jasmine and dandelion

доён устало смотрит на настенные часы, что показывают пол десятого вечера, и надеется, что за оставшиеся пол часа смены, ему не приведут пьяниц, наркоманов, или бог знает, кого ещё там земля носит. спустя несколько минут раздумий, он слышит мальчишеский голос и стук офицерских сапогов об деревянные доски коридора, и утробно стонет, мысленно бумкаясь своей черноволосой головушкой об дубовый стол. «снова подростки...» он садится прямо на своей табуретке («зачем мне мягкое кресло, если есть мягкое место?» — сказал доён, у которого «тощий зад, больше похожий на то, что его вообще нету» — точь-в-точь как постоянно бубнит джонни со). в дверь уверенно стучат три раза и, после сухого «войдите», в кабинет вталкивают парнишку, который даже в наручниках умудряется шипеть и дёргаться, словно гадюка, в руках офицера. — вот, милый друг, привёл тебе пиздюка, — паренёк вновь шипит и хочет вырваться из хватки, но ему это не удаётся. — расскажи малышу сказку на ночь. — как же мне они надоели, — бубнит доён, и достаёт листок бумаги. — сними с него наручники, ради бога, енхо. не хватало ещё, чтобы он потом жаловался, что омегу держат насильно в наручниках, — спереди кто-то цокает, и парня усаживают в кресло, нехотя сняв наручники. сам енхо устраивается на стуле в углу комнаты, и принимает максимально спокойный вид. — его родакам позвонил, скоро будут, — доён лишь пожимает плечами, и начинает заполнять протокол, невольно скрипя ручкой. он старается держать себя в руках, потому что устал и хочет домой, в тёплую кроватку; хочет выветрить из себя весь кофеин, что въелся в него из-за нескольких кружек кофе в день; и старается не съязвить, что этот парень подозрительно начинает пахнуть шоколадными кексами, после удачной встречи с енхо. он косо смотрит на часы и отмечает, что у них есть двадцать минут, а после доён съебётся от сюда нафиг, и забьёт большой и толстый на работу хотя бы на восемь часов. — имя, фамилия, дата рождения и прочая хуйня, — на него удивлённо смотрят, и он закатывает глаза. — давай, малой, поторопись, домой надо; а ты тут со своим пубертатом, как снег на голову упал. — ли донхёк, появился на свет шестого июня, далекого двухтысячного года; живу за два квартала от сюда с братом, которому двадцать два; хорошо учусь в старшей школе и рисую на заброшках, чтобы веселее было жить, — он даёт записать информацию и устало складывает руки, а на них голову. — без истинного альфы, но по ощущениям, он сидит сзади меня и тупо жарит мою задницу, — доён смотрит назад, но енхо лишь уголкам губ улыбается, хоть и чертята пляшут в глазах. — со енхо или джонни, — донхёк улыбается, когда он с альфой обмениваются взглядами, и старается шепнуть «папочка», чтобы доён не услышал. донхёк слышит вдалеке громкое «пропустите, мне к брату» и съёживается, прикрывая оголённую шею кофтой, которая скоро покроется пятнами от стыда. и мысленно молится всем неизвестным истуканам, чтобы в этот раз хён не взорвался от злости. не дай бог это кому-то увидеть. ровно в без четверти одиннадцать, в дверь стучатся раз десять, да так быстро, что это похоже на выстрелы, и в комнату вваливается парень с огненно-красной шевелюрой, в коротких шортах и наспех одетой футболкой, что немного велика на него. видимо, он не особо наряжался как только ему позвонили. доён замирает и тупо пялится на парня, ниже его на хорошую голову и довольно милого, и они бы так и смотрели друг на друга, если бы доён не почувствовал сладкий запах жасмина. альфа прикрывает глаза и глубже вдыхает сладкий запах, и он заполняет буквально каждую клеточку, принося немыслимое удовольствие доёну. и ему чуть не сносит крышу от новых ощущений. — мун тэиль. двоюродный брат и опекун этого... — он переводит взгляд на донхёка и, сделав шесть шагов, отдаёт тому хороший подзатыльник, не обращая внимание на «ай, больно, хён», — засранца. что он в этот раз наварил? тэиль садится на второй стул, прямо напротив доёна, и кладёт телефон с ключами на стол, восстанавливая дыхание после пробежки. принимает стакан воды, любезно предложенный доёном и жадно его выпивает за секунды, позволяя парню внимательнее осмотреть его. а сердечко-то тудум да тудум от такой красоты. — разрисовывал со своими друзьями нежилое здание и громко пел в подъездах, — тэиль только сейчас замечает енхо в углу, и, прищурившись, осматривая брата, громко хлопает по столу. так, что доён подпрыгивает и чуть не слетает с табуретки, а донхёк от испуга икает, и где-то в районе местонахождения енхо слышится тихое «вот это да». — сколько раз я тебе говорил не рисовать на зданиях, м? ты уже и дом наш и все этажи натюрмортами-пейзажами-портретами обрисовал, а тебе всё мало! — тэиль говорит это не громко, но с такой строгостью, что даже альфа ким доён в жизни бы не ослушался мун тэиля. — на тебя соседи жалуются, что ты орёшь, как пеликан гребанный, когда пытаешься спеть ту высокотональную партию в «chain». так ты теперь и на улице глотку дерёшь? ладонь ещё раз громко приземляется на стол и донхёк шепчет тихое «прости, хён», а доён бумкается коленкой об стол, нарушая воцарившуюся тишину. — простите, нервы с этим спиногрызом сдают, — тэиль смягчается и слегка улыбается доёну, вызывая мини-инфаркт у того. — когда его отпустят? — двенадцать часов посидит здесь, будет обдумывать своё поведение, а завтра утром он ваш, — донхёк громко вздыхает и на секунду в его глазах зажигается искра. — я буду сидеть в клетке, только если этот горячий красавчик джонни даст мне свой номер и сводит на свидание, — тэиль на это фыркает, и делает неопределённый взмах тонкой кистью в воздухе, мол, делай, что хочешь, только меня не впутывай в очередное дерьмо. пока донхёк ворковал с офицером, тэиль заполнял документы и жопой чуял заинтересованный взгляд на себе, и лишь глубоко вздыхал, наполняя лёгкие приятным запахом одуванчиков и чего-то сладенького. ах да, жасмина. да они идеально подходят друг другу. поставив элегантную подпись внизу бумаги, он прощается до утра с братом, и в коридоре слышит: «а ты сводишь меня на свидание, енхо?» и «о да, конечно, малыш, нам надо о многом поговорить» и лишь улыбается, радуясь, что такой язве как донхёк попался такой красивый и до безобразия сексуально-мужественный со енхо. — ким доён, — мягко и будто смакуя чужое имя и фамилию, тэиль читает две строчки на бейджике, что откинут в сторону. — мне прийти завтра и забрать этого хулигана? — лучше забери, не то сбежит, — доён автоматически переходит на «ты», когда они остаются одни, и, с нервно трясущимися руками отходит к окну, чтобы вдохнуть свежий ночной воздух. потому что сладкий запах омеги уже смешался с его одуванчиками, и честно, доён не против и поцеловать эту сладкую плюшку, и попробовать сладкую кожу пока руками будет изучать худое тело, и ещё много чего, но он воспитанный малый, поэтому торопить события он не будет — у них время есть. надышавшись, доён закрывает окно и поворачивается к столу, как замечает тэиля возле и замирает в двух шагах от него. в течении минуты (а может и дольше) они изучали друг друга, и первым не выдержал доён. пока он засматривается на тёмно-янтарные глаза напротив, ноги уверенно делают два шага, разделяющих их, и, подойдя наконец так близко, что можно почувствовать чужое дыхание на уровне своей шеи, доён слегка наклоняется и ладонями упирается в стол. считает все родинки на лице и тщетно пытается успокоить сердце, когда кончик чужого языка скользит по губам, увлажняя их. и снова этот сладкий запах жасмина, полностью окутывающего лёгкие и рассудок в пьянящий дурман. — жасмин и одуванчики значит, — тэиль угукает и откидывает голову назад, открывая вид на молочную кожу шеи, что так и притягивает своей чистотой; и доён носом проводит по мягкой коже, вдыхая запах его омеги и ладони устраивает на чужой утончённой талии, пока маленькие ладошки сжимают его рубашку на плечах. когда кончик носа упирается в мягкую мочку ушка, доён чувствует тёплое дыхание возле уха, что заставляет покрыться мурашками и тонкие пальчики в чёрных прядях, и, набравшись смелости, сильнее сжимает талию и ближе подходит к парню, чтобы наконец ощущать теплоту маленького тела и делиться своим. — нам надо поговорить, — шепчет в маленькое ушко и целует мягко хрящик; чувствует, как тэиль улыбается куда-то ему в шею (доёну уже нравится разница в их росте) и сильнее сжимает пряди у корней, натягивая струны удовольствия. и только он хочет повернуть голову немного вбок чтобы всё-таки попробовать чужие губы на вкус, как тэиль резко отрывает его себя, оттягивая больно за волосы. и доён хочет возмутиться и что-то сказать, как их глаза оказываются на одном уровне (для этого тэилю пришлось приподняться на носочки и наклонить этого офицера к себе). — вот когда проведёшь меня до дома, а завтра сводишь на свидание, тогда и поговорим, — это самое «поговорим», что значит совсем другое, тэиль бесстыдно выдыхает в чужие губы, слегка касаясь сухой кожи. — одуванчик ты мой. а после сокращает этот миллиметр до нуля, мягко прижимаясь к тёплым и обкусанным губам на пару секунд; но и этого достаточно, чтобы маленькие фейерверки взрывались внутри, тепло и стук сердца разливались по всему телу, а две тёплые улыбки расцвели на лицах. — в следующий раз, вместе с донхёком разрисовывай дома. так и хочется задержать и надеть наручники на тебя. тэиль только смеётся коротко, и шепчет «хорошо», перед тем как оставить поцелуй на щеке и, подождав две минуты пока доён соберёт вещи, выходит с ним под ручку из участка. на часах ровно одиннадцать, и доён думает, что вполне успеет прийти домой вовремя, хоть и на десять минут позже. потому что тэиль слишком сладкий жасминовый комочек, чтобы не целовать его возле подъезда при свете лишь одного фонаря, и не улыбаться вместе с ним после, как влюблённые дураки. кем они и являются.