Прости меня

— О-о-о, Ва-а-ась! Я выиграл! Желание мое! — Да-да, – тон Василия не был таким же радостным, как у его друга, — Твое. Загадывай. Проиграть в карты казалось не самым страшным. Страшнее само желание, которое мог загадать Влад. Его желания были безбашенными, тем не менее ребята все равно садились играть с ним в азартные игры. Что только он не загадывал… Проехаться зайцем на автобусе №45 к Киселевке — самой далекой улице, кондукторы в этом автобусе на редкость злые и внимательные. Не удивляет? А как вам задание «Загляни в будущее, друг»? Это такая игра: проигравший человек должен лечь под поезд. Ложишься вдоль рельс, накрываешь голову руками и ждешь, пока громадная махина промчится над тобой. Говорят, именно в такие моменты люди видят картинки не только прошлого, но и будущего. Смешно? А вот тем, кому это загадывают не до смеха. — Прочитай свой стих! — с улыбкой ляпнул Влад, зная, что его друг до жути боится произносить заветные слова татуировки. Для самого Влада это задание было самым простым в его жизни. Друга все же надо пожалеть. — Влад? Ну ты совсем больной что-ли? Смерти мне желаешь? Да? Ясно, какой ты друг… — Господи, ну что там? Прочитать надпись! Неужели так трудно? Смотри, — Влад вслух начал читать цитату, которая была написана на запястье друга, — «На похоронах всем больше всего мешает покойник, но без него трудно обойтись». Когда-нибудь тебе все равно придется это сказать, если это не байки! Вообще, Боги постарались над твоей татушкой, у них есть чувство юмора! — Никогда не буду это говорить, — буркнул, вырывая свою руку из лапищ друга. На самом деле Вася знал эти строчки наизусть, но никогда в жизни не произносил их вслух. Еще в детстве, когда только-только научился читать, чуть не прочел татуировку полностью. Мать остановила и запретила это делать, боясь, что в тот же миг случится несчастье. Такой страх был не только у мамы Василия. Люди рождались с надписями на запястьях, слова которых, якобы произнесутся перед смертью. Многие боялись их произносить, но есть такие, как Влад, кто, не боясь, произносят эти строчки. — «Прости меня», — Влад с прежней глупой улыбкой читал уже со своей руки, наблюдая за побледневшим другом, — «Прости меня», «Прости меня», «Прости меня»! Видишь? Я столько раз сказал эту гребаную фразу и до сих пор живой! Где тот камень, который прилетит мне в висок? Его нет! Или что там должно бахнуться на меня с неба? У Васи умерло слишком много друзей и родственников. Некоторые из них в пьяном угаре произнесли заветную фразу, некоторые — по неосторожности. Смерть не заставляла себя ждать. К примеру, дядя Саша был мнительным человеком, ссыклом и таким мудилой, каких еще поискать надо. Влад считал, что из-за этого все беды. Дома своего у дядьки не было, личного хозяйства и жены тоже. Жил со своей сестрой — та его, впрочем, не выгоняла. Работал на нее, выгребал двор, полол огород и чистил курятники, занимаясь прочей домашней рутиной. Однажды, на сорокалетие сестры произносил тост, а в конце добавил «я такой лузер, Маш, такой лузер». И все. Инфаркт — скорая — больница. Его пытались спасти, но все безуспешно. От судьбы не убежишь. Влад был тем, кто смеялся над такими пугливыми людьми. Шел по жизни с высоко поднятой головой, извиняясь, и не боясь при этом умереть. Но в его словах никогда не было той искренности, какая должна присутствовать при извинениях. Он просто извинялся. «На отъебись» — скажут люди, которые видели это со стороны. Многие ненавидели этот мир. Почему все уже предугадано судьбой? Кто за нас решает, когда мы умрем и каковы будут наши последние слова? Мы должны сами решать, что нам говорить, а что нет, но выбора никто не давал. «А я умру молча» — всегда говорил Влад, обсуждая со знакомыми свою будущую кончину. Не каждый любит обсуждать такое, но кто-то может даже предложить свою теорию. Вот что будет после того, как мы умрем? «Реинкарнация! В следующей жизни я буду более успешен», — уверял какой-то левый знакомый, выпивая очередную стопку дедовского самогона, а Влад кивал, уже готовя бутылку, чтобы подлить алкаголя новому знакомому. Влад вернулся домой ночью, слегка подшофе. Хотя нет, это было мягко сказано. В этот день он был в стельку — не соображал, что делает и что говорит. — Карина! Тебе худеть надо! Худеть, су-учка! Ты думаешь, чего тебя, блять, этот… как его… Димон бросил? Да потому что ты жир-ная! Он ушел к худышке! Ты видела, какая у Аньки талия? А? Как вообще можно себя до такого догнать? Вот как? Скажи мне, Карин, как?! Я не понимаю! Жир висит, щеки висят, пузо, бока, ляхи! Ну ты же девочка, мать твою! Неужели нельзя хоть немного, но следить за собой?! На кровати сидела его младшая сестра, ошарашено глядя на брата. Он продолжал крыть ее дерьмом. Очень часто его слова повторялись, что-то было не разобрать, что-то даже разбирать не хотелось. Мерзко. Ей стало мерзко от самой себя. Кажется, в тот день Влад открыл ей истину. С того дня прошло много времени. Вроде бы все слова любимого брата забылись — все было хорошо. Но Карина начала худеть. Сначала скрытно: отдавала порции собаке, пока родня не видит. А потом уже открыто оповещала всех, что худеет и сегодня есть не будет. Кушала один раз в день, а то вообще обходилась без еды — подсадила себя на слишком жесткую диету. Трудно назвать ее толстой. Упитанная: жир не висел; целлюлита не было; щеки — не как у сенбернара. Она никогда не комплексовала по поводу лишнего веса. Ее любили пухляшкой — такой, какая она и была. Комплексы появились после той ночи. Слова брата засели в ее голове, не покидая мысли юной девушки ни на секунду. — Мариш, — позвала она подругу, крутясь возле зеркала, — А где весы у тебя? — Карин, ну хватит уже худеть. Ты и так идеальна, прекрати, милая, прекрати, — подруга подтягивала девушку к себе на кровать. Убеждения Марины на нее не действовали. Она не понимала, что ее диету пора прекращать. Не понимала, что без слез смотреть на нее было невозможно. Какой она была, а какой стала — разница велика. Здоровье ухудшалось, родители мотались с ней по больницам, ведь Карина уже не могла съесть и куска жалкого яблока. Ее выворачивало даже от запаха еды. Тогда она поняла, что переборщила. Но что теперь делать? Было поздно. Влад вел сестру за руку из больницы, грустно глядя вниз. Непривычно было держать такую истощенную ручку. Девушка шла, с трудом переставляя худые и ослабевшие ноги, облокачивалась об брата, вздыхая на каждом шагу. Она не знала, что так получится. Не думала, что сможет довести себя до такого состояния. Не понимала, когда успела так распустить себя. — Карина… — позвал Влад сестру, приостановившись возле светофора, — «Прости меня», Карин, прости, это я виноват… я виноват… Карина, прости, пожалуйста, все будет хорошо, Карина, – шептал со слезами на глазах, крепко обнимая девушку, — Я не х-хотел так говорить… я не хотел… я наврал… «прости меня»… — Все будет хорошо. «Мы со всем справимся», — отвечала та. Ее улыбка до сих пор была мягка и воздушна, если не обращать внимания на грусть и тяжесть в голосе. Визг тормозов, гудение, чужие крики. Удар и темнота. Людской гул постепенно утихал, появлялось чувство легкости и непринужденности.

А умирать, оказывается, не больно.