Тени

Профессор Веномус открыл глаза. Что-то было не так. Он резко обернулся, но за спиной увидел только тени, сгущавшиеся в углах кабинета: за окном уже спускались сумерки. Однако профессора что-то разбудило: он готов был поклясться, что слышал возле самого уха свистящий шёпот, но это, вероятно, был лишь обрывок сна. В кабинете стояла приятная, рабочая тишина. Веномус опустил взгляд на стол, где лежали в абсолютном беспорядке бумаги, и, на удивление, не смог разобрать ни единой буквы. Почему он был измотан так, словно полдня перетаскивал с места на место мешки с камнями? Его пальцы мелко тряслись, и голова тяжелела с каждой секундой. Казалось, что в глаза насыпали песка, а горло протёрли наждаком. Испугавшись, что вот-вот рухнет на стол, профессор опёрся лбом на руку. Почему он не мог вспомнить, чем был занят целый день? Помассировав виски, он решил, что просто переутомился за работой, и достал из ящика стола пачку таблеток. Веномус проглотил лекарство и поморщился: оно было намного горче и сильнее того, что он принимал на прошлой неделе. Ожидая, пока таблетка подействует, профессор сидел, откинувшись в кресле, и из-под тяжёлых век разглядывал потолок. Опять клонило в сон. Много-много лет назад мать отвела его на выставку, посвящённую столетнему юбилею P.O.I.N.T. Маленький Веномус не мог простоять на месте ни секунды и носился между стендами и витринами: разноцветные костюмы, ослепительные улыбки и оружие, формы и виды которого не могло воспроизвести воображение, так и мельтешили вокруг него ослепительным калейдоскопом. Веномус тыкал пальцами в каждый второй манекен, тараторя с такой скоростью, что захлёбывался словами, а мать улыбалась и трепала его за плечо. Но, один раз обернувшись, он не увидел её рядом. В тот миг цвета вокруг померкли и слились в одну серую массу, непонятную и незнакомую. Теперь Веномус бегал меж витринами, выкрикивая одно лишь слово «мама», но натыкался только на восковые улыбки знаменитых героев P.O.I.N.T. Слёзы проступали на глазах и текли по подбородку, и уже не было понятно, что за день сейчас и что было до этого момента, когда все, кто должен был быть рядом, вдруг ушли. Но потом Веномуса взяли за руку. — Малыш, ты потерялся? — спросила высокая рыжеволосая девушка в форме P.O.I.N.T. Веномус кивнул. — Пойдём, поищем твою маму. Они не спеша шли через лабиринт витрин, но Веномус больше в них не смотрел. Он только и мог, потупившись, следовать за сильной рукой героини и прятать свой страх и досаду. — Тебе нравятся герои? — ласково спросила девушка. Снова кивок. — Когда-нибудь ты станешь самым сильным героем, да? Профессор не помнил точно, что тогда ответил. «Да», разумеется, что ещё мог сказать глупый маленький мальчик? Это воспоминание было таким неожиданным, что Веномус не успел его отбросить. И почему именно сейчас? Хотя временами ему казалось, что с того самого дня он так и не нашёлся, и сегодня это чувство было особенно острым. Потерян. А как может быть иначе, если он не мог сам себе ответить, где был пару часов назад? Конечно, здесь, у себя в кабинете, но, так или иначе, сомнения задевали самые слабые точки души. И ведь уже не первый раз профессор просыпался вот так, в беспамятстве и изнурении. Он работал так усердно, как только мог, планировал свой график по минутам, чтобы оставалось время на всё остальное, светлое и радостное, что появилось в его жизни. Однако радость куда-то улетучивалась. Иногда истощение становилось настолько сильным, что всё помнилось мутным, как во время транса: и сказанные фразы, и лица, и счёт времени. Но самым пугающим было то, что Веномуса после каждого «транса» как будто становилось меньше. Казалось, что не за горами был тот день, когда он станет тоньше и легче собственной тени. А пока — пока надо дать себе отдых. Профессор, опираясь обеими руками на стол, поднялся из кресла. Он качнулся, когда попытался встать прямо, но ноги его ещё держали. Идти было недалеко. Чертёжная. Совсем крохотная комнатка, заставленная приборами и заваленная бумагой до самого потолка. Идеальный хаос, как любил выражаться Боксмэн, и в его словах была доля правды — он умудрялся найти в этом разгроме любую вещь быстрее, чем за полминуты. Пошатываясь, Веномус встал на пороге, и с облегчением обнаружил, что Боксмэн был на месте: сидел на полу, застелив всё вокруг себя чертёжной бумагой. Приятно было видеть его за работой: сосредоточенного, увлечённого и совсем не шумного. — Эй, Бокси, — позвал Веномус. — Не против, если я присоединюсь? — О, нет, что ты, — спешно помахал рукой Боксмэн, оторвавшись от чертежа. — Я как раз собирался сделать перерыв. С трудом оттолкнувшись от косяка, Веномус прошёл в комнату и опустился рядом с Боксмэном. Тот пристально изучил его лицо и спросил: — Тяжёлый день? Профессор рассеянно кивнул. Пожалуй, самым большим удовольствием для Веномуса было лежать на коленях Боксмэна и размеренно дышать. Оба злодея всегда молчали, если это происходило, момент был слишком хрупким для слов, и даже Боксмэн прекрасно понимал это без разъяснений. Столько раз Веномус задавал себе вопрос, почему именно этот человек, — и при этом он знал ответ ещё с их первой встречи. Боксмэн был простым, как открытая книга, он ничего не оставлял спрятанным для окружающих. И профессор отлично знал, что для этого нужно обладать невообразимой силой. Ему казалось даже, что он ощущал силу прямо сейчас: лежать на этих коленях — всё равно что опираться на крепостную стену. Видимо, Боксмэну не были знакомы ни душевные скитания, ни отчаянная беспомощность. Он знал, чего хочет, и делал, что хочет, и всё, над чем Веномус ломал голову долгие годы, было ему уже известно. И когда профессор приподнимал веки и смотрел прямо в его круглое, добродушное лицо, то оно казалось ему невероятно красивым, потому что Боксмэн был как завершённая картинка: каждый кусочек на месте. А Веномус всю жизнь мотался туда-сюда в попытках собрать кусочки своего пазла, но всегда их оказывалось недостаточно. Тяжесть медленно спадала с плеч, и Веномус глубоко вздохнул: редко наступали моменты, когда его дыхание становилось свободным. Боксмэн коснулся пальцами его лба, и профессор рефлекторно повернул голову, чтобы ощутить прикосновение всей его ладони. Эта горячая ладонь лучше всякого компресса прогоняла головную боль, как будто развязывала тугой жгут, затянутый на затылке. Боксмэн гладил Веномуса по волосам, и тот, наконец-то, погружался в здоровый сон.

***

Липкая, толстая нить тянулась от пояса к плечу, от горла к запястью, от локтя до ступней, а вокруг — чернильная пустота. Одно неловкое движение — и всё пропало. Веномус тяжело дышал, боясь шевельнуться, и у него за спиной послышался громкий клёкот. Вдоль позвоночника прокатилась волна холода, и профессор резко рванулся в сторону, но было слишком поздно. Нити сковали его торс, связали запястья и лодыжки. Веномус повис в воздухе. Он отчаянно бился, изворачивался, но от этого нити только туже оплетали его тело, впиваясь в беззащитную кожу. Огромная лапа с крюком на конце опустилась профессору на плечо, а над самым ухом чавкнули жвала. Исполинских размеров паук плёл свою сеть — Веномус чувствовал, как его щетинистое брюшко трётся о ноги. Новые и новые нити ложились поперёк туловища, и профессора сковало оцепенение. Он хотел закричать, но его горло плотно перехватила паутина, потому изо рта вырвался лишь кашель. Из темноты смотрели восемь светящихся глаз. Паук разглядывал свою жертву перед трапезой, медленно оползая вокруг. Веномус снова попытался пошевелиться, но уже не мог, паутинный кокон сковал его от шеи до ступней, словно обратив в статую. Профессор мог только ворочать головой и стонать. — Не хочу... Не надо! — умолял он, но глаза безмолвно подкрадывались ближе. Живот распорола нестерпимая боль, и Веномус, запрокинув голову, закричал. Он кричал, пока не кончился воздух, а ядовитое жало глубже входило ему под рёбра. И когда нужно было вдохнуть, воздух не пошёл в горло. Тело немело. Восемь огней приблизились настолько, что стали слепить, — Веномус зажмурился и теперь лишь чувствовал, как его тело становится легче и легче, потому что из него выкачивают соки. Профессор Веномус открыл глаза. Он стал жадно хватать губами воздух, пока не понял, что может дышать, а его руки свободно двигаются. Он приложил ладонь к мокрому от пота лбу и застонал. Снова кошмар. Теперь они приходят почти каждую ночь, и от них не защищает ни одна сыворотка. Кажется, проще было не спать вовсе... Пытаясь найти остатки паутины, которая всё ещё липла к коже, он стал беспорядочно ощупывать тело. Кошмар прошёл, но сердце так и колотилось и ждало, когда гигантские жвала доберутся до него. Веномус повернулся на другой бок и уткнулся носом в подушку, чтобы укрыться от жаркой темноты вокруг. Кошмары стали преследовать его уже очень давно. Иногда в них являлись монстры, иногда — что-то из прошлого, иногда он просто был… не собой. Честно говоря, ему часто хотелось, чтобы прошлое действительно оказалось дурным сном. Веномус совершил столько ошибок, сказал столько неверных слов, сделал столько неправильных выборов, что, силясь это исправить, он лишь туже затягивал сеть на своём теле. А чьи это сети — он всё ещё не знал. Темнота подступала ближе и ближе, тени сгущались над изголовьем, и снова они шептали ему на ухо. Веномус только крепче зажмуривался и натягивал покрывало до самой макушки. Тени, шёпот, чудовища в темноте — лишь игра распалённого кошмаром сознания, уговаривал себя профессор, но боялся шевельнуться. Он уже давно не знал, что делает, он заблудился. Скрючившись под одеялом, он чувствовал себя пустой ореховой скорлупкой, которую носит на ветру. Провалы, трансы, истончение — всё это было не просто так, но куда легче было думать, что это просто последствия тяжёлой работы, жертва ради тех, кого Веномус любит, и он достаточно силён, чтобы с этим справиться. Но глубоко в душе он чувствовал: что-то дышит ему в затылок и толкает из стороны в сторону, с каждым толчком забирая драгоценные кусочки, которые он с таким трудом собирал воедино. И хотя Веномус думал, что после многих лет борьбы и переосмыслений он наконец-то обрёл землю под ногами, в любую секунду его могли толкнуть обратно в бездну, и если — когда! — этот момент настанет, то от профессора Веномуса не останется ничего.