Кошмар

      — Слишком спокойно, — негромко начал Шисуи, не смотря на своего товарища. И правда: ветер не колыхал ветки деревьев, птицы не напевали свои звонкие мотивы, даже назойливые насекомые куда-то подевались (что для леса летом абсолютно нехарактерно!). Затишье перед бурей… Шисуи осторожно поерзал на земле. Ветки под ним захрустели, вызывая легкое раздражение. Поудобнее перехватил винтовку, неотрывно глядя вдаль, пытаясь высмотреть врагов. Никого. Шисуи искоса глянул в сторону партнера. Тот явно не собирался вести светскую беседу с кучерявым.       — Мог бы кивнуть для приличия… — шутливым тоном пробурчал Шисуи. Хоть Учиха и едва ли не каждодневно встречался со смертью, как врагов, так и товарищей, он не растерял своего ребячества (однако внутри строго контролировал данное качество, задумываясь, а уместно ли это). В отличии от юного напарника, который казался гораздо старше своего возраста.       Они вышли из леса изнеможденные очередной перестрелкой и голодные как волки. Вдалеке виднелась деревушка. Хотелось верить, что не обнесенная вражескими солдатами. Повезло: вблизи слышалась знакомая речь. Жители встретили их добродушно, некоторые — с гордостью. На следующий день их отряд собирался идти дальше. Длинноволосый мальчишка появился, будто из ниоткуда, и твердо попросил взять его с собой. Следом, запыхаясь, выбежал еще один мальчик, значительно младше первого, со слезами на глазах и крича только:       — Нии-сан, нии-сан!       Шисуи ошалело уставился на развернувшуюся картину и хохотнул. Присел на корточки, потрепал две смоляные головы и серьезно сказал, заглядывая в глаза хмурого мальчика:       — Тебе нужно подрасти и много чему научиться. Сейчас от тебя толку мало будет.       Шисуи вспомнил, как сам, будучи еще совсем зеленым, отчаянно рвался на войну. Избитый жизнью сирота, ненужный никому, но всем существом желающий защищать Родину. Даже ценой собственной жизни. В темных детских глазах он видел огонь решимости. Тогда он понял, что видит пацана не в последний раз.       Так и случилось. Они лежали за небольшими кустами, приправленные травой и листьями, прислушиваясь к каждому шороху, с заряженным оружием.       Шисуи, заметив знакомое лицо, нашел в кучке юношей и девушек добровольцев нужного подростка и протянул руку.       — Шисуи Учиха.       Пацан поднял голову, рассматривая мужчину, и ответил на рукопожатие.       — Итачи Учиха.       — Ха, однофамильцы, значит? Очень приятно, Итачи Учиха.       Юноша промолчал в ответ, всем своим видом показывая, что в продолжении разговора не заинтересован. Подросток уже разворачивался, чтобы уйти, как вопрос Шисуи буквально парализовал всё тело:       — Как твой отоото? Помню, в нашу первую встре-…       — Я не знаю, — ответил спокойно, но твердо и, более не слушая, ушел.       Итачи правда не знал, что с его братом, что с матерью. Саске перед его отъездом не плакал, только хмурил свои тонкие бровки, сжимал маленькие кулачки, а в темных — таких же как у него самого — глазах читалось отчетливое «нии-сан, почему?». Микото не смогла сдержать слез и, набросившись на сына с объятиями, рыдала ему в плечо, пока Итачи с силой не вцепился в её костлявые плечи, отдирая от себя. Микото больше не смотрела на сына, низко опустив голову и роняя слезы на хлипкий деревянный пол. Старший сухо попрощался с матерью и в последний раз посмотрел на Саске, и ушел. Он был уверен лишь в том, что глупый младший брат рыдал ночью в подушку, зажимая наволочку меж зубов, чтобы мама не слышала и не переживала ещё больше.       Шисуи же поздновато сообразил, что волосы парня уже не были длинными, как несколько лет тому назад, а топорщились короткими кусками в разные стороны, будто его маленький ребенок постригал. Для бойца такая стрижка была безусловно удобной: меньше волос — меньше мороки. Мужчина усмехнулся. Он взял новичка под свое опытное, боевое крыло. Как оказалось позднее, в этом не было никакой нужды. Итачи отлично справлялся с поставленными задачами, но кудрявому уже просто нравилось таскаться с мальцом, да и тот не высказывал никакого недовольства, слушая очередную байку из уст старшего товарища.       Шисуи вздрогнул от несильного удара по лодыжке, бросил непонимающий взгляд на Итачи, но тот практически олицетворял собой натянутую струну, передавая напряжение и напарнику. Кудрявый спохватился, вгляделся вдаль и помрачнел: двое солдат в другой форме шли по тропе, явно ни о чем не подозревая. Тихий щелчок предохранителя, Шисуи старался унять мелкую дрожь рук, прицеливаясь — приглушенный выстрел разорвал лесную тишь. Шисуи целился так, чтобы пуля не задела жизненно важные органы. Ведь их цель не убить, а обездвижить и доставить в лагерь, чтобы допросить. За первым выстрелом последовал еще один, и тихий вскрик дошел до ушей темноволосых. Они не спешили показывать полностью свое местоположение: мало ли с ними есть ещё кто-либо?

***

      — Все дороги ведут домой, а, Итачи? — легонько пихнув подростка локтем в бок, сказал Шисуи.       На горизонте появился до боли уже знакомый пейзаж. Только грозовые тучи портили всё. Не виднелось ни единого лазурного лоскутка. Молния сверкнула ярко, озаряя потускневший мир. Оглушительный грохот прошелся, ударяя по барабанным перепонкам. Это послужило своеобразным сигналом к действию: с неба сорвались первые дождевые капли, а отряд помчался в сторону деревни. Их встретила могильная тишина, сопровождаемая шумом дождя. Можно подумать, что жители деревни скрылись в своих плохо отопляемых домишках, но свет в окнах не горел. Не было в них и прилипших грустных или любопытных мордашек малышей. В голове каждого члена команды всё больше складывался страшный пазл того, что здесь произошло. Только слова застряли в глотках. Итачи замер чуть поодаль кучерявого. Шисуи хотел схапать подростка в крепкие объятия, чтобы только не смотрел, но тот сорвался с места и пулей полетел по размытой дороге, хлюпая и скользя по грязи. Юный Учиха видел…       Сотни детских изуродованных трупов. Все они неотрывно глядели в ответ на Итачи своими большущими глазами, ярко выделяющимися на фоне зеленовато-серой кожи своей ясностью. И как бы Итачи ни пытался отвернуться, зажмуриться, забыть — на обратной стороне век навсегда запечатлелся кошмарный образ. В каждом из сотен лиц он узнавал своего младшего брата.       Кошмар, ставший реальностью.       Мальчик лежал в одной пропитанной кровью сорочке, босой. Спутанные пряди потонули в тёмной неглубокой луже. Итачи свалился подле на колени — чёрные брызги полетели в стороны. Трясущимися руками он потянулся к холодному трупу, чтобы вытащить. Юноша уложил брата себе на колени и прижал к груди, будто пытаясь согреть. Волосы Саске соплями свисали, а мутные капли падали с них. Звук капающей воды относил Итачи далеко назад, когда он стоял в дверях, мать рыдала, а отоото был жив. Даже сейчас блаженное лицо младшего братика заставляло думать Учиху, что тот просто заснул. И это было невыносимо. Старший уткнулся лбом в тонкое плечо. Горячие слёзы обожгли обескровленные щёки. До спазмов сжимая челюсть, Итачи подавлял рвущиеся наружу всхлипы. Ведь младший не должен видеть нии-сана таким сломленным и беспомощным.       — Саске… прости, что не был хорошим старшим братом, — прошептал в маленькое ушко.       Он ведь… обещал самому себе защищать отоото. Он бы и всю войну прошёл ради него, принеся победу! А что теперь делать?.. Сзади раздавались шаги, звучал заботливый, ставший привычным для слуха голос…