Время жить, время умирать

Когда Хидан целует его, он отдается этому полностью, самозабвенно и без остатка, как отдается всему, чем увлечен, вроде своего Джашина. Хидан похож на сумасшедшего фанатика. Хидан — сумасшедший фанатик. Его руки липкие и мокрые, потому что покрыты кровью, он дышит смертью и плюется ядом, от которого вянут уши. Какузу молчит. Молчание — единственное, что никогда ему не надоедает, но доводит Хидана до ручки. Хидан никогда не затыкается. В его словах нет смысла, только брань и издевки, Какузу не интересно его слушать. Смотреть тоже, потому что красный цвет его раздражает, а Хидан плюется красным — падает на колени, хватается за горло, заходится кашлем и хрипло смеется, его тело дергается в конвульсиях и потом замирает. Какузу смотрит на это равнодушно. Он часто видит смерть, иногда даже становится ее причиной. Она подходит близко, на расстояние вытянутой руки, смотрит на него пустыми глазницами и всегда обходит стороной. Какузу даже не оборачивается ей вслед, просто продолжает идти. Хидан же предпочитает смеяться смерти в лицо, он корчится от боли в кровавой луже, хрипит и стонет, но все равно чувствует себя победителем. Какузу надоедает этот спектакль. — Вставай, нам пора. — Я из-за тебя сбился, придурок, — отвечает Хидан, — придется начать заново. Он называет это ритуалом поклонения Джашину — валяется на земле с острыми предметами, торчащими из его тела, истекает кровью и молится. Какузу удивляется тому, с какой регулярностью Хидан проделывает подобную дребедень, но все равно терпит. Хидан называет Какузу безбожником, говорит, что он будет гореть в аду. Какузу отвечает, что они будут гореть вместе, потому что общество Хидана для него — самое худшее наказание. Хидан смеется, он готов поклясться, что под этой маской Какузу улыбается. Иногда они ночуют вместе. Тогда, проснувшись посреди ночи, Хидан подходит к чужой кровати и подолгу смотрит на Какузу. В тусклом лунном свете, сочащемся через окно, его лицо без маски кажется Хидану красивым. Он гладит шрамы дрожащими пальцами, обводит скулы и поправляет волосы, а потом резко одергивает руку. На утро Хидан говорит, что им не повезло встретиться. Какузу кивает. Оба они так не считают. Какузу говорит себе, что целует Хидана потому, что это помогает его заткнуть. Какузу считает Хидана красивым и почему-то думает, что подобные ему умирают молодыми. Сам Хидан мертв уже несколько сотен раз. Какузу тоже мертв, причем один раз от руки Хидана. Его забавляет, что все это не по-настоящему. А ночью Хидан скулит словно пес, жмется беспомощно, оставляет на шее засосы и дарит поцелуи с привкусом железа. Его руки беспорядочно скользят по коже, исследуют, и Какузу кажется, что все это скоро закончится, потому что он слишком сильно привык к этому. Все, к чему он привыкает, заканчивается, Какузу живет слишком долго, чтобы не понять эту простую истину. Они идут по пыльной дороге в полной тишине. Хидан буравит спину Какузу внимательным взглядом, и когда тот оборачивается, говорит: — Какузу, я тут подумал, мне на самом деле плевать, что ты скажешь, но когда это дерьмо закончится... — он ведет головой в сторону, и Какузу понимает, что под "всем этим дерьмом" он на самом деле имеет в виду все — и это задание, и поимку хвостатых в будущем, и Акацуки. Одним словом, всю их нынешнюю жизнь. — ... когда это дерьмо закончится, я, в смысле мы могли бы, — Хидан хмурится и молчит, не решаясь продолжить. Повторяет несколько раз это бесполезное "могли бы", а потом импульсивно бросает, — а вообще, знаешь что? Забудь, нахер ты мне сдался, только бесить будешь! Какузу буравит его несколько секунд холодным взглядом, а потом многозначительно выдает: — Жду того дня, когда наконец смогу прикончить тебя и разобрать на органы. — Будто бы у тебя получится, — буркают ему в ответ привычное. Дальше они идут в тишине, и Какузу не думает о том, что хотел сказать ему Хидан. Он уже знает, ведь у него в голове вертится точно такая же мысль. Несбыточная. Когда солнце скрывается за горизонтом, Хидан снова целует, агрессивно, словно в последний раз, размазывает соленое по чужим губам, хватается цепкими пальцами за ткань, пахнущую потом и смертью, утыкается в изгиб плеча, и у Какузу от этого жеста ноет в груди, и так горько становится, что зубы сводит. Горная река несет их двоих по течению, и обрыв уже близко. Они расходятся по разным углам комнаты, Хидан ничего не говорит, только выдыхает тяжело и запускает руку в светлые волосы. А Какузу помнит, какие они мягкие, будто шелковые, трогаешь — и не хочется отпускать. Ему правда жаль, что он больше никогда не почувствует их под своими пальцами, потому что на следующий день все его пять сердец навсегда останавливаются, и он остается лежать на грязном песке холодным трупом, а Хидан оказывается погребенным под несколькими тоннами земли, беспомощный, на вечное растерзание своим собственным демонам.