Любимой жены должно быть много

— Ну как? Уснул, что ли? — Да вроде бы… Тс-с-с… Тише, ты! — Нихан Сойдер осторожно прикрывает дверь в детскую — не дай Аллах, скрип несмазанных петель или щелчок дверной ручки разбудит только что уснувшего малютку. Вот он лежит в своей кроватке, такой пухленький, сладенький, с ма-а-ахоньким носиком-пуговкой, длинные (папины) реснички отбрасывают тень на розовые тугие щечки. Так и хочется чмокнуть родную кукольную мордашку, зацеловать сжатые в кулачки ручонки, и просто потискать-пожмакать тёплое толстенькое тельце. Наелся, набил животик. Теперь и родителям можно спокойно поужинать. — Ну, идём! Нас все ждут, — Кемаль обнимает жену за талию, и пара спускается в столовую. Едва дойдя до лестничного пролёта, Кемаль приостанавливается, крепко прижимает жену к себе и коротко, но горячо целует в губы. — Лучше б ТЕБЯ съел! Пампушечка моя! — по глазам видно, что ничуть не врёт — будь они сейчас в доме одни— тогда б точно, по-шахтёрски грубо задрал бы ей подол юбки да «навтыкал» бы прямо здесь в коридоре, у двери в детскую. — Кема-а-а-аль, да ну тебя! Совсем бешеный стал! — с напускной строгостью, но счастливая в душе, отвечает Нихан. Как будто не они только прошлой ночью безбашенно любились до одури, что аж вспотели, а потом ещё и утром. Последние пол-года Кемаль ей так и вовсе проходу не даёт. Действительно, ему редко удаётся совладать с собой, чтоб по-быстрому не насладиться женой там, где застигнет желание — порой в самом непредсказуемом месте — хоть в кухне, хоть в ванной, хоть на полу, хоть на тумбочке. Словно шайтан в него вселился! — Ладно, потом! — он залепляет смачный шлепок по добротной заднице — ничуть не уступающей толстому заду Айше из отдела контроля качества, той самой, что периодически утешала его в Зонгулдаке (только «Тс-с-с!» — это секрет), и они следуют к накрытому столу. За ужином неспешно течёт будничная беседа. Плов сегодня удался на славу! — Превосходно! — нахваливает Кемаль. — Нихан, дай-ка положу тебе ещё? — и протягивает руку к красующемуся посреди стола ароматному блюду. — С удовольствием, *canım! И правда, очень вкусно получилось! Спасибо, Севгюль! Спасибо, **anne, — от души благодарит она домработницу, нанятую вместо уволенной стукачки Эфсане, и свою маман, под чьим чутким надзором блюдётся порядок в доме. Тут раздаётся деликатное покашливание мамы Нихан: — Кхе-кхе… Дорогая, по-моему, не обязательно доедать всё сегодня, и, вообще, вредно много есть на ночь, — госпожа Вильдан никак не поощряет тягу дочери к излишне калорийной пище. — Вильдан-ханым, не стоит беспокоиться. Мы и сами разберёмся! А вы лучше следите, чтобы Дениз училась самостоятельно пользоваться ложкой и вилкой, — метнув недовольный взгляд на мамашу, окорачивает её зять. Он недолюбливает проживающюю в их доме тёщу за то, что высокомерно вела себя с ним поначалу. Её мнение мало что значит для Кемаля. Он ласково обращается к жене: — Кушай, детка! Тебе ведь вкусно? А потом ещё чай с пахлавой попьём! — подмигивает он с тёплой улыбкой супруга, тающего от любви к своей второй половинке. — Ой, да ты что? Какой ещё чай? В меня больше не влезет! — возражает Нихан со вздохом. — А куда ты денешься? Не забывай, что тебе надо кормить нашего сына! И поэтому ХОРОШО питаться! Я сказал! — чуть ли не в приказном порядке заявляет Кемаль, строго глядя попеременно то на тёщу, то на жену. — Ну, раз не хочешь сейчас, то попьем позже, — смягчается глава семьи. — А мне можно чаю с пахлавой вместо плова? Я уже почти всё съела и больше не хочу! — подаёт голосок малышка Дениз. — Можно, можно, Белоснежка, — разве откажет Кемаль своей принцессе? Вдове Вильдан ничего не остаётся, кроме как замолкнуть с недовольной миной — как ни крути, а Кемаль Сойдере в этом доме хозяин. По окончанию трапезы все выходят из-за стола — слегка отяжелевшие, но очень довольные вкусным ужином в тёплой семейной обстановке. Нихан присаживается на корточки возле Дениз, целует её в обе румяные щёчки и гладит по головке: — Иди, моя сладкая, сейчас бабуля тебе почитает книжку, а потом мама с папой зайдут пожелать тебе «спокойной ночи».       По пути из столовой родители заглядывают в комнату сына — проверить, как спит маленький Каанчик. Пока они любуются на своего спящего ангелочка, Кемаль не снимает руки с зада жены. Ох и тащится он от этой части тела! Да и не только от этой. Нихан материнство явно пошло на пользу — с появлением второго ребёнка из дёрганной истеричной капризули она как-то незаметно трансформировалась в рассудительную, спокойную и очень милую женщину. Не менее значительными оказались и внешние перемены: теперь его жена больше не поджарая безгрудая худышка-плоскодонка, хоть и такую он её любил, как приворожённый, а довольно-таки аппетитная дамочка с обольстительными формами — и мужу есть, за что подержаться, и сама чувствует себя увереннее в претерпевшем метаморфозы женственном теле, ибо понимает, что стала ещё более желанной и притягательной для дорогого супруга.       Спать пока рано, вечер чудесный — поэтому решили перед сном (а сном ли?) прогуляться по саду, подышать свежим воздухом да полюбоваться ранними звёздами. Октябрьские вечера в Стамбуле прохладны, и в саду весьма свежо. Узорная шаль согревает Нихан. Обнимая любимую за плечи, Кемаль усаживает её в кресло. На столике заботливо сервирован душистый липовый чай и сладости — любимый обо всём позаботился как нельзя кстати. Но чаепитие длится недолго — перевозбуждённому альфа-самцу не до чая. Не сводя глаз с жены, он отставляет пузатый стеклянный стаканчик в сторону, пододвигается ближе к ней и остервенело присасывается к её горячим от чая губам. Щетина возбуждающе царапает нежную кожу лица. Невозможно не поддаться непревзойдённой технике поцелуя! Разгорячённые чаем губы и язык Кемаля творят чудеса. А его руки нагло по-хозяйски расстёгивают кашемировую кофточку. Щелкает спереди застёжка бюстгалтера для кормящих, и увеситстые налитые молоком груди вырываются на свободу. Кемаль ненасытно лапает их и целует поочерёдно. Вдруг, забывшись, сжимает так сильно, что выступают капельки молока. — Ай! Ты что?! Кема-а-а-аль, совсем озверел?! — то ли вопрошает, то ли утверждает Нихан. Но тотчас же довольно ухмыляется:  — Осторожнее ты! Сыну молока оставь! — Коровушка ты моя… — ошалело шепчет Кемаль, продолжая, тем не менее, мацать толстые полушария, правда, чуть деликатнее. Шаль давно сползла с плеч. Красавец-муж кажется Нихан еще сексуальнее в своей необузданной дикой страсти, и этот ураган захватывает её тоже — получается этакий порочный круг. — Ненормальный… — Это ты меня таким ненормальным сделала, — соглашается он, лишь прожекторы глаз сверкают в темноте, — не представляешь, насколько ты красивая стала! Знаешь ведь, ***sevgilim — я тебя всегда любил, а теперь ещё сильнее люблю, с каждым днём всё сильнее! С ума меня сводишь! Прямо зверею с тобой рядом… — Да оно и видно — совсем чокнутый ты у меня стал, как с цепи сорвался…       Своим поведением в который раз доказывая правоту стереотипов о предпочтениях восточных мужчин, Кемаль не даёт ей договорить и закрывает рот новым безудержным поцелуем. Ах, Кемаль! Ах! Затем вдавливает жену в кресло, встаёт перед ней, и, с шумным сопением зажав член между упругих грудей, без излишних слов и раздумий быстро кончает, орошая ей шею и подбородок. Нихан с упоением сосёт его большой палец и тоже ловит кайф. И ничуть ей не холодно осенним вечером, а очень даже жарко! Супруги знают, что никто не увидит их в этом укромном уголке сада. Возможно — услышат, да только им плевать! Почему они должны стесняться своей любви в собственном доме? К тому же, и прислуга, и Вильдан-ханым уже уяснили, что лучше держаться от молодых хозяев подальше, дабы не попадать лишний раз в неловкую ситуацию. Что до вдовы, то она, несмотря на некоторые разногласия, рада за дочку. По звукам, доносящимся порой из спальни, а также по красноречивым переглядкам молодых, она давно догадалась, что зять — мужчина темпераментный и чувственный, не чета её малохольному Ондеру. Да-а-а… Что ни говори, а повезло Нихан с мужем!