Отсюда и в вечность

Элиан Для Элиана быть рыцарем оказалось гораздо труднее, чем он предполагал. Дело было не во внезапном повышении статуса, необходимости оставаться на одном месте или строгом тренировочном графике. Всё это, конечно, было нелегко, но больше всего его беспокоило то, что он наблюдал между своей сестрой и королём. Было уже достаточно странно видеть, как Артур открыто ухаживает за крестьянкой, но для Элиана она была гораздо большим — она была его сестрой. Тем, кто практически вырастил его, и, несмотря на его долгие отлучки, Элиан невероятно заботился о ней. Всё время её изгнания было для него пыткой — и ещё до того, как он был одержим. Он верил, что теперь, когда она наконец стала королевой, всё пойдёт на лад, но на деле это событие изменило абсолютно всё. Гвен больше не жила в том маленьком домике, где они оба выросли. Теперь там жили чужаки. У неё больше не оставалось времени на него в конце дня. Кроме того, поскольку она была королевой, статус Элиана тоже возрос, и люди стали обращаться к нему не иначе как «милорд». Всю свою жизнь он знал, что у него будут проблемы с любым мужчиной, за которого выйдет Гвен, но не мог же он сказать королю Артуру, что порвёт его на мелкие кусочки, если тот причинит боль его сестре. Это никак не шло у него из головы. Он уже видел трудности, которые переживали их отношения, видел месяцы, проведённые ими порознь. Он не хотел, чтобы Гвен снова прошла через это. Поэтому он внимательно приглядывал за ними, всегда готовый вмешаться — на случай, если произойдёт то, что он считал неизбежным. Однажды Элиан тренировался с Артуром, и Гвен спустилась на это посмотреть. Тренировочные площадки всегда были открыты для желающих. На одной стороне были установлены стойки для стрельбы из лука, на другой — сражались на мечах и булавах, а посередине пролегала безопасная тропинка. Рыцари были мастерами своего дела, и никто не боялся приблизиться, чтобы посмотреть на их удивительные навыки. Элиан, как всегда, старался не обращать внимания на наблюдателей, желая усовершенствовать своё ремесло без помех, но вдруг он услышал шум. Один из лучников поскользнулся, его рука дрогнула и выпустила снаряд в сторону зрителей. Элиан в ужасе проследил за стрелой, которая летела прямо в Гвен. Он был слишком далеко, но всё равно сорвался с места, смутно слыша зверский рёв, раздавшийся прямо перед ним: — Гвиневра! Артур бежал быстрее, чем Элиан когда-либо видел. Гвен начала уворачиваться, но она не могла двигаться достаточно быстро, а рядом, казалось, не было ни души. Артур прыгнул на неё сверху, стрела вонзилась ему в плечо, и они оба упали на землю. — Артур! — закричала Гвен, выкатываясь из-под него. — Приведите Гаюса! — Позаботьтесь о королеве! — взревел Артур, поднимаясь на колени и полностью игнорируя стрелу, торчащую из его плеча. — Гвиневра, ты ранена? — Артур, в тебя стреляли, и ты беспокоишься обо мне? — изумлённо спросила она, с тревогой стаскивая с него доспехи так быстро, как только могла, что, учитывая род занятий её отца, и впрямь было очень быстро. — Ты — вся моя жизнь, — ответил он, останавливая её и обнимая здоровой рукой. — Остальное не имеет значения. Гвен улыбнулась и поцеловала его так, будто они были только вдвоём, хотя вокруг то и дело сновали обеспокоенные горожане. Вскоре буря стихла, когда прибыл Гаюс и объявил, что король в безопасности. Элиан почувствовал, как путы, теснящиеся внутри, исчезли и его сердце снова забилось с облегчением. В одну секунду ему показалось, что он видит всё совершенно ясно. Он понял, что с Артуром и Гвен всё будет в порядке. Внешние силы могли попытаться разлучить их, но Элиану не нужно было беспокоиться за сердце Гвен, когда дело касалось Артура. Это было так же ясно, как небо над его головой, и внезапно быть рыцарем стало намного проще. Леон Леону нелегко давались перемены, но их было не избежать — хотел он того или нет, предвидел он их или нет. Хотя некоторые изменения он мог оценить. После долгих лет жизни под жестоким правлением Утера с его безумными решениями и охотой на ведьм время правления Артура было по-настоящему желанным. Однако Артур был склонен следовать зову сердца, и временами Леон сомневался, разумно ли это. Несколько раз юный принц был слишком безрассуден и отчаянно нуждался в спасении. Но Леон верил в преданность и кодекс рыцарей превыше всего. Артур же воплотил эти две вещи в себе, так что Леон последовал за ним всем сердцем. И всё же Леону было не по себе, когда Артур посвятил в рыцари четверых простолюдинов, даже если того требовали обстоятельства. Но в конечном счёте это оказалось его лучшим решением. Леон полюбил всех рыцарей под его командованием. Все они стали настоящими братьями. Они всё делали вместе, и невидимая связь доверия и верности между ними стала сильнее, чем всё, о чём Леон когда-либо знал. Гораздо больше времени Леону потребовалось на то, чтобы принять выбор жены Артура. Он знал Гвен всю свою жизнь, они часто играли вместе, когда были детьми. Это мешало ему видеть в ней кого-то другого, кроме маленькой девочки, перепачканной грязью, безумно хохочущей и толкающей его в лужу. Может ли такая девочка стать королевой? С самого рождения Леону твердили, что люди многого ожидают от знати и в частности от королевской власти. Леон видел много прекрасных качеств в Гвен, всегда видел, но она не была похожа на тех скромных и кротких благородных женщин, не была воспитана в обычаях двора и, казалось, несмотря на свои прямые манеры, не могла взять на себя командование. Иногда он задавался вопросом, не совершают ли Артур и Гвен ошибку, настаивая на том, чтобы быть вместе. Леон не стал высказывать свои сомнения. Даже не беря во внимание его преданность и дружбу с ними обоими, наряду с желанием сохранить мир, мешавшими ему это сделать, в этом просто не было нужды. Король с королевой и так довольно слышат об этом от народа и остальной части дворян. Леон не хотел сеять смуту, но он видел, как на Гвен давит бремя ответственности, и задавался вопросом, сможет ли она когда-нибудь научиться выносить это на своих хрупких плечах. Неужели любви действительно достаточно, чтобы пересечь границы и нарушить вековые условности? Может ли крестьянская девушка править Камелотом? Как глава рыцарей, Леон проводил большую часть своего времени в Совете. Королева всегда присутствовала на этих собраниях по настоянию Артура, тем самым нарушая многие правила, установленные как традицией, так и Утером. Леон наблюдал. И всё замечал. Постепенно он пришёл к пониманию мудрости своей новой королевы. Она была куда лучше знакома с наукой стратегии и войны, чем думал Леон, и её знания о городе и людях Камелота оказались очень ценны — больше, чем Леон мог себе представить. Он обнаружил, что узнаёт о своём городе то, чего никогда раньше не знал. Его видение Гвен тоже начало медленно меняться. Маленькая девочка с грязью в волосах и застенчивая служанка постепенно исчезли, и на их место встала величественная королева, восседающая на троне в красном и золотом, мудрая не по годам. Его беспокойства не исчезли по мановению руки, но теперь он был готов к тому, чтобы увидеть в этом новый старт для Камелота. Однажды Леон попал в сложную ситуацию. Он отвечал за реквизицию припасов, и некоторые фермеры задерживали свой урожай дольше, чем было позволено. Другие деревни, привыкшие с ними торговать, а также королевские сборщики подати страдали от недостатка, и поэтому их привезли в Камелот, чтобы сообщить королю о ситуации, но Артур был в пограничном патруле с другими рыцарями. За порядком в городе следил Леон. Поэтому он сделал то, что должен был — отправился к королеве. Она была единственным человеком, способным справиться с ситуацией, какими бы ни были её шансы сделать это на самом деле. Он объяснил ей все обстоятельства и проводил её к месту, где допрашивали фермеров. Гвен подошла прямо к ним, опустилась на колени и стала осторожно задавать вопросы, пытаясь докопаться до правды. Леон зачарованно наблюдал за происходящим, потому что никто другой не мог добиться от этих людей большего, чем пары бессмысленных фраз. Один из них чуть не заплакал, и, когда Гвен закончила с ним, он вскрикнул так, что Леон смог услышать: — Храни вас Бог, миледи! Гвен вернулась к Леону и объяснила страх фермеров перед новым режимом и их волнения от беспорядков после последнего вторжения Морганы. — Теперь они будут сотрудничать. — Благодарю, миледи, — ответил Леон, низко кланяясь. Гвен покраснела, но это не заставило его ценить её меньше — это заставило его понять её лучше. Она всё ещё была той юной девочкой из его детства, невинной девушкой, которую он всегда знал, но теперь и королевой. Она заслужила своё положение не только тем, что любила и была любима Артуром, но и тем, что была хороша в этом и заслуживала этого. Именно в тот день Леон решил, что будет сражаться и умрёт за свою королеву — женщину, которая поднялась выше, чем он мог себе представить, ту, что была идеальной парой для короля, которого он глубоко уважал, и он верил, что их брак станет началом чего-то замечательного, выходящего далеко за пределы его самых смелых надежд и мечтаний. Вместе они были способны на что угодно, и Леон сделает всё возможное, чтобы помочь им на этом пути. Гвейн Гвейн любил женщин. А женщины любили его. Он распространял свою любовь повсюду в пяти королевствах и привык получать её взамен. Это никогда не длилось долго, чаще всего только ночь, но он помнил их, каждую. Они были из разных слоёв общества: как правило, трактирщицы, но были и служанки, дочери купцов, одинокие жены фермеров, беглые друидки, взбалмошные цыганки, опасные налётчицы — он встречал и любил их всех. Даже благородные женщины иногда поддавались его чарам, хотя их было очень мало — как из-за отсутствия у него любви к знати, так и из-за отсутствия у них любви к простолюдинам. У Гвейна определённо был опыт в области романтики, и он мог пересчитать количество женщин, которые отвергли его, по пальцам одной руки. Много раз женщины сначала говорили ему, чтобы он оставил их в покое, а позже были очарованы им настолько, что с радостью брали свои слова назад. Только пятеро девушек наотрез отвергли его ухаживания. Трое — из моральных соображений, которые он уважал, поскольку не собирался оставаться рядом, ухаживать за ними дальше и жениться на них должным образом, один раз — он был уверен — из безумия, особенно когда она оставила на его бедре длинный зазубренный шрам, призванный без конца напоминать ему о ней, и всего раз… ради настоящей, истинной любви. Гвен привлекла его сразу же, и поначалу он думал, что она ничем не отличается от любой другой девушки, но она была так мила, открыта и тверда в своём отказе. Это заинтриговало его, и его гордость немедленно решила принять вызов и покорить её, что, Бог свидетель, стало слегка трудновато, когда некий заносчивый принц заставил его полировать сапоги на целую армию, во время защиты Мерлина от бандитов, а затем после изгнания и всё такое. Но потом… потом она произнесла свою маленькую речь об Артуре, и всё наконец стало ясно. Странно, как много людей, простых людей, смотрели на этого мужчину и видели в нём человека, за которого стоит умереть, лидера, за которым стоит идти. Гвейн не знал, почему это зажгло что-то внутри него — небывалое желание почувствовать что-то подобное самому — и это ослабило его потребность добиться расположения Гвен. Даже он не мог быть настолько бессердечным, чтобы непрестанно биться в дверь, за которой ему не рады. Их обоих впереди ждала трудная дорога, он был уверен в этом, но отчего-то считал её проходимой. Возможно, именно преданность Гвен и Мерлина заставила его спасти Артура в той схватке. После того случая Гвейн вернулся к своей собственной жизни, но он никогда не забывал Камелот, не забывал его людей, глупую усмешку Мерлина, сердечные извинения Артура и сострадательные объятия Гвен на прощание. Поэтому он возвращался, всегда возвращался, притягиваемый Камелотом, и, когда Артур нуждался в нём, Гвейн ответил на зов, даже если это шло вразрез со всеми принципами и рутиной его жизни. Гвен тоже была там, отвечая на зов, и Гвейн мог видеть, что между ними что-то изменилось. Какая бы неуверенность или нежелание быть увиденными вместе ни владели этими людьми раньше, всё это исчезло. Между ними была практически золотая цепь, провозглашающая их связь. Гвейн уверовал в её силу и оставил попытки добиться внимания Гвен, переключившись на других девушек, учась работать с рыцарями и, наконец, почувствовав себя как дома в стенах Камелота. Даже вся эта неразбериха с Ланселотом (а Гвейн не знал, что там произошло) не помешала ему поверить в Гвен и в её любовь к Артуру, даже когда этот идиот её не заслуживал. Возможно, это было высокомерно, но Гвейн свято верил, что если женщина предпочла ему кого-то другого, то она ни за что не оставит этого человека. Сердце Гвен было таким чистым, каким сердце Гвейна не было уже давно. В конце концов он оказался прав. «Как всегда», — самодовольно подумал он тогда. Гвен и Артур поженились, она стала королевой Камелота, и Гвейн был просто счастлив оттого, что эти двое наконец обрели то, что искали. Однажды, прогуливаясь по рынку, он сказал об этом Гвен. — Что это значит? — спросила она, удивлённо глядя на него. — Ну, любая девушка, которая может отвергнуть меня, — ответил он, широко раскинув руки, — знает, чего на самом деле хочет её сердце. Она закатила глаза и продолжила. — Ты безнадёжный повеса, сэр Гвейн, — заключила она с любовью. — Да, это так, — признался он, а затем взял паузу. — Но единственная женщина, ради которой не стоит им быть, уже занята, так что мне, похоже, суждено остаться таким до конца своих дней. — Я не единственная женщина в мире, которая этого стоит, — заверила она, положив руку ему на плечо. Эти слова поселили в нём странное чувство серьёзности, которое он обычно старался скрыть за бравадой и шутками. — Я никогда не умел по-настоящему любить женщину, — признался он. — Я думал, что знаю, каково это, и многие бы сказали именно так, но, встретив тебя, я неожиданно обнаружил, что понятия не имею, что такое настоящая любовь. Частичка моего сердца стала твоей в тот день, и я никогда не получал её обратно. Я не смогу отдать её никому другому. Она посмотрела на него с состраданием и ответила царственно, как делала это с тех пор, как привыкла к своему статусу королевы: — Однажды ты получишь то, что тебе нужно, и тогда она вновь пригодится. Но до тех пор я сохраню её для тебя, если ты пообещаешь мне держать свои глаза и сердце открытыми. — Я никогда не нарушаю обещаний, данных леди, — ответил он, кланяясь. Она выгнула бровь. — Настоящих, — добавил он для уточнения, заставив её улыбнуться. — Я принимаю твоё слово, сэр рыцарь. Они продолжили свой путь мимо того самого места, где, как Гвейн убедился, они однажды повстречались, и он обнаружил, что женщина, идущая рядом с ним, снова кое-чему его научила. Гвейну нравились женщины, но он никогда никого не любил. Теперь он знал, чего стоит ждать. Это что-то было в улыбке Гвен, когда она смотрела на Артура, в том, как Артур бормотал о её совершенстве, в том, как они касались друг друга, когда думали, что никто не смотрит, или даже в борьбе, которую они преодолели, чтобы быть вместе. Гвейн не боялся трудностей ожидания, и, в конце концов, всегда было много таверн, всегда полно красивых женщин, готовых скрасить его одиночество до тех пор, пока не придёт его время. Персиваль Персиваль считал себя простым человеком. Он не любил роскоши, пиршеств, длинных рукавов и прочих излишеств в своей жизни. Он родился в маленькой деревушке, воспитывался хорошими людьми и привык к любви, гармонии, трудолюбию и бедности. Всё изменилось в тот день, когда его семью убили, а деревню сравняли с землёй. Часть его умерла тогда вместе с ними, и Персиваль был уверен, что это была его способность доверять людям. Он долго скитался, едва сводив концы с концами, и это был не самый приятный способ провести жизнь. На своём пути он встречал плохих и хороших людей и делал вещи, о которых не хотел бы вспоминать. Он держал своё сердце и свою верность запертыми внутри за семью замками, предпочитая тишину разговору и работу сидению на месте. Он стал воином по необходимости, его мускулы и физическая мощь создали ему репутацию, которая и привела к нему Ланселота. Вместе они стали командой, и даже если Персиваль не понимал незыблемой веры Ланселота в благородство человека, он доверял Ланселоту больше, чем кому-либо, с тех пор, как его семья погибла. Ланселот привёл его к Артуру, и Персиваль обнаружил, что всё его мировоззрение перевернулось вверх дном, когда сам Артур, принц Камелота, пожал ему руку в знак благодарности. Когда простые люди, изгнанные мужчины, женщины, рыцари, слуги — люди из всех слоёв общества — готовы были отдать свои жизни за этого человека. Это шло вразрез со всем, во что он когда-либо верил, до его странствий и во время них. Персиваль нашёл себе причину верить на следующие несколько лет. Это был постепенный процесс, и вскоре он обнаружил, что раскрывается людям больше, чем ему хотелось бы. Но в конце концов невозможно было устоять перед природным очарованием Гвейна, насмешливой дерзостью Мерлина, несокрушимой преданностью Леона и справедливым милосердием Артура. После смерти Ланселота он очень замкнулся в себе, но совсем скоро его снова потянуло наружу, и он никак не мог с собой совладать. Персиваль не очень-то верил, что этот сказочный мир у него тоже не отнимут. Смерть Ланселота доказала это. Каждый раз, когда они шли в бой, Персиваль боялся, что умрёт кто-то ещё, и обычно так и случалось, хотя больше никто из его ближайших друзей не умирал. Пока что. Возможно, именно поэтому он держался подальше от Артура и Гвен. Он не хотел сближаться с кем-то настолько недосягаемым. Артур внушал ему благоговейный трепет своим великодушием и стремлением к отношениям с простолюдинкой. Гвен очаровала его своей способностью превосходить класс и так открыто тянуться к чему-то запретному. Персиваль мог быть сильным, но он был не настолько силён, как они. Он боялся за них, потому что был уверен, что такие отношения никогда не продлятся долго. Он знал, что счастливых концов не бывает. Так что он не стремился к дружбе ни с одним из них, но у него всё ещё были его товарищи рыцари, его работа, и он был счастлив, даже если и продолжал ждать плохих вестей. Однажды ему было поручено охранять королеву во время её поездки за пределы Камелота на могилу отца. Обычно этим, конечно, занимался Элиан, но он был в пограничном патруле, так что Персиваль покорно ехал рядом с королевой. — Спасибо, что поехал со мной, — заговорила она. — Я знаю, какая это скучная работа — охранять меня. — Артур никогда не простит нам, если с вами что-то случится, — пояснил Персиваль. — Это придаёт энтузиазма. Она тихо рассмеялась. — Тогда прошу прощения за то, что возлагаю на тебя такую серьёзную ответственность. Я не часто чувствую потребность проведать отца вне годовщины его смерти, но сегодня… мне просто нужно было. — Персиваль не ответил, от этого разговора ему вдруг стало не по себе. Она взглянула на него. — Иногда я опасаюсь, что вся радость, которую я чувствую сейчас, заставит меня забыть боль прошлого. Я никогда не хочу забывать то, что потеряла. — Потеряли? — переспросил Персиваль. — Всю мою семью, друзей, свободу. Боюсь, быть королевой и счастливой для меня в новинку. — Я понимаю, — сказал он через мгновение. — Да, конечно, — сказала она. — Персиваль, можно я задам тебе вопрос? — Как пожелаете, — неуверенно ответил он. — Ты не обязан отвечать. Но мне было бы интересно узнать о твоей семье, почему ты никогда не посещаешь их могилы? — Они мертвы. Я не вижу в этом смысла. Их уже не вернуть. — Ты прав. Но, думаю, у нас разные взгляды на это. — Почему? Зачем вы это делаете? — Чтобы помнить, каково это было раньше, и никогда не забывать стремиться к этому. — Даже если ты снова обретёшь счастье… это будет не то же самое, и нет никакой гарантии, что у тебя его не отнимут, — отметил он. — Как и нет гарантии, что отнимут, — возразила она. — И то, что я могу что-то потерять, не означает, что я должна от этого отказываться. Я не могу представить себе более несчастного существования, чем жить, отгородившись от всего, что могло подарить мне радость. — Персиваль неловко поёжился, ему не понравилось то, как глубоко его задели эти слова. — Прости, — сказала она, очевидно заметив это. — Я не хотела тебя обидеть. — Я знаю, — коротко ответил он. — Просто я… ну, я никогда не думал в этом ключе. Я всегда стараюсь не верить… в то, что хорошее продлится. — Поверь, я прекрасно тебя понимаю, — уверила его Гвен. — У меня были периоды, когда я пыталась отталкивать людей, думая, что это убережёт меня от большего вреда. Просто спроси Элиана. Я так много раз сомневалась, что вера в нашу любовь может спасти нас. У Артура были те же опасения, но теперь я уверена в нашем браке больше, чем в чём бы то ни было. Даже если бы я знала, что Артур погибнет завтра, я не променяла бы наше совместное время ни на что на свете. Персиваль внутренне содрогнулся от уверенности в этом голосе, от любви и радости, лучившихся на её лице. Он смутно помнил, каково это было — чувствовать то же самое. Он понял это лучше, чем смог бы понять даже год назад. Наверное, теперь он слишком далеко ушёл от своих страхов. И правда, какой смысл жить, не позволяя себе искренне верить и любить что-то только из страха это потерять? Над этим стоит пораздумать. Многолетние убеждения не могут быть разрушены несколькими ободряющими словами как по щелчку пальцев, но теперь он был открыт. И готов слушать. Он слегка улыбнулся, почувствовав внезапное желание узнать больше об этой отважной женщине, ехавшей рядом с ним, нисколько не боясь конца их путешествия. И завтрашнего дня, если честно. Впервые за долгое время. Рыцари Банкетный зал Камелота был полон смеха и веселья — ещё один пир в честь годовщины свадьбы короля и королевы. Слуги суетились тут и там, следя за тем, чтобы вино текло рекой. Вскоре после того, как основные празднества поутихли и был объявлен выходной день на завтра, наступило время бала. Слуги Камелота были счастливы знать, что во главе их королевства сидит правитель, способный понять их тяготы не понаслышке. Зазвучали трубы, возвещая о начале танцев. Король встал из-за стола и протянул руку своей королеве, которую та любезно приняла. Он повёл её на площадку, и весь двор затаил дыхание, глядя на то, как их монархи ведут зал. Рыцари прислонились к стене, наполовину готовые сорваться в бой при малейшей опасности (а пиры в Камелоте обычно ничем хорошим не заканчивались), наполовину избегая танцевальной площадки. Те, кто родился в знати, смирились с необходимостью приглашать на танец благородных придворных дам, и, чего скрывать, это была великолепная возможность за кем-то поухаживать, но простые рыцари Артура не были сведущи в танцах знати, и их отказ обучаться был столь же легендарным, как и их доблесть. — Он достаточно стонет об этом наедине, но только взгляните на это, — заворковал Гвейн, указывая на короля. — Каковы голубки. — Думаю, это его партнёр вдохновляет на грацию, — добавил Леон, окидывая танцующих пристальным взглядом. — А это обязательно? — возмущённо прервал их Элиан. Рыцари прекрасно знали о нежелании Элиана обсуждать отношения Гвен и Артура и с удовольствием использовали любую возможность, чтобы подразнить его. — Но это же правда, — настоял Гвейн, ткнув Элиана локтем. — Большинство из нас знало Артура ещё до свадьбы, согласись, он стал гораздо лучше. Стоит принять это за честь, милорд. Расслышав акцент Гвейна на последнем слове, Элиан закатил глаза, но воздержался от ответа. — Они оба стали лучше, — поправил его Леон. — Не сочтите за неуважение к королеве, но я знаю их обоих всю жизнь и не могу не отметить, что она стала куда уверенней и многому научилась с тех пор, как села на трон. — Ты как будто речь толкаешь, — непочтительно процедил Гвейн. — А теперь начистоту. Скажи нам, что ты на самом деле думаешь. Невзирая не сплетни. Леон выпрямился, как и подобает предводителю рыцарей Камелота, и ринулся бы сражаться за честь своих правителей, если бы Элиан не шикнул на них: — Люди слушают. — Пускай слушают, — отмахнулся Гвейн, но вместо того, чтобы продолжить свою тираду, сделал ещё один глоток вина. — А ты как думаешь, Персиваль? Тихий рыцарь, как обычно, остался в стороне от подобных разговоров, но он разделял их мнение. — Похоже, они счастливы. Я не знал их до того, как они сошлись, но они счастливы. Это ли не главное? — Ты говоришь как истинный мудрец, — отметил Элиан, пристально глядя на Гвейна. — Я всегда это делаю, — сказал Гвейн в свою защиту. — Послушайте, Артур — придурок, но я готов умереть за него в любую секунду, мы все это знаем. Гвен — самая святая женщина на земле, но и она не идеальна. Всё, что я хочу сказать — нам повезло, друзья. Перед нами лучшие правители, которых когда-либо видел свет, и всё, что нам остаётся — это размахивать мечами и защищать их. — Они идеальны, — признал Элиан, глядя на сестру и короля, улыбающихся друг другу. Артур откинул голову назад, смеясь над чем-то, что сказала Гвен. — Он очень дорожит ей, и она здорово ему подходит. — Не только ему, но и Камелоту. Она правит справедливо и мудро, очень способная королева, а не просто хорошенькое личико, — добавил Леон. — Народ ещё никогда не был так счастлив. — И как я понимаю, они никогда не были так счастливы, — сказал Персиваль, внимательно наблюдая за танцующими. Артур и Гвен прижимались друг к другу ближе, чем обычно позволяли приличия, даже для супружеских пар. — И это очень заразительно. — С недавних пор ты улыбаешься всё чаще, — заметил Гвейн, смеясь. — Да будет так. Что ж, мы все пришли к согласию, мы без ума от этих двоих. Счастья им, нам и Камелоту. И пусть вино течёт рекой. Мерлин! — воскликнул он, подзывая слугу, спешащего мимо с кувшином вина. Мерлин остановился и сверкнул улыбкой, принимаясь наполнять их кубки вином. — Развлекаетесь? — лукаво спросил он. — Не так много, как наши государи, — твёрдо ответил Гвейн, указывая в ту сторону, где Артур целовал свою королеву под возмущёнными взглядами некоторых старших придворных. Мерлин смотрел на них с какой-то нежной гордостью, как будто наблюдал за своими детьми, делающими то, чему он их учил. — В конце концов всё получилось, — загадочно произнёс он, а затем скрылся в оживлённой толпе, оставив рыцарей наедине с выпивкой, разговорами и звонким смехом.