хуже

      В первую секунду Изуна ничего не понял. Если бы к нему подошёл какой-нибудь Сенджу, пытаясь убить, он бы не увернулся. Его одолела тяжесть, мир замедлился, глаза жгло невероятно. Хотелось одного — продолжить двигаться, не чувствовать вязкости времени, налипающей на ткань. Когда оно стало таким мокрым?       Во вторую секунду он отпустил рукоять меча. И не услышал желанный звон металла. Вместо него — хрип. Так звучит мгновение? Почему опустились руки? Ни одной мысли в голове. Становится душно. Как перед бурей.       В третью секунду на его плечо упала чужая голова. Сквозь ткань пропиталась кровь. Щеку грел белый, мягкий и неприкосновенный до этого меховой воротник. Уже давно непреодолимое желание потрогать его, хоть и не имело смысла, но вызывало волнение при каждом столкновении. Это ничего бы не значило, но значит теперь.       В четвёртую секунду Тобирама Сенджу закрыл глаза, произнеся лишь одно. Простое, короткое, словно спустя много лет произнесённое, сквозь толщу воды, сквозь вакуум в голове Изуны. Сквозь боль.       В пятую секунду Изуна встречается с Хаширамой взглядом. Руки подрагивают, взгляд переходит на Мадару. Тот, кажется, удивлён. Без радости, без неприязни, без злорадства. От этого ещё сильнее учащается дыхание.       В шестую секунду Изуну охватывает страх. Он убил его. У б и л е г о. Но всё замерло, как в страшном сне. Сердце разрывает от чувства неизвестности. Всё ещё эхом доносится голос Тобирамы. Почти физически ощущалось, как он перестаёт существовать.       Это была не детская, ребяческая игра Мадары и Хаширамы. Изуна и Тобирама, в отличии от старших братьев, друзьями никогда не были. И никогда не будут. Но, возможно, могли бы. Но это было и остаётся глупостью.       Изуне страшно, потому что он не думал, что будет после. Он говорил брату, что стремится к этой победе, к этой смерти. Но никогда — к победе над ним. К его смерти. Изуне страшно, потому что в глазах Тобирамы всегда читалось убедительное я знаю. — Если я убью тебя, то Мадара придёт в бешенство. И Хашираме придётся убить его. — Одни плюсы у тебя, ублюдок, — Изуна дышит тяжело, но разговор дразнил его любопытство, — и что же будет, если убью тебя я?       Хаширама смотрит. В его сердце пусто. В его глазах, на губах и в каждом вдохе — пустота, но ещё не бездна. Что-то сжимается клубком там, внутри, но явно не то, что должно. Мадара смотрит на брата. Ему кажется — зрение его подводит, ведь он не видит триумфа в чужих глазах.       Старший Учиха дорожит своим братом. Он готов сложить голову ради него. Готов убить любого, готов растерзать тысячи, сжечь само мироздание. Готов отдаться ненависти, сдерживаемой с таким трудом.       Хаширама тоже любил. И чисто теоретически тоже мог всё, что и его друг, но, как это нечасто бывает — просто не хотел. Но много говорил обратного, когда Тобирама ещё дышал. А теперь молчит. — Пусть мой брат…       Тобирама никогда не станет агнцом. Пусть все будут обмануты собственным страхом. Пусть думают, что Хаширама может убить их за него. Пусть это станет правдой.       Звон оружия на пропитанной кровью земле. Тела растворяются за водной гладью. Небо вымывает последние слова дождём. Хаширама боится подойти к телу, которое должен держать на руках, над которым должен плакать, из-за которого должен ненавидеть. Ответь он честно, то сказал бы — облегчение.       И от этого облегчения на душе пусто. Тобираму считали за глаза чудовищем. Но всё это время им был Хаширама. Малодушный, глупый, бессердечный. Смерть. Она должна была уничтожить его. Но лишь вычеркнула одно ненавистное слово должен.       Он стал сильнее, чем был, раз он убил Тобираму, что был равен ему. Смог бы он убить себя? Сенджу сыграл с ним злую шутку.       Лучше бы Хаширама убил его. Лучше бы Тобирама убил его. Ведь так стало только хуже. Умирая, он бы сказал убей. Но теперь у него нет такой привилегии. Нет права говорить брату игнорировать. У него больше ни на что нет права. И он не знает, что делать.       Его брат слепнет. Он сам — слепнет. Хаширама без своего брата ничего не стоит. Не знает, на кого спихнуть обязанности. Не знает, как сделать лучше. Не знает, как распутать этот комок внутри. Не знает, как избежать бездны.       Во сне Изуны его глаза, красные и спокойные, как густая, мёртвая кровь. Три метки на лице, неприкосновенный воротник. И всё также шепчет, сквозь боль и последний вздох. — Ничего.