Fucking Pills

Он словно пластилин в руках Кавински, плавится от дурмана сонных наркотиков и алкоголя, который глотает не думая. Они живут на грани, каждый раз возвращаясь туда, откуда могут выкрасть новые и новые грёзы. Ронан впервые смотрел на него с интересом, слушал, что он говорит, внимал его словам. Такой Ронан, расплавленный на капоте фиктивной Мицубиши, готовый следовать за своим личным дьяволом хоть на грань безумия, нравился ему куда больше. Ему всего лишь надо было разрушить что-то действительно важное для его папочки, чтобы оказаться здесь. Про себя Кавински злорадствовал, радуясь тому, как всё удачно сложилось сегодня. Он победил Ронана Линча дважды, это ощущалось просто великолепно. Словно он вытащил из грёз не только предмет, но и время, скроив из своего больного сознания целый день. Ты сломался, малыш Ро, вот так легко, как та выпендрёжно-яркая тачка твоего вылизанного дружка. Как жаль, что папочка Гэнси не мог видеть как он, Кавински, разрушил всё, что было ему так дорого. Он сегодня король жизни, король по жизни с бешенными зрачками цвета бездны. О его углы худого тела можно пораниться, если рискнуть подойти слишком близко. А Ронан лежал совсем рядом, лишённый рубашки из-за жары, так опасно. — Бонусный раунд, — драматичная пауза, играющая на краях острой как бритва улыбки Кавински, — Открыт. Он делает шаг и протягивает руку к податливому рту Ронана, в которой зажал маленькую таблетку, содержащую в себе так много интересных возможностей. Тот так послушно берет её, замечая лишь необычность цвета, красный ему идёт. Чёртова блядина, чуть не обсосал пальцы, Кавински уже вело. — А эта что делает? — Смерть - скучный побочный эффект. Голубые глаза окрашиваются искорками понимания слишком поздно. Он уже во власти нового безумия, который пригрезил Кавински специально ради Ронана. Он слишком много раз думал об этом гандоне, чтобы упустить его при такой возможности. Закат отразился на чертах его лица, словно тот был самой пиздатой сучкой на районе. Ронан лёг щекой на капот, тяжело дыша. Почти готов, ещё чуть-чуть и он будет только его сучкой, ничьей другой. Кавински укладывается на капот рядом с проблемой его последних стояков. На него смотрели чёрные линии, переплетающиеся в причудливые узоры, в которых Ронан зашифровал свою сущность. Кавински позволил себе маленькую сопливую слабость, прочертив пальцем линии от лопаток, ниже. Блядь, сука, какая херь. Кавински достаёт небольшой пакетик и рассыпает порошок по крыше, выстраивая дорожку. Его тело лежало на лобовом стекле и ловило кайф, втягивая мельчайшие частицы белого порошка. Кайф накрыл волной, долбя в голову удовольствием. Но это не всё, что Кавински хотел отхватить сегодня. Он сполз обратно на капот, поворачивая Ронана на спину, наблюдая как тот судорожно выдыхает. Его глаза были чёрными, словно космические дыры, заполненные чем-то ужасным и диким, от чего дружок Кавински стал напрягаться. Он самодовольно усмехнулся, смотря на своё творение. Недостаточно утративший сознание, чтобы быть безвольной куклой, достаточно одурманенный, чтобы превратиться в похоть и разврат, пока сознание в ловушке между тем миром и желанием. Всё получилось именно так, как нагрезил Кавински, слишком довольный эффектом того, что создал его больной мозг. Он сжал челюсть Ронана достаточно жёстко, впихивая в его рот свой язык и довольно сталкиваясь с его стоном. Вторая рука накрыла болезненно возбужденный пах Ронана, сжимая его член сквозь ткань, вырывая ещё больше блядских стонов. Такая податливая сучка, так и хочется отодрать на сухую. Бёдра Ронана подаются вслед за рукой, выдавая его желание, будто Кавински и сам не понял, что сейчас эта сучка вся в его власти. — Ты моя сучка. Моя, — он выплёвывает это в лицо парня, а тот лишь смотрит на него безумным взглядом. Худая рука ложится на ершистый скальп и заставляет Ронана кивнуть. Довольный, он вновь суёт язык в рот парня, на сей раз затягивая обсасывание, на которое тот охотно отвечал. Кавински перекидывает ногу через него и встаёт на четвереньки, оказываясь нависшим сверху. Нет, так не хорошо, так не интересно. Он кривит губы в пошлой лыбе, забираясь выше и стаскивая штаны достаточно, чтобы вытащить налитый кровью член. — Как тебе моя игрушка, ха? Нравится, да? — он наклоняется, сплевывая в рот парня, а затем выпрямляется и пихает туда член, — О даааа. Ты такая ахерительная блядь! — Ронан не сопротивляется, покорно открывая рот и впуская член на столько, на сколько Кавински хотел его запихнуть. Он трахал рот парня с упоением и особой жестокостью, наслаждаясь, пока тот задыхался. Красные припухшие губы обхватывали ствол так правильно, словно Ронан был гребучим победителем конкурса минета. Бёдра Кавински судорожно двигались вверх вниз, загоняя твёрдый член в жаркий плен рта Ронана. Он бы мог так долго, пока не обкончал бы его рот, размазав своё семя по всему лицу. Попробовал бы Линч после такого хоть немного выглядеть как саркастичная мразь. Но так было бы не интересно. Выскользнув, Кавински похлопал членом по щеке Ронана и отполз ниже, расстёгивая ширинку его штанов. Член Ронана был крупным и тяжёлым в бледной острой руке Кавински. Его красная, налившаяся головка сочилась естественной смазкой, которую он растёр большим пальцем. Сучка застонала, прося большего и Кавински был склонен дать ему это. Он столько раз грезил об этом, не когда воровал, когда забывался настоящим сном среди деревьев и страшных голосов. Он практически падает, пытаясь слезть с капота. Руки трясутся, но он избавляется от своих штанов. Бельё кажется создавали для кого угодно, но не для Кавински. Слишком обыденная вещь для столь эксцентричного человека. Штаны с Ронана он сдёргивает чуть ниже колен и забирается обратно, смотря в его чёрные бездны глаз. — Тебе понравится, обещаю. Кавински был странным. Многие считали его абсолютно сумасшедшим, с сорванной напрочь башней и прокуренными наглухо мозгами. И они были абсолютно правы. Кавински был выблёвышем цивилизации, порождённый в хаосе, безумии и мистической херне. Ему плевать на многие аспекты, которые покажутся обычному человеку чудовищными. И в этом не было абсолютно никакого шарма. Его рука поглаживает член Ронана, направляя к собственной заднице, пока головка не упёрлась в тугое очко. Одно резкое движение и полный удовольствия вскрик боли в унисон с протяжным стоном. Ронан двигает бёдрами, хватая Кавински за выступающие тазовые косточки, отдаваясь своему безумному желанию. Что-то горячее и влажное облегчает скольжение и Кавински подмахивает, насаживаясь на крепкий член с диким остервенением. Впервые он был не болтлив, издавая лишь пошлые стоны. Лицо Ронана, искажённое похотью, плывущее перед глазами было прекрасно в последних лучах заходящего солнца. Ебучая романтика в извращённом исполнении Джозефа Кавински. Ронан задел что-то внутри него, очень глубоко и очень сильно, чтобы он задохнулся стоном и познал новый, до этого ни разу не изведанный вид кайфа, который сносил крышу своей естественностью. Его мозг плыл ни от таблеток, ни от алкоголя, вливаемого литрами, он плыл от ощущения того, как глубоко внутри него член трётся о что-то, доставляющее слишком приятные ощущения, чтобы останавливаться. Тело Ронана начинает трясти, когда он бурно кончает прямо внутрь Кавински, пока тот материться всеми известными ему эпитетами. Он схватил руку Ронана и заставил сжать собственный член и подрочить ему, пока он не обкончал его грудь и живот. Это было что-то невероятное, чего Кавински никогда не испытывал. Он мог нагрезить любого, кого захотел и заставить их делать, что он хотел. Но это и близко не стояло, на столько ощущения были острыми и граничащими с реальностью. Он медленно сползает на траву, подбирая свои штаны и влезая в них с третьей попытки. Отключившийся Ронан распластался на капоте со спермой на груди и небольшими кровоподтёками на члене. Он был хорош, притягателен настолько, что Кавински мечтал его уничтожить. Поднявшись на трясущихся ногах, он наклонился и вобрал в рот мягкий член, облизывая его с неестественно довольным видом. Затем он принялся слизывать капли собственной спермы с живота и груди парня, распробывая его солёный вкус пота, пока не остался доволен результатом. Подтянув его штаны, он застегнул их и с трудом заполз на машину, укладываясь на лобовое стекло. Голова наклоняется в привычном жесте и он вдыхает дорожку белого порошка, откидываясь в объятия новой дозы кайфа. Ронан никогда не вспомнит что тут произошло, хотя может стоило оставить ему эти воспоминания, заставить жить с мыслью, что папочка Гэнси больше не посмотрит в его сторону? Может однажды, однажды он позволит Ронану помнить, если тот выберет правильную сторону и будет хорошим мальчиком.