Сердце матери

Операцию «Сердце матери» запланировали на понедельник. День, когда отец Женьки будет на работе и не сможет им помешать. И не попадёт под удар, оставшись в счастливом неведении относительно своей супруги и поступка сына. Они просто не пойдут в школу. Никто не удивится отсутствию двоих учеников: осень, в конце концов, простуды ходят, грипп всякий… Потом, конечно, начнут звонить родителям — но что и в самом деле мешает сказаться больными? Да и тогда уже будет не страшно. Дело окажется сделано. Оля не очень хорошо готовила, но ради такого случая могла и постараться. Выбрать комбинацию препаратов, которая не будет ощущаться в тесте, растолочь таблетки в ступке — и сдобрить порошком посыпку на чудесном шоколадном кексе в форме сердечка. Одним из четырёх, тем, что помечен красным. Остальные три достанутся ей, Женьке и отцу. Главное — не перепутать: тогда всё пойдёт наперекосяк. Самым сложным оставалось одно. Как заставить существо думать, будто Женька перестал его замечать? — Не волнуйся об этом, — сказал тот, когда Оля спросила напрямую. — Ты подала отличную идею. Если я всё это время буду думать — и заметь, вполне искренне! — что просто хочу помочь матери, оно, может, и отстанет. — А не вспомнит?.. — с сомнением произнесла та. — Ты же уже показал ему, что можешь видеть. — Ну… мне кажется, до последнего вечера у меня даже получалось довольно хорошо, — протянул он в ответ. — А ещё, насколько я знаю, они довольно тупые. И память у них короткая. Да, есть вероятность, что оно пользуется мамиными воспоминаниями, а значит, может про меня вспомнить, но… блин, попробовать-то стоит? Понятно. Решил рисковать. Оля не решилась перечить: в конце концов, это его жизнь и его семья. Название «Сердце матери» тоже придумал Женька. Как он сам объяснил, в напоминание: всё, что они делают, делается во благо настоящей Марины. Чтобы сохранить её образ светлым, а посмертие — спокойным. Оля никогда раньше не замечала за одноклассником особой сентиментальности, но, видимо, и у него были слабые места. Легенду придумали не слишком удобную для них, но подходящую для случая: Оля должна была представиться Женькиной девушкой, которую тот решил познакомить с родителями. В назначенное время они стояли у типового обшарпанного подъезда, одного из многих. Она — нарядная, в красивой блузке под верхней одеждой, с накрашенными глазами и причёской. Он — в одолженных у её отца свитере, джинсах и запасной куртке. — Ну что, готов? — спросила Оля. Женька кивнул и сжал её ладонь в своей. — Пошли. Нам на третий этаж. Хоть она и пыталась думать, будто их затея неопасна, выходило плохо. Сердце гулко стучало, ноги подкашивались, а во рту пересыхало при одной мысли о том, что они собираются сделать. Оле уже приходилось убивать чудовищ. И даже жертвовать людьми — прости, Игорь. Но тогда всё происходило в состоянии аффекта, и она не успевала ничего обдумать. А сейчас — вот так, намеренно, исподтишка… Женька возился с ключами очень долго. Слишком долго. Его можно было понять: хоть одноклассник и пытался казаться уверенным, пальцы дрожали, и связка выскальзывала из рук. Но в конце концов дверь неприметной квартиры на третьем этаже хрущёвки открылась — и в лицо пахнуло чем-то вкусным и свежеприготовленным. К аромату примешивалась едва уловимая горечь: лекарства, больничные растворы, едва уловимый характерный запах больного тела, который сложно с чем-то перепутать. — Раньше такого не было, — успел шепнуть ей на ухо Женька, прежде чем дверь на кухню распахнулась и оттуда выглянула женщина. На вид — совсем ещё молодая. Лет тридцать. Марина выглядела так, будто время для неё остановилось девять лет назад, когда она только-только впала в кому. Русые волосы, приветливые серые глаза — вот в кого они у Женьки! Вздёрнутый нос и светлая тонкая кожа, через которую просвечивали голубоватые венки. И эту милую женщину им предстоит отравить? И это она — нелюдь? Успокойся, приказала себе Оля. Мы всего лишь хотим помочь Марине. Отпустить её с миром. — Ох, ну наконец-то! — женщина всплеснула руками, ринулась им навстречу. Обняла Женьку, привстав на цыпочки: росточка она была небольшого, ниже сына. — Вернулся всё-таки! Я уже боялась, что ты там поселился, на олимпиаде своей! Ой, а это кто? — Добрый вечер, — Оля попыталась изобразить приветливую улыбку. — То есть… день. Добрый день. — А… да, привет, мам. Это… Оля, я хотел вас познакомить, — выдавил Женька, и по его голосу стало понятно: всё идёт не совсем хорошо. — А, вот оно что! — Марина наконец отпустила сына, и тот поспешно сделал шаг назад, будто стремился найти укрытие. Нет, всё-таки притворяться получалось не очень. Оставалось надеяться, что она не заметит. — Твоя девушка, да? — хитро прищурилась тем временем Марина, оглядев Олю с головы до ног. — А папа знает? На этот раз тот решил не вступать в разговор и просто молча кивнул. Женщина просияла. — Ну вот и славно. Раз такое дело, переодевайтесь и пойдёмте-ка на кухню! У меня тут как раз суп готов. Поедите заодно. Пока они снимали куртки и ботинки — нарочито неторопливо, чтобы казаться внутренне спокойными и не привлечь лишних подозрений — женщина продолжала стоять в коридоре, буравить их взглядом и улыбаться. От этой улыбки, неестественно приветливой, становилось не по себе даже Оле. А что ощущал Женька, она могла только догадываться. Как только они зашли в ванную помыть руки, тот быстро закрыл дверь и завесил щеколду. И лишь тогда позволил себе выдохнуть и привалиться к ближайшей стене. — Это просто кошмар. Она намного реальнее, чем когда я уходил. Прямо как живая. Оно как будто учится. — Я на мгновение даже поверила, что это и правда твоя мама, — тихо произнесла Оля, включая воду, чтобы их разговора не было слышно снаружи. — Слушай, а ты… точно сможешь? Выглядишь просто ужасно. Женька рассеянно кивнул и отлепился от стены. Отодвинул Олю от раковины, плеснул в лицо холодной водой. — У меня выбора нет, помнишь? — наконец произнёс он. — Всё равно сюда пришлось бы возвращаться. Рано или поздно. И добавил, уже громче: — Полотенце? А, вот оно, этим можно вытирать руки. А то лучше не трогай, в него папа обычно заворачивается, когда выходит из душа. Умно, оценила Оля. Она бы не додумалась. На кухне их встретили две тарелки, наполненные аппетитным с виду золотистым супом, и всё так же радостно улыбающаяся Марина. Она как будто ещё сильнее посвежела с момента их прихода. В противовес Женьке, который снова начал выглядеть, как будто не спал неделю и столько же времени не ел. — О, а я тут вам подарок принесла, — как бы между делом вставила Оля, стараясь, чтобы голос звучал максимально естественно. Вроде получилось: женщина расцвела на глазах и всплеснула руками. Слишком восторженно, чтобы в её искренность верилось всерьёз. — Правда? Как славно… а что за подарок, можно посмотреть? Ой, кексики! Как вы догадались, что я люблю шоколадные? Со стороны — ничего особенного, обычное натянутое радушие матери, чей сын впервые привёл домой девушку. Но Оля почувствовала это: лёгкую, едва уловимую фальшь в голосе Марины. Её оказалось достаточно, чтобы спина вновь покрылась испариной. Не раскисать. Улыбаться и делать вид, что всё хорошо. И помнить: ничего им не грозит, а перед ними стоит обычная женщина. Видит бог, не узнай она всю историю от Женьки, решила бы, что так и есть. — Съедим с чаем, — объявила Марина и поставила коробку с шоколадными кексами на тумбу. — Но сначала первое, хорошо? Не пропадать же супу. К первому прикасаться совершенно не хотелось. Кто знает, что она туда намешала? Может, тварь решила действовать на опережение и заблаговременно приправила еду отравой. И до кексиков не дойдёт: они лягут прямо здесь. Оба. Да нет. Вряд ли. В конце концов, Женькин папа тоже это ел — и с ним ничего не случилось. И оно не глупое. Потенциальную еду травить не станет. — Надо есть, — одними губами прошептала Оля. И, прежде чем Женька успел возразить, зачерпнула полную ложку супа и поднесла ко рту. Суп как суп. Ничего странного или необычного, даже не пересоленный. Её собственная мама готовила такой сотни раз — золотистый, куриный, с вермишелью. На удивление вкусный: Оля забыла позавтракать и сама не заметила, как выхлебала почти полную тарелку. Марина сидела напротив, смотрела на них и улыбалась. От её пристального взгляда по-прежнему становилось не по себе и кусок не шёл в горло. Поэтому Оля старалась не смотреть на их будущую жертву. То есть — на Женькину маму. Просто маму, которую он сегодня знакомит со своей избранницей. — И как же вы познакомились? — наконец нарушила тишину Марина. Вопрос был самый обычный: настолько же обычный, насколько и всё остальное, кроме разве что её излишне цепкого, настороженного взгляда. Его не могла скрыть даже приветливая улыбка. — А… — дёрнулся было Женька, едва не перевернув тарелку, но Оля постаралась прийти ему на помощь. Она сама не ожидала от себя непринуждённой артистичности, с которой вдруг заговорила. — Так в школе же, — Оля неловко засмеялась, как если бы напротив сидела настоящая мама. — Одноклассники мы. А общаться начали после экскурсии в сентябре. Мы там наткнулись на один… очень интересный экспонат. Ну надо же, даже почти не наврала. Разве что при упоминании экспоната едва сдержалась, чтобы не фыркнуть, а Женька сбоку закашлялся и с грохотом уронил в тарелку ложку. — Ага, так и было, — поддержал он уже более уверенно. — Космический музей в Москве. Знаешь такой? Марина часто закивала: точь-в-точь человек, который хочет поддержать беседу и пытается выглядеть более заинтересованным, чем на самом деле. — Да-да, знаю, конечно! И как экскурсия, понравилась? — Очень, — почти синхронно ответили оба и заговорщически переглянулись. Обстановка начинала понемногу разряжаться. Суп они с грехом пополам доели. Марина поставила чайник, разлила по милым фарфоровым чашечкам крепкую заварку. Оля потянулась к коробке с кексами. — Давайте я накрою, — непринуждённо предложила она, и Женькина мать — то, что казалось ею — снова кивнула. Как китайский болванчик, пришла в голову аналогия из книги. Чуть что — кивает. Оля прекрасно помнила, который из кексов помечен красным. Тот самый. Ядовитый. Тот, что закончит начатое девять лет назад и вернёт так некстати ожившую Марину обратно в могилу, наконец позволив ей упокоиться. Операция подходила к концу: «сердце матери» легло в старое, советское ещё блюдце с золотистой каймой. Себе и Женьке она тоже положила по кексу — чтобы не привлекать подозрений. — Четвёртый я испекла вашему мужу, — максимально приветливо пояснила Оля. Марина, едва не столкнувшись с ней на маленькой кухне, осторожно расставляла на столе чашки. — Я передам ему от тебя привет, Валеч… ой, то есть Олечка, прости, — рассмеялась женщина. — Думаю, ему понравится. Дима любит сладкое. Поднося кекс ко рту, Оля вновь ощутила неуверенность. Что, если они перепутали сладости, и отраву съест не та, что нужно? А вдруг Марина поменяла кексы местами, пока она на миг отвернулась? Да нет. Не должна была. Женька всё время наблюдал за «сердцем матери» во все глаза. Она тихонько толкнула его ногой под столом: всё хорошо, мол. И ощутила, как тот в ответ сжал её предплечье. А потом они оба уставились на мать, уже не думая, что их напряжённый вид может показаться ей подозрительным. Марина откусила «сердце матери». И ещё раз. И ещё. Оля затаила дыхание. В наступившей тишине она слышала, как ухает в грудной клетке непослушное сердце. — Вкусно, — просияла женщина и вновь довольно улыбнулась. — Уже и не вспомню, когда я в последний раз такие ела… лет девять назад, видимо, да? Олю как током ударило. Что-то в последних словах Марины звучало настолько неестественно, настолько неправильно, что всё внутри неё разом завопило: что-то идёт не так! Надо бежать! Похоже, Женька тоже это заметил: дёрнул её за рукав и сделал страшные глаза. — Сматываемся, — одними губами произнёс он и вывернулся из-за стола. Оля поспешила последовать его примеру. — Вы же не доели, — расстроенно протянула Марина. — Что, уже меня бросаете? — Сейчас вернёмся. Я хотел Оле кое-что, э, показать. В комнате. Погоди минутку, ладно? Оля не успела ничего добавить: её схватили за руку и потащили из кухни вглубь коридора, за одну из старых деревянных дверей. Туда, где его мать не сможет их ни увидеть, ни услышать. — Ты тоже это заметил? — взволнованно уточнила Оля, как только за ними закрылась дверь комнаты. Женькино жильё оказалось таким же, как и он сам: шторы в тёмных тонах, разбросанная — видимо, ещё с той ночи — постель, рядом с кроватью стоит горка книг и задачников. И бардак. Прямо-таки невозможный бардак. Книжки, тетради, какие-то схемы… как он вообще во всём этом ориентируется? — Заметил? Ты издеваешься? — сейчас, когда Марины не было поблизости, Женька наконец мог дать волю эмоциям. — У неё, ёбаный в рот, глаза светились красным, как я, по-твоему, мог не заметить?! Оля открыла рот. Потом закрыла. Ничего такого она не рассмотрела: из странностей, которые неприятно царапнули по восприятию — только излишне пристальный взгляд Марины да её зловещая последняя реплика. — А, ну да, конечно, ты не видела, — Женька махнул рукой, сделал шаг вперёд и упал на постель — как был, в джинсах и кроссовках. — И хорошо, что не видела. Может, ещё будет шанс… — Шанс убить её? — уточнила Оля. — Шанс не сдохнуть! — почти заорал в ответ одноклассник, рывком садясь на кровати. Похоже, ему было уже всё равно, что мать, оставшаяся на кухне, может их услышать. — Я идиот, вот что! Что она, по-твоему, девять лет в коме делала? — Э… восстанавливалась? — наугад ответила Оля. И прикусила язык, чувствуя, как холодеет всё внутри. До неё начало доходить. Это существо познавало организм Марины девять лет. Пробиралось во все клетки, изучало процессы, что проходили в теле. Медленно, по крупинкам возвращало оболочке былую жизнеспособность. Девять лет. Много, много дней подряд. Безостановочно. За это время оно должно было тысячу раз понять, как действуют яды. Научиться замечать их, обезвреживать их раньше, чем те причинят телу какой-то вред. Или хотя бы покидать носителя раньше, чем тот погибнет и утащит паразита за собой в небытие. — Поняла, да? — безнадёжно уронил Женька. — Блин. Кажется, случилось просто худшее из всего, что могло. Оно живо, здорово и знает, что мы хотим его убить. — И наверняка очень зло, — добавила Оля. — Вот чёрт. — Да не то слово, — отозвался тот с кровати. Оля осмотрелась. Может, у него тут есть нож или что-нибудь наподобие? Вдруг хоть таким варварским способом удастся завершить начатое. Пофиг на обвинения, пофиг на возможную тюрьму — живыми бы уйти! Ничего не находилось. Бардак, бумаги, какие-то странные рисунки. Ничего острого или тяжёлого — кроме разве что системного блока, который вряд ли можно использовать как оружие. Они были взаперти. В ловушке. А снаружи, из коридора, уже доносились шаркающие звуки нелюдских уже шагов. Марина шла к ним. И замков на двери не было.