом Чуя подумал на первый взгляд, что перед ним сейчас бухая в сопли мразь, и уже хотел было развернуться и выйти к чёртовой матери из этого перегарного царства, но один тихий звук заставил его всё же немного задержаться.
Всхлип.
Это был тихий, почти неслышимый, но всхлип. И Чуя прекрасно услышал его.
Фигура Дазая была почти недвижима в слабом свете восходящего солнца из окна, но плечи дёргались. Мафиози негромко вздохнул, измученно рыкнув сквозь зубы, и подошёл ближе, отпинывая ногой очередную бутылку, садясь рядом. Осаму не обратил на экс-напарника ни малейшего внимания, даже не обернулся, по-прежнему закрывая лицо рукой. Чуя не будет говорить — ему не нужно это. Дазай сам, просидев в тишине не один с несколько минут, рвано вдохнул, убирая руку от лица и щуря мокрые глаза.
— Меня ведь и так звали Неполноценным, — усмешка была горькой и совершенно неуместной. — Можно сказать, во мне даже ничего не изменилось.
Господи, блять, Дазай, заткнись.
— Чш, — Чуя снял шляпу с головы, откладывая на диван и неуверенно, но всё же положив руку на его спину, когда Осаму начал срываться. Вот к чему вся эта клоунада была? Тот монолог про истерику и бросание на стены, про игнорирование проблемы. Ну да, конечно, лучше допиваться до чертей каждый раз, когда осознаёшь, что руки-то взаправду нет, чтоб не помнить этого. — Успокойся. Ты уже почти неделю как…
Дазай оглушительно смеётся, и этот смех истинно психический. Ненормальный. Срывающийся на болезненный вой непримиримости.
Накахара ничего не говорил. Слушал, как экс-напарник тихо всхлипывает и размазывает слёзы и сопли по его, Чуи, плечу, сгорбившись и схватившись рукой за другое. Пусть, пусть. Ему полезно вырыдать всё то, что его тупое упрямство с таким плюшкинским усердием копило. Возможно, Дазай принял удар на себя. Кто знает, может, Накахаре тоже могло руку оторвать. Или ногу. Нет, ну, конечно, тело в качестве сосуда демона разрушений могло бы и регенерировать… наверное… Чуе ещё ничего не отрывало, он не проверял. Осаму, как ни крути, тяжелее. С одной стороны, мафиози ещё ни разу не видел, как его бывший партнёр вот так ломался и хоть раз позволял себе лить слёзы; с другой — он ни капли не удивлён, что это случилось сейчас.
— Ну всё, всё, тихо, — Накахара впервые за десять минут молчания и непрерывных всхлипов подал голос и похлопал по спине ещё раз, вот только Осаму даже не думал успокаиваться — левая рука сползла с плеча на край жилета, схватившись за него, а голова опустилась ещё ниже. — Тише я сказал. Ты себя сейчас обезвожишь.
Кажется, Дазай даже не слышал. Вернее, слышал, но нихера не слушал.
— Да успокойся ты, — Чуя, закатив глаза, берёт его за лицо, поднимая и вынуждая посмотреть покрасневшими глазами на себя. Да уж, ему действительно лучше не плакать при всех. — Я здесь. Ты живой и почти целый. Уймись.
Ладонь Дазая легла на левую ладонь, накрывая её и слегка сжимая пальцами.
— Я теперь… бесполезный, — он всхлипнул, снова жмуря глаза с мокрыми ресницами. — Мёртвый груз.
— Ты груз, но не мёртвый, успокойся. Всё в порядке. Такое… случается, — Чуя не слишком силён в приободрении и успокаивании, но он хотя бы пытается. — Обвыкнешься. Не ты первый, не ты последний. На улицу к бомжам не выгонят.
Он решил не добавлять, что, если и выгонят, всегда есть те, кто примет даже после всего того, что он сделал. Ну, или при крайней необходимости застрелят и прекратят страдания…
Его ладонь стремительно намокала от слёз.
— Да что ж такое-то. Ты оглох? — Дазай чувствует сквозь собственный стон, как его целуют в щёку, скулу, уголок глаз. Аккуратно. Спокойно. Нежно. — Прекращай. Я здесь.
Его осторожно целуют в висок, в скулу и уголок губ ещё, и ещё, и ещё, в конце концов обхватывая за шею одной рукой и прижимая к себе, оглаживая по тёмной голове. Накахаре вообще не верилось, что он всё это делал собственными руками, но бить его сейчас и называть сукиным сыном хотелось меньше всего. Ещё успеет. Культя под пустым рукавом рубашки слегка… нет, не слегка — очень непривычна по прикосновениям, но Чуя вынужден не заострять на этом внимание.
— Ты будешь моим напарником всегда, даже если ослепнешь и потеряешь ногу, — голос Чуи спокоен и тих, потому что всхлипы больше не наполняют комнату, а мафиози обнимает, держась за его спину, одна левая рука. — Слышишь меня, недалёкий? Прекращай пить как не в себя и иди уже к своим, пока у тебя к концу месяца две йены от силы не осталось.
Дазай поднимает голову, смотря Чуе в глаза своими покрасневшими, и Накахаре ничего не остаётся, кроме как поцеловать ещё. И ещё. И ещё.
Было очень трудно растолкать его через три часа, спящего под боком и неудобно прижавшего Чую спиной к спинке дивана — пришлось не шевелиться всё то время, пока Дазай наконец спокойно задремал. Какое ему вообще дело до бывшего напарника? Успокаивал же, приводил в чувства, машину под его окнами оставил. Накахара улучил целых три часа на то, чтобы рассмотреть Осаму, и тот ну вот вообще ни капли не изменился — всё тот же человек с хуёвым прошлым, спящий рядом с человеком из своего хуёвого прошлого и умеющий смеяться, когда что-то внутри разорвано в клочья, потому что он так хочет. Потому что так привык. Сколько волка не приручай, как собаку, он всё равно волком и останется, пускай и будет сидеть на цепи.
Сколько Дазая в агентство не отправляй, кровь мафиозо в нём видать за километры.
А Чуя промолчит насчёт того, что перед уездом из чужой квартиры (если эту дыру вообще квартирой назвать можно) сгрёб все бутылки и пачки сигарет в один пакет, выкинув из окна прямиком в открытые мусорные баки неподалёку.
Немногие поняли сразу, что не так. Дазай-сан выглядел так, будто все дни пропажи спал максимум часа два в день и скитался по улицам, прежде чем вернуться на работу. На окрик Доппо о том, где этот чёрт окаянный вздумал пропадать без предупреждения, Осаму устало улыбнулся, отвечая что-то вроде: «Знаешь, хотел уйти, куда глаза глядят, а всё равно пришёл в исходную точку!» А потом Куникида понял, что правый рукав его плаща пуст и свободно колышется сквозняком из окна. Дазай не стал останавливаться, проходя к своему рабочему месту как ни в чём не бывало. Рампо-кун, заметивший пропавшего коллегу, уже было с долей укоризны воскликнул приветствие, но от вида пустого рукава даже ноги со стола спустил, выпрямляясь на стуле.
Атсуши нервно сглотнул, переглядываясь с коллегами.
— А Йосано-сан разве не…
Куникида учтиво толкнул его локтем в бок, призывая замолчать. Это глупый вопрос в отношении Дазая. Возможно, Накаджима успел об этом догадаться, просто слова с языка слетели быстрее. Когда Осаму и вовсе снял плащ, смотреть на него было неудобно: Атсуши не знал, стоит ли спрашивать о том, тактично ли ему молчать или делать вид, что с Дазай-саном всё в порядке.
Никто так и не спросил, даже Кенджи, как такое могло случиться. Куникида не стал требовать объяснительной. Акико долго боролась с желанием позвать в кабинет и попросить хотя бы ей показать шов, может, она помогла бы снять боли или что-то ещё, но всё-таки решила пока коллегу не трогать. Не сказать, что Рампо был слишком удивлён, когда, спросив у Фукудзавы-доно насчёт Дазая и его… преображения, услышал, что директор знал.
Он понимает, от кого Юкичи мог знать.
Дазай вёл себя тише обычного. Скопившиеся бумаги заполнились им до конца дня левой рукой без недовольств, особо затянутого отдыха и его столь привычного «Атсуши-ку-ун, не поможешь своему лучшему другу?», да и заговорить с ним без неуверенности никто не решался. Доппо перекинулся с ним несколькими фразами в спокойном тоне и больше не трогал, с Рампо Дазай даже рассмеялся в ходе негромкой беседы, а по пути из одного конца офиса в другой Атсуши потрепали по голове левой рукой, сказав не сутулиться.
Никто просто не ожидал, что Дазай-сан, непоколебимый и вечно весёлый человек с суицидальными шутками и попытками убиться, однажды придёт без правой руки и будет вести себя так, словно ничего не произошло.
Дазаю было тяжело думать о том, что его начнут расспрашивать, но коллектив попался понимающий.
Он ушёл вместе со всеми, во время конца рабочего дня, а не за час или за два, как то обычно бывало. Он улыбался и шутил, тихо шагая к себе домой, держа левой рукой телефон, пока пустой правый рукав развевался на лёгком ветру. Все знали, что произошло что-то страшное, но никто не решался обсудить это.
Когда время придёт, Дазай сам расскажет.
Возможно, это время настанет быстрее, чем они думали.
Просто Осаму, зайдя в квартиру, обнаружил на собственном диване большую чёрную коробку с аккуратно выведенным на ней «От тех, кто примет» и тут же услышал, как где-то из-под окон уезжает чья-то машина.
Пожалуйста, пусть там будет бомба.
***
— Как он? — мужчина смотрит на Чую с лёгкой улыбкой, и тот улыбается в ответ.
— Ему-то — и не быть в порядке? — Накахара усмехается. — Мори-сан, вы знаете его лучше и дольше всех, вам ли не знать, как он?
— К счастью, мне не доводилось испытывать наш подарок на себе, вот и интересуюсь.
— Действительно, к счастью. Если вам так уж интересно, то он первым делом перебинтовал её.
— И почему я не удивлён…
***
Атсуши казалось, что у него сейчас по-настоящему случится инфаркт, когда он по привычке потянулся пожать наставнику протянутую руку, а она возьми да останься в его хватке, пока Дазай звонко смеялся: «Возьми себя в руки, Атсуши-кун! Ты же сейчас вздыбишься!»
Ох уж эти шутки.
Тонкие механические пальцы сжимали сигарету, и Рампо правильно заметил, что Дазай раньше показательно не курил, но тот ответил, что это конфета в виде сигареты. Дымится, но это так надо.
— Йосано-сан не одобрит, — Накаджима покачал головой, потирая затылок и всё ещё хмурясь от того, что подумал на мгновение, что оторвал наставнику вторую руку.
— Пожалуй, на некоторое время даже одобрю, — женщина стояла за спиной, скрестив руки на груди и улыбаясь. Ей ли не понимать, что лучше уж пускай самоубийца курит, справляясь со стрессом, чем калечит себя. — Но только на некоторое время.
Тонкие механические пальцы сжимали сигарету, пока Дазай выдыхал дым вперёд и снова поднимал руку, зажимая фильтр зубами. Куникида точно не одобрит курения в офисе, но Осаму можно.
Спустя рукава хотя бы сегодня он точно работать не будет. Он же может писать и правой, и левой.
