Желания

Жарко. Слишком жарко на съемках. Солнце так и палит. Внутри декораций не легче. Душно. Давит. Эмоциями, чужим ожиданием, камерами повсюду. Каждое движение заснимут, ни одного жеста не пропустят. Как охотники в засаде, пытаются подловить, переиначить. Во время съемок всё так, как и должно быть, но в перерывах с каждым днем сложнее переключаться. Не искать взглядом, не становиться привычно за плечом. Тогда ещё, в самом начале, когда увидел, когда не знал ничего, кроме имени, подумал, что будет легко, что сработаются. Как же сильно ошибся. Не легко ни капельки. Лишнего движения не сделать без оглядки, слова не сказать. Сфотографируют, выложат в сеть, снабдив глупыми подписями. Зачем оно им обоим? Незачем. Оба слишком хорошие актеры. У обоих яркие, эмоциональные роли, из которых не вынырнуть во время коротких перерывов. Общественное давление, напряжение, которое они сами же и создали. Да только искреннюю влюбленность не сыграть, если внутри ничего нет. Каждый день так близко друг к другу. Невозможно не всматриваться, не задумываться и не прокручивать в голове ситуации, путая себя и персонажа. Невозможно не попасть под влияние чужого мастерства, поверить и так и продолжить жить дальше, почти не играя. Забыв, что это только роль. Наваждение. Помешательство. Идея фикс. Вынырнуть бы. Сделать и выкинуть из головы. Избавиться от морока. Стать таким, как раньше. Ван Ибо стучит в чужую дверь и, едва дождавшись невразумительного приглашения, заходит и защелкивает замок. Снаружи жара, а здесь кондиционер перепутали с холодильником, и на нем вот-вот вырастут сосульки. — Привет. Падай сюда. Сяо Чжань даже не думает вставать, продолжает валяться поверх покрывала в футболке и шортах. Только телефон откладывает в сторону, хлопает по кровати и сдвигается чуть в бок. Не удивлен нисколько, съемки подходят к концу, и у них полно совместных выступлений на разных шоу. Часто встречаются наедине, репетируют в любую свободную минуту. — Ну и холодина тут у тебя… — Ибо садится на самый край и так явно нервничает, что надо быть слепым, чтобы не заметить. — Что-то случилось? — Да. Нет, не случилось. Просто я… — выдыхает, решается и в одно плавное движение нависает сверху, уперев руки в подушку по обе стороны от головы Чжаня. — Я… хочу попробовать… как в новелле. У Сяо Чжаня нечитаемое лицо. Красивое до дрожи в пальцах, открытое и… совершенно нечитаемое. Не улыбается. Смотрит только, как будто ждет, как будто хочет проверить, как далеко Ибо решится зайти. Как далеко сможет. Ибо наклоняется целую вечность. Бесконечные пять секунд, в которые он сотню раз успевает передумать и испугаться. Миллион раз спросить себя, почему Чжань ничего не делает. Почему просто ждёт? Почему не рассмеётся, обратив все в шутку? Не улыбнётся и со словами: «Да ты перегрелся», не дотронется до разгоряченного лба? Почему не оттолкнет? Не ударит в конце концов? Почему приоткрывает губы и позволяет касаться их мягко, невесомо, как будто не получили ещё разрешения. Оба. Чжань проводит языком по губам, по своим и чужим, и мягко отстраняет Ибо, уперев ладонь ему в грудь. В глаза смотрит пристально, как будто проверяет что-то. На его губах только теперь появляется тень улыбки, только странная какая-то, не то насмешка, не то… Отодвигает от себя на миллиметр и спрашивает. — Хочешь меня трахнуть? Идти — так напролом, даже если по спине холодом и горло сдавило спазмом, так что слóва не вымолвить. Даже сглотнуть и то с трудом. Но Ибо упрямей тысячи ослов, как бы иначе он добился всего, что имеет? Он просто кивает. Четко и очень медленно, потому что голова тяжелая вдруг. Потому что сомнения, каждое весит тонну, а в голове их тысячи. Чжань легко скидывает его с себя и поднимается на ноги. — Подожди, я сейчас. Выходит за дверь и возвращается спустя пять минут или пять столетий. Ибо не знает, не отследил, погруженный в себя. Так и просидел всё время, коснувшись пальцами губ. В голове гулкая пустота и сейчас бы притормозить, свести всё в шутку, остановиться. Но Чжань возвращается и на его одежде влажные пятна, как будто спешил и натянул так, на мокрое тело, не вытираясь. Как будто плеснул в лицо ледяной воды, чтобы успокоиться, да не помогло. Подходит ближе и у Ибо вместо пустоты в голове — набат. Ибо вопросом, как за поводок, вверх дергают. — На чем мы остановились? — На этом. Голос хриплый, но плевать. Голос хриплый, но разговоры не нужны. Пальцами по скулам, по влажным волосам, к себе. Теперь по-настоящему. Губы мягкие и требовательные одновременно. Чужие — сладкие, влажные. Свои — огнем горят. Как если б шел через пустыню, мучимый жаждой, и наконец нашел оазис. Пить каждый вдох, вылизывать, надавить посильнее, потянуть. Не дилетант. Не ребенок давно. Не дети оба. И всё равно как в первый раз. Дух захватывает. Не отрываясь, потянуть футболку вверх. Стащить и отбросить в сторону, всё удивляясь, почему послушный такой, податливый. Почему не сопротивляется и даже не пытается вести? Неужели, действительно хочет тоже? Так. Рукам полная свобода, по плечам, по спине, по твёрдому прессу. Познавать другого на ощупь и на вкус, от губ не оторваться, пальцы липнут к коже, как намагниченные, не отодрать. Не отпустить. Потянуть на себя и уложить на кровать. Лишь усевшись сверху, выпрямиться, чтобы стащить через голову уже свою футболку. Почувствовать, как ледяные ладони с нажимом проходятся от живота к груди, и упасть сверху снова. Прижать собой. Кожа к коже. Губы к губам. Руками повсюду. Руки как сумасшедшие, одержимые злыми духами. Голодными похотливыми духами. Не останавливаются. Своей жизнью живут. Трогают, мнут, гладят. Наконец-то. Без оглядки на камеры и фотоаппараты. Добираются до резинки шорт и вовсе не двусмысленно тянут вниз, синхронно. Две пары рук на одни несчастные шорты Чжаня. Ибо приподнимается, помогая стянуть их, выныривает на мгновение из дурмана и всё-таки спрашивает единственное, что волнует его сейчас. — Это правда, так больно, как написано? — Понятия не имею. — Ты… ты… — Ибо почти задыхается от возмущения, не в силах закончить фразу. — Ты… тоже не... Почему тогда ведёшь себя, как будто опытный и для тебя это вообще ничего не значит?! Почему не сказал сразу?! Не отказался?! — Ты такой красивый, — мечтательно проговаривает Чжань и улыбается так, что непонятно, всерьез он или подкалывает снова, смеется. — Как я могу тебе отказать? У Ибо не хватает слов, и в ход привычно идет только что снятая футболка. Лупит почти без замаха и это неожиданно больно по голой коже, но Чжаню всё ещё слишком смешно. Он отмахивается, подставляет руку и швыряется подушкой в ответ. Ибо коварно сбрасывает её с кровати, и Чжань остаётся без оружия. Пытается схватить хлещущую по нему тряпку, и они борются уже за неё, перетягивая каждый в свою сторону. Ткань трещит, но не рвется. Мелкий Ибо ощутимо сильнее, сказываются бесконечные тренировки, но Чжань старше и опытнее, он тянет футболку на себя и резко отпускает, Ибо почти валится на спину, Чжань пытается выбраться из-под него, но путается в недоснятых шортах, снова получает футболкой, пытается увернуться. Как скатываются на пол, не замечают сами. Только теперь Чжань сверху, запыхавшийся, разгорячённый. С каплей пота на виске, несмотря на свихнувшийся кондиционер, с прилипшими ко лбу влажными прядями. Придавил Ибо к полу, усевшись сверху, и держит руки. Положение патовое, отпусти — и тот снова возьмёт верх, но кого это волнует сейчас, когда оба тяжело дышат, растрепанные и мокрые. Чжань наклоняется так медленно, так неотвратимо, что Ибо вдруг страшно почти до остановки сердца, и хочется сбежать, застыть каменной статуей, податься навстречу, приоткрыв губы. Коснуться. Чжань держит крепко. Едва мазнув по губам, пробует на вкус скулы и шею, с нажимом ведет языком по горлу, целует висок. Льнет всем телом, мягкой волной прокатывается от паха до груди. Вот и пригодились занятия танцами, не зря столько времени потратили. И всё целует, как будто не может насытиться, как будто действительно не игра. Как будто можно в это верить. И, может быть, даст правдивый ответ на вопрос: — Почему ты… — Если ты начал первым — не значит, что я не хочу тоже.