"За долгую жизнь и процветание!" "За долгую жизнь и процветание!" "За долгую жизнь и процветание!"
Громкий рёв шлейфом тянется за ними, когда вся процессия проносится по деревне. Юнги едва успевает понять, куда же их всё-таки тащат, как вдруг они оказываются внутри одного из закрытых домиков. Самодельные троны осторожно опускают, Юнги слишком растерян и немного ошарашен, чтобы нормально встать, что, собственно, перестаёт иметь какое-либо значение, когда его подхватывают на руки, поднимая. Его положение всё ещё шаткое из-за выпитого вина, что теперь тяжким грузом оседает в животе, но беты выходят из комнаты гораздо быстрее, чем он успевает подумать о том, чтобы обернуться. Он всё ещё может услышать стаю, безумно хохочущую и продолжающую скандировать: "За жизнь и процветание!". В конце концов это прекращается: свет от факелов, что несла с собой толпа, тускнеет, и шум постепенно отдаляется и отдаляется. А после наступает тишина, после внутри остаются лишь его суженый и он сам, да спокойствие окружения. Тишина... Впервые за весь вечер, наконец-то. Это было что-то наподобие студии: помещение, содержащее внутри себя всё то, в чём, по-видимому, они могли нуждаться. Там огромная ванна, кажется, уже заполненная горячей водой и накрытая сверху деревянной пластиной, дабы это тепло удержать; прямо по центру комнаты стоит деревянная кровать, украшенная разнообразной замысловатой резьбой, слишком уж большая для них двоих. Постельное бельё состоит из множества тканных одеял, также разукрашенных кипой узоров и символов, не слишком отличающихся по стилистике от тех, что на их одежде. Многие из узоров, конечно же, - цветы, такие красивые, блестящие в тусклом свете единственной в этой комнате маленькой свечи, стоящей у кровати. Юнги вдруг осознаёт, что сейчас его новобрачный супруг здесь, в одной комнате с ним. Мягкий свет падает на Чонгука, что стоит перед кроватью, скромный, изящный. Его традиционное платье до колен выглядит действительно элегантно теперь, когда Юнги без всяких отвлекающих факторов может разглядеть его. Чонгук не похож ни на одну омегу, с коими Юнги сталкивался раньше. У него бронзовая кожа, в полной мере выдающая часы, проведённые омегой на солнце; телосложение более плотное, если сравнивать с Юнги, в большинстве из областей, но это уже, по-видимому, из-за характера его жизни и окружающей среды. Волчьи стаи, живущие за пределами города, где-нибудь в сельской местности или в горах, не имеют такой роскоши и удобств, как городские волки. Альфа почему-то уверен, что Чонгуку приходилось активно участвовать везде, будь то сбор свежих фруктов или же бег на большие расстояния за редкими материалами. Так или иначе, это видно по плечам или даже по тому, как плотно белое платье обхватывало грудь, ну и... Ох, господи, Юнги не настолько идиот, чтобы даже попытаться отрицать, что он ещё не пялился на чонгуковы бёдра, такие сочные и соблазнительные. А ещё он выше, но альфа не собирается останавливаться на этом, не тогда, когда парень перед ним так красив: атлетичный, но в то же время гибкий, стройный во всех нужных местах. Юнги нравится думать, что и у него есть свои собственные черты внешности, появившиеся в результате какой-то деятельности или же являющиеся типичными характеристиками альф. Да, конечно, кожа у него более тонкая, полупрозрачная - результат долгих рабочих дней, запрятанных в здание с кондиционером. Но у него широкие плечи, ощутимо широкие, и в этом таится его природная сила. А ещё у него большие ладони, и это всегда было некой приятной особенностью, что словами не обделил ни один из его потенциальных партнёров. Довольно большому количеству омег и даже нескольким бетам, с коими он встречался, кажется, нравилась идея сильного, удерживающего их в руках альфы. И, наконец, его альфа-взгляд - тот самый, что лишь проблеском острых глаз заставлял остальные классы замереть на своих местах и дважды обдумать свои действия. Взгляд этот был поистине редок, большинство альф, желая показать контроль, чрезмерно пытаются компенсировать отсутствие подобной ауры высокомерным отношением или же кичатся профессией. Но, и всё же, вот он, Юнги, стоит перед Чонгуком, вспоминая, как когда-то такое слово, как "брак", приходило ему в голову лишь как надуманная, консервативная идея, проводимая ради удобства. Это было до того самого рокового дня, когда он обнаружил, что неразрывно связан с другой душой. Если бы год назад кто-то сказал ему, что он когда-то в жизни будет давать клятву перед предназначенным ему судьбой женихом, он бы сказал ему, что не существует такой вещи, как родственные души. Он бы сказал, что ни за что на свете не станет ломать свою жизнь и карьеру ради кого-то другого, кем бы этот другой ни был. Он бы сказал, что даже не уверен, хочет ли заводить волчат. Если бы год назад кто-то сказал ему, что он женится на самой прекрасной омеге, что он видел когда-либо в своей жизни, он бы сказал ему, что такого человека попросту не существует. Но он есть, он здесь - Чон Чонгук, такой невероятно красивый, из-за чего он чувствует себя немного глупо за то, что когда-либо сомневался в судьбе, вечно задавая вопросы по этому поводу как Богине Луны, так и старшим волкам. — Как ты хочешь меня? — наконец говорит Чонгук. Его ресницы дрожат на свету, а уголки губ чуть опущены вниз, и у Юнги спирает дыхание. Полностью выбивает из лёгких кислород, и всё, что он может сделать в этот момент, это стоять, разинув рот. Голос омеги мягкий и такой мелодичный, глаза сияют, бросая на Юнги капризный взгляд, робкий, но в то же время верно ожидающий ответа. Но Юнги не знает, какой ответ ему дать. — Как тебе будет комфортно, — гаркает он, думая, что всё же это лучший ответ из всех возможных. Может, тот имел в виду сон и сейчас они устроятся поудобнее, чтобы поспать... Но тогда Чонгук дёргает за шнурочки, удерживающие платье на шее, и оно резко спадает вниз. Слишком быстро, чтобы Юнги успел это осознать. Ткань опускается на пол, собираясь вокруг лодыжек на полу, представляя омегу полностью обнажённым перед альфой. Альфой, что не знает, как отвести от него взгляд. — О-Ого! — Юнги встревоженно поднимает руки вверх. Он чувствует, как по всему лицу проступает жаркий румянец, а глаза беспомощно опускаются вниз, абсолютно, совершенно бесстыдно разглядывая чужие формы, но он ничего не может с собой поделать. Кожа Чонгука украшена временными чернилами, что покрывают его ноги вплоть до самых бедёр и таза, останавливаясь лишь на загорелом животе. Узоры же на руках двигаются и двигаются вдоль плеч, заканчиваясь, достигнув ключиц. Что касается остального... Чонгук такой же подтянутый, как и предполагал Юнги, и... мягкий, податливый, как он надеялся. Его тёмные горошинки сосков уже встали, выделяясь на чётко очерченной груди. И, прежде чем он сам это осознаёт, его взгляд скользит вниз, спускаясь по телу жениха, вниз, по бесконечным участкам нежной мягкой кожи, дабы остановиться на паху, полностью голом, без каких-либо намёков на волосы. От удивления, явно прозвучавшего в голосе Юнги, плечи Чонгука чуть опускаются, а тело напрягается, когда он смотрит на своего новобрачного супруга в замешательстве. Однако, это не длится долго. — Разве это не та поза, что ты хочешь? И без всякого предупреждения Чонгук поворачивается, опускаясь коленями на кровать. Забравшись на мягкий матрас и вставая на четвереньки, он грациозно выгибает спину, уже после бёдрами поддаваясь в воздух, широко раздвигая колени и лицом упираясь в сложенные руки. У Юнги... У Юнги абсолютно нет никаких шансов, чтобы выжить. Его глаза блуждают по подставленной заднице Чонгука, скользя к прелестно сжимающейся мошонке. Мягкий омежий член висит между бёдрами, но то, что больше привлекает его взгляд, чем вся эта красота, - это кончик чего-то, аккуратно выглядывающего между ягодиц. Похоже на анальную пробку - точнее на её основание, - вставленной в прелестную розовую дырочку. Цвет её - кристально белый, и Юнги задаётся вопросом, должно ли это обозначать в некотором смысле невинность. В любом случае, невинность - это всего лишь общественные выдумки, но всё же... Всё же эта мысль имеет значение. — Ты можешь выбрать любую позу, но я.., — ох, то, как это маленькое миленькое существо выражает своё желание, будто и не задумывается, что может как-то повлиять на это завершение свадебной церемонии... Ну, Юнги думает, что это оно, да. Клан Чон ведь неспроста воссоздал эту удобную личную комнатку для них, а для того, чтобы пара смогла почтить данные клятвы и... зачать волчат. В столь неподходящий момент, но Юнги всё же осознаёт. Долгая жизнь и процветание. Должно быть, это и есть то самое "процветание", о котором они пели. Чонгук практически не двигается, лишь немного покачивает бёдрами, будто пытаясь завлечь альфу забраться вслед за ним на кровать. Юнги замечает, как тот смотрит через плечо, дуя свои розовые губки, такие мягкие, упругие в нежном свете свечей, как хмурится, глядя на него, Юнги, ещё такой ребёнок, слишком невинный для него, дабы чувствовать себя комфортно в такой момент. И такой милый, ужасно милый. — Слушай, я просто... сначала хочу получше тебя узнать, — начинает Юнги, осторожно приближаясь к кровати. Его голос мягкий, максимально успокаивающий, из-за боязни как-то оскорбить или обидеть омегу. — То, что мы теперь в браке друг с другом и... обречены быть вместе, не значит, что нам нужно спешить. Наверное, успокаивающий тон Юнги всё же возымел эффект, к которому он стремился, ибо в следующий момент Чонгук медленно начинает выходить из позы. Столь же медленно он поворачивается, усаживаясь на попу. Сам же Юнги присаживается на самый край кровати, не сводя нежного взгляда с Чонгука. — Так значит... Ты не хочешь размножаться и заполнять меня волчатами? — выдыхает омега после нескольких мгновений задумчивого молчания. Альфа не упускает из виду, как убито и так встревоженно звучит этот сладкий голос, как хмурятся чужие брови. И Юнги уже готов забрать каждое сказанное им слово назад в стремлении внутреннего волка угодить этому прекрасному маленькому созданию и дать ему всё, что он захочет. — Не сейчас, — тут же спешит уверить он. Чёрт, какой же он простак для этого парня. Чонгук всё ещё выглядит невероятно расстроенным, когда предложение срывается с искусанных губ Юнги. Лицо его становится ещё более детским, когда он дует губы. — Разве я не достаточно красив? Разве... Разве мой запах не делает с тобой того же, что и твой - со мной? Со мной... Со мной что-то не так? — и вместе с этим Чонгук немножко двигает бёдра, вместе сжимая ноги, будто пытается себя сдержать. — Нет... Нет, — Юнги качает головой, всё так же успокаивающе и осторожно произнося слова. После он решает вытянуть руку и, найдя руку Чонгука, берёт его ладонь в свою, тепло обхватывая её. И чёрт, откуда же могут явиться сомнения, что они не подходят друг другу, что они не идеальная пара, когда нежные, изящные пальцы Чонгука так идеально смотрятся в его собственных. Большая ладонь альфы полностью захватывает омежью. Так идеально... Они соединены меж собой, словно кусочки пазла. — Ты так прекрасен. И твой запах, он тоже... чертовски сногсшибателен. Я просто, просто хочу, чтобы мы ещё немного побыли вместе, прежде чем.., — о, Господи, как он ещё не умирает, произнося это. — Начнём размножаться.., — выплёвывает он, внутренне съёживаясь. Но выражение лица неизменно тёплое, нежное, а взгляд устремлён на омегу перед ним. Юнги не может поверить, что всё же использовал такое слово как "размножаться", он ведь даже не произносил этого вслух, никогда, ну, до этих пор. Он всегда считал его чем-то... Чем-то устаревшим, просто ещё одним способ альф заставить омег подчиняться им, расставить суровые рамки ролей. Однако теперь, когда он узнал чуточку больше о семье Чонгука, он начинает понимать, что для них это означает нечто гораздо большее. Символичное объединение двух семей, двух душ, волков. Оно дарит наследника, ещё одного сильного альфу. Это традиция, выработанная сотнями лет истории, и кто такой Юнги, чтобы подвергнуть сомнению нечто подобное. Чонгук молчит несколько секунд после его слов, глазки отводя в сторону, но в конечном итоге всё же медленно кивает. Кажется, он принимает слова Юнги, принимает их, как бы ни был расстроен. — Я понимаю, — наконец выдыхает он тихим, нежным голосом. И, несмотря на высказанное утверждение, в следующий момент он ложится на спину, сгибая ноги, одними лишь пальцами ног касаясь простыни. — И всё же я весь вечер думал о тебе, Альфа, — голос его в мгновение ока приобретает страстные, провокационные нотки, застающие Юнги врасплох. — Юнги-хён, — тут же поправляет тот, чувствуя, как лёгкие заполняет смущением. — Юнги-хён, — послушно откликается Чонгук, тон его становится всё более и более плаксивым. — Всё, о чём я мог думать, это то, как же хорошо ты выглядишь.., — начинает он, вместе с тем руками скользя по передней части своего тела, кончиками пальцем щекоча напряжённый живот. — Ты такой красивый, — продолжает, и со своего места Юнги не видит, чем занимаются ловкие ручки - бедро Чонгука закрывает манящий обзор. Но он может видеть выражение его лица, явно догадываясь, что же там творится. — Твои глаза, — Чонгук в удовольствии закрывает очи. — Твой голос, — с расслабленных губ срывается стон, когда, ох, чёрт, его рука двигается, что-то делая с хозяином. — И твои плечи. Всё, о чём я мог думать, это то, как ты наваливаешься на меня и трахаешь, хён. Юнги резко втягивает воздух. Он слаб. Так слаб. И та стенка сопротивления быстро опадает вместе с ним. Комната уже заполнена персиковым ароматом, таким сладким и сочным, что Юнги почти что чувствует его на вкус. Вместе с тем ощущаются мускусные нотки, пьянящие своей природой и влияющие на Юнги самым порочным образом. Тело Чонгука будто так и просится, молит его о размножении, испуская феромоны, дабы заманить пару в постель и выполнить "миссию". А Юнги невероятно слаб перед этим, и его самоконтроль медленно, но верно истощается. Альфа чувствует, как член уже натягивает тунику, и нет ничего, что могло бы хоть как-то скрыть его возбуждение, когда он ёрзает на месте. Глаза его непроизвольно темнеют, когда он смотрит на Чонгука, такого потерянного от своих же прикосновений. В конце концов в нелёгкой внутренней борьбе побеждает любопытство, и он протягивает руку, кончики пальцев мажут по стопе Чонгука, после же прямо по его нежной утончённой лодыжке. Он слышит вздох Чонгука, мягкий и в то же время резкий, и вместе с тем чувства Юнги захватывает внезапный прилив теплоты к этому маленькому созданию. Это всего-то слабенький намёк на физический контакт, совсем маленький, но эффект от этого прикосновения оказывается намного глубже. Кожа Чонгука безумно горячая на ощупь, бархатная и эластичная, именно такая, какой он себе её представлял. Рука скользит по гладкой омежьей коже, поднимаясь к колену, и, добравшись до него, Юнги тянет вниз приподнятую ногу. Бёдра Чонгука на удивление легко раскрываются, хоть омега всё же совсем немного, но сопротивляется. Низкое рычание вырывается из самого горла Юнги в тот момент, когда его взгляду предстаёт увлекательное зрелище - тонкие пальцы Чонгука, скользящие вверх и вниз по члену. Хоть прошло совсем немного времени, но тот уже разбух и покраснел, а с прелестной головки капали жемчужные капельки предэякулята, смазывая длинные пальцы. Внезапно всё, о чём может думать Юнги, это то, как же отчаянно он хочет взять их в рот и распробовать на вкус этого прекрасного омегу. — Ты такой красивый, Гуки, — хвалит Юнги, прозвище легко слетает с кончика языка так, будто они вовсе не были незнакомцами ещё пару часов назад. Его длинные пальцы скользят по внутренней стороне бедра Чонгука, такого мягкого и податливого под ладонью. И следуя за возложенными на него традициями обязанностями, он нежно отталкивает ладонь Чонгука от члена. С губ омеги срывается жалобный стон, но он повинуется, и в следующий момент его руки падают по бокам, позволяя Юнги позаботиться о нём, как и положено альфе. Пальцы Юнги обхватывают член Чонгука, чувствуя рукой пульсацию тяжёлого возбуждения. Ни на секунду не отрывая взгляда, он наблюдает за тем, как крайняя плоть поднимается вместе с рукой вверх, возвращаясь вниз лишь тогда, когда его кулак сжимает основание. Головка члена уже ярко блестит, мокрая, полностью покрытая молочного цвета жидкостью. Чонгук хнычет, извивается на кровати, когда рука альфы начинает более уверенно скользить по всей длине. Всего через пару мгновений Юнги сбивается с ритма, заворожённо наблюдая, как из Чонгука вытекает ещё большее количество предэякулята, от более крупных белёсых капель до прозрачных струек, а после чувствует на собственном бедре тепло чужой руки. Он опускает взгляд вниз и чертыхается, наконец замечая, насколько же велика его собственная эрекция. И вот сейчас Чонгук так мило пытается дотянуться до неё, прикоснуться к нему так, как его учили, так, как должна сделать хорошая омега. История диктует, что всякий омега должен служить своему альфе самыми мыслимыми и немыслимыми способами. Быть привязанным к невольной жизни, обтянутой обязанностями вынашивать и воспитывать малышей. Да и сама природа диктует, что омеги - это послушные, покорные маленькие создания, и этот мальчик перед ним... он именно такой. Понимая, что в ближайшее время он просто физически не сможет оторваться от Чонгука, перестать прикасаться к нему, Юнги берёт паузу, приостанавливая движения и вставая с кровати, довольно долгую паузу, дабы снять тунику и сбросить её на пол рядом с омежьим платьем. Наконец-таки забираясь на кровать, он собирается улечься рядом с Чонгуком, принимая безопасную и более верную позу, однако у отчаянного омеги совершенно другие планы. Его нетерпеливые ручонки тянутся к Юнги под тихие стоны хозяина, да цепляются за него, утягивая ближе, к широко расставленным ногам, пока Юнги не оказывается между ними. Честно говоря, Юн с лёгкостью мог бы отстраниться, но Альфа внутри него знает, что это именно то место, где он действительно хочет быть. Его взгляд напряжённо скользит по распростёртому перед ним телу Чонгука. Цветочная корона, что некогда украшала макушку омеги, теперь растрёпана, парочка цветов вовсе отсоединилась, а его длинные волосы цвета обсидиана волнами разбросаны по кровати, обрамляя сладкие черты. Густые ресницы немного закрывают тот взгляд, коим он смотрит на альфу, такой распутный, отчаянный. Юнги пользуется моментом, ладони прижимая к плечам Чонгука, и омега стонет от возбуждения. И это до безумия завораживающе - осознавать, что даже такие незначимые прикосновения стимулируют их тягу друг к другу, подогревают ни с чем не сравнимый жар. Юнги чувствует это, чувствует сильнейшее желание прикоснуться к Чонгуку, ко всем возможным и невозможным местам, внутри и снаружи, поднимающееся до почти головокружительной высоты. И если бы не его правильный рассудок, привязанный к хрупкому столбику рациональности, вероятнее всего он сделал бы то, о чём ранее говорил Чонгук - навалился бы и трахнул. Ну а пока он всё ещё способен держать себя в руках, лишь боготворя касания. Его руки движутся к груди Чонгука, после дразня грубыми подушечками пальцев омежьи соски, такие мягкие и нежные, вверх и вниз водя затвердевшие бусинки. Дыхание Чонгука срывается, вдохи становятся всё короче и короче с каждым прикосновением мозолистых пальцев к чувствительным бугоркам. Стоны его становятся более страстными, пятки зарываются в простыни, стараясь удержать тело, но в конечном итоге всё же скользят по кровати. В конце концов Юнги всё же убирает свои руки, вниз опускаясь, дабы ухватить узкие бёдра Чонгука. Он берёт паузу, столь необходимую паузу, дабы собраться и вернуть рассудок. Дыхание его сбивается, когда он мысленно напоминает разуму и телу, что сейчас не время для того, чтобы просто взять и воспользоваться омегой, независимо от того, как же сильно он этого желает, независимо от того, как всё его существо этого просит. Брачный обет это или же нет - он всё равно хочет проявить уважение. Хочет доказать этому прекрасному пареньку, что видит в нём не только средство удовлетворения потребностей, не только кого-то, с кем можно размножиться и нарожать волчат. Когда он, наконец, приходит в себя, Чонгук перед ним уже ёрзает в неудовлетворении. Молит обратить на него внимание, слишком очевидно, бёдрами толкаясь в кровать, напрягая дрожащие голени, пытаясь ещё больше раздвинуть ноги ради альфы. Опустив взгляд вниз, Юнги ясно замечает ту самую деталь - кончик пробки, выглядывающий из гибкого колечка мышц. Следуя внезапной цели, руки Юнги оглаживают узкие бёдра Чонгука, большими пальцами погружаясь в мягкую кожу и водя вверх и вниз, разминая её. Тем временем одна из ладоней скользит ниже, кончики пальцев дразнят чувствительную кожу, ухватываются за кончик пробки, и он слегка дёргает гладкую блестящую игрушку, желая получить хоть какую-то реакцию от мальчишки. Чонгук напрягается, задерживает дыхание, и с его губ слетает испуганный вздох. — Для чего это, волчонок? — спрашивает Юнги дразнящим от любопытства голосом, вновь дёргая пробку. После толкается пальцем в её основание, пока бёдра Чонгука не начинают дрожать, а сам он - стонать протяжно. Он чувствует, как колечко мышц сжимается, пытаясь зацепиться за него, не позволяя так быстро и легко выскользнуть из нутра и стремясь как можно дольше оставаться хоть немного, но заполненным. — Э-Эт-Это чтобы удержать, — Чонгук выглядит так мило с раскрасневшимися щеками, когда пытается выговорить слова: — Мою смазку внутри, — этот ответ на мгновение вгоняет Юнги в шоковое состояние, и альфа смотрит вниз уже более острым взглядом. И будто чувствуя, что у него всё ещё остались вопросы, омега продолжает дрожащим голосом: — Чтобы удержать её в себе... во время церемонии, — тяжёлый вздох срывается с губ. — П-потому что я так легко намокаю... из-за моего Альфы. Вот. Же. Чёрт. Юнги приходится снова пытаться удержать своё возбуждение в рамках. Чонгук, он... Он только что признался, что у всех невест- и женихов-омег между ног пробка, дабы они не обтекали, оставляя повсюду множество пятен смазки... — Это лишь для тебя, - добавляет Чонгук так сладко, полуприкрытыми глазками фокусируясь на Юнги, что сидит между его красивыми, пышными раздвинутыми бёдрами. Так сладко и так покорно, что альфе требуется собрать максимум силы воли, дабы не поддаться первобытным желаниям. Чёрт. В одно мгновение его мысли возвращаются обратно к Чонгуку, опускаясь под его красивое белоснежное платье, прямо к заднице, что истекает смазкой, приковывая внимание альф и заставляя их возжелать плодовитого омегу. И дабы такого не случилось, меж его ягодиц заключена игрушка, сохраняя всю смазку внутри для того, чтобы, когда придёт время, альфа Чонгука был единственным, кто сможет насладиться его ароматом и испробовать его. Юнги теряет контроль над рукой, сам не ведая, что начинает творить. Пальцы медленно прихватывают край и начинают вытягивать пробку, сделанную из какого-то природного драгоценного материала, полированную и гладкую. Она блестит, полностью покрытая смазкой. Но это лишь малая часть, намного больше "драгоценной" субстанции в следующий момент сочится из пульсирующей дырочки Чонгука и стекает вниз. Он наблюдает за тем, как сжимается чужое колечко мышц, как его личная амброзия капля за каплей выливается изнутри, освобождаясь небольшим ручейком. У Чонгука уже слёзы из глаз льются и щёки безумно красные, а ведь Юнги ещё даже не прикасался к нему так, как нужно. Тихие стоны с придыханием, да сладкие вздохи срываются с розовых, жаждущих поцелуев губ. — Хён! — кричит он, руки путаются в простынях, сжимая ткань, когда он приподнимает собственные бёдра ещё выше, к груди, раскрываясь перед своей парой. — З-Заполни меня! — просит - нет, требует Чонгук. Не проходит и секунды, как Юнги входит в него сразу двумя пальцами, уже глубоко внутри сгибая их. Потребность обладать каждым дюймом этого прекрасного омеги как внутри, так и снаружи, подавляет все остальные чувства, и он увеличивает темп. С каждым толчком внутрь этой дразнящей скользкой теплоты влаги становится всё больше и больше, да настолько, что она покрывает всю его руку. Тело Чонгука практически не сопротивляется проникновению, его бархатистые горячие стенки сжимаются вокруг пальцев Юнги с каждым касанием о чувствительное местечко. И к тому времени, когда Юнги добавляет третий палец, Чонгук уже хнычет от удовольствия, пальцами вцепившись в одеяло, его голова безвольно мотается туда-сюда, а шея открыта в знак покорности. Он весь красный - от щёк до самого пупка, - член его, мокрый от предэякулята, прижат к мягкому животику, отчаянно требуя внимания. Юнги не замедляется ни на мгновение, лишь больше давления и силы добавляет в движения, три пальца его раскрываются внутри, растягивая дырочку. В такт каждому толчку он рычит, ребром ладони сильнее вдавливаясь в беспомощное тело Чонгука. И, дабы посмотреть на реакцию омеги, Юнги резко вталкивает пальцы глубоко в нутро Чонгука и... останавливается. Чонгуку требуется ещё пара секунд, чтобы осознать, что Юнги больше не двигается. Ни мгновения не колеблясь, он перекидывает ногу через Юнги так, чтобы они были с двух сторон от него, и начинает хныкать. Бёдра его выгибаются, приподнимаются да опускаются в попытке самостоятельно трахнуть себя чужими пальцами, что дразнят изнутри. — Хён, пожалуйста! Пожалуйста, продолжай! Ты мне нужен..! Альфа внутри него гордо восхищается собой, в то время как его тяжёлый член по-прежнему стоит между бёдер, так никем и не тронутый. В ответ на мольбы Чонгука, он сгибает пальцы, нажимая прямо на чувствительную железу, и давит. Мозолистые подушечки потираются о неё, вдавливаясь так сильно, насколько вообще возможно. Выбрав подходящий момент, он начинает поворачивать пальцы, двигая рукой так, что теперь кончики пальцев доводили Чонгука до состояния ошеломляющего удовольствия внутри, а ребро ладони потиралось о чувствительное колечко снаружи. Юнги, довольно щедрый любовник, тянет свободную руку, чтобы в следующий момент вновь начать надрачивать раскрасневшийся, подрагивающий от возбуждения член Чонгука. И с того момента Чонгук ни на секунду не перестаёт стонать, с его распухших губ срывается бесконечный поток высоких, сокрушённых всхлипов. Он выглядит потерянным, потонувшим в том море удовольствия, коим его одаривают; из-под полуприкрытых век виднеются расширенные зрачки, пальцы же уже, смирившись, перестали даже пытаться найти хоть какую-то опору. Он лежит перед ним, такой безвольный, покорный, готовый принять всё, что только захочет дать ему альфа. Не проходит много времени, прежде чем Чонгук достигает кульминации, наконец доходя до этого неизбежного предела. Его губки бессильно распахнуты, в уголках собирается слюна; в блаженстве глаза закрываются, жмурятся, когда под веками начинают взрываться фейерверки, а спина изящно выгибается над кроватью. Пальцы ног поджимаются, когда всё тело напрягается, натягивается, словно струна. Поток очаровательных звуков на секунду замолкает, пока его не начинает потряхивать так сильно, и одно лишь слово: — А-Альфа...! — резко срывается с губ. Чонгук кончает из нескольких мест сразу: его живот мокрый от липкой белёсой жидкости, а простыни под задницей пропитаны смазкой. А после... После он вновь становится безумно податливым. Как только тело Чонгука расслабляется и Юнги чувствует, что вновь может пошевелить пальцами, он медленно вытаскивает их из омеги и... без раздумий подносит к губам. Посасывая фаланги, он буквально трахает собственный рот своими же пальцами. Вкус Чонгука необыкновенный. Лучше, чем всё, что было у него прежде, намного лучше, судя по тому, как сам волк внутри него дрожит от этого запаха и вкуса. Стоит его пальцам, наконец, отодвинуться от губ, и глаза Чонгука, наконец, открываются. — Хэй, Гуки, — говорит он. Голос его резкий, хриплый от желания. Его член по-прежнему твёрд, прижат к животу, сердито-красного оттенка, но он ничего и не ждёт взамен. Но, кажется, Чонгук не принимает этого, это в его природе - желание угодить, ответить взаимностью. Чонгук так сладко сжимает свои бёдра вместе и в следующий момент, без какой-либо подсказки Юнги, поднимает их. И теперь всё, что видит Юнги - это их прекрасные изгибы, а внизу, между ними, прелестные круглые яички, висящие прямо над его мокрой пустой дырочкой. Драгоценное сердце заливается душераздирающим воем от того, как легко Чонгук предлагает себя ему. — Альфа, — начинает он и тут же исправляется, вероятно, про себя краснея за ошибку: - Т-То есть хён. И прежде чем с его губ неотвратимо слетает парочка бессмысленных слов, Юнги берёт инициативу в свои руки и привстаёт, шире расставляет колени, так, чтобы каждое из них плотно прилегало к чонгуковым ягодицам. Но вместо того, чтобы направить член прямо в влажную, жаждущую именно его дырочку, Юнги приподнимается на коленях и головкой утыкается в шикарные мягкие бёдра Чонгука. Он позволяет себе несколько секунд потереться длиной о них, приподнимая и сжимая чужие ноги вместе. А затем опускается вперёд, проталкивая член между мягкими бёдрами, такими горячими, такими скользкими, влажными, настолько, что он мог бы даже внутренне убедить себя, что прямо сейчас он непосредственно в омеге. Тело Юнги дрожит, опьянённое страстью, терпеливо ожидающее всего этого всё это время. Он ведь никогда не попросил об этом Чонгука, если бы омега сам того не хотел, он бы никогда не воспользовался им и его состоянием. Но то, что Чонгук прямо сейчас чуть привстаёт, тянется вверх и цепляется за собственные колени, дабы удержать ноги на весу для него, говорит Юнги о том, что омега хочет этого так же сильно, как и он. Несколько толчков спустя Юнги укладывает икры Чонгука себе на плечи, чтобы дать тому немного отдохнуть в благодарность за то, каким лапочкой был для него Чонгук. И в таком положении, Чонгук вдруг стискивает собственные бёдра друг с дружкой так плотно, как только возможно, позволяя продолжающему двигаться Юнги прочувствовать жар его тела, упругость мышц. И замечая то, с каким трепетом омега смотрит вниз, Юнги представляет, какой вид предстал омеге - головка его члена, что скользит меж прекрасных бёдер, выглядывая на секунду лишь для того, чтобы в следующий момент скрыться. Исчезая и вновь появляясь, такой раскрасневшийся, твёрдый и безумно мокрый. С каждым последующим толчком обильно увлажняющий внутреннюю часть бёдер. Может, из-за бешеного адреналина, либо же, может, всё дело в нитях судьбы, связывающих две идеально подобранные души вместе, но альфа чувствует, как быстро набухает его узел. Это не занимает много времени. В такт толчкам он чувствует, как с каждым разом становится всё труднее и труднее втискиваться в чужие бёдра. Он слышит, как сбивается дыхание Чонгука, когда младший чувствует, как набухает основание члена. И вместе с тем, как узел растёт, становится толще, плотнее, Юнги укладывает свои большие ладони вниз, помогая Чонгуку удержать ноги вместе. В то время как Чонгуку всё труднее и труднее держать их так же плотно, как вначале, под напором увеличивающегося узла, Юнги старается как можно больше ему помочь, сильными пальцами погружаясь в его мягкую кожу, дабы удержать его в том же положении. Так крепко, что после обязательно останутся пурпурно-синие следы. Стонов Юнги становится всё больше и больше, они увеличиваются с каждым толчком бёдер, попытка удержать их на уровне низкого рычания с треском проваливается. Он начинает толкаться быстрее, ещё быстрее, вкладывая в движения весь свой вес, так как желание, нет, потребность кончить становится просто невыносимой. И одновременно с этим ему приходится подавлять биологическую потребность, желание его Альфы опуститься чуть ниже, скользнуть в это крепкое, горячее и безумно влажное тепло, войти в мальчишку, лежащего под ним. Но Юнги - больше, чем просто его класс, а его желание заботиться о мальчишке больше, чем всё остальное. Так что пусть идут к чёрту эти биологические потребности. И совсем скоро от того, как быстро он качается между чужих бёдер, предэякулят размазывается по нежнейшей коже Чонгука; непристойные хлюпающие звуки раздаются по всей комнате в тандеме с низким хриплым рычанием. Задняя часть ног Чонгука яро пульсирует от быстрых хлопков бёдер старшего о его собственные, вместе с тем добавляя к музыке движений отчаянный звук контакта кожа к коже. Дыхание его затруднено, а сам он закрывает глаза, сосредоточившись лишь на достижении собственного пика. Где-то на периферии он слышит, как воркует Чонгук, хнычет всякие нежности, уговаривая его кончить, умоляя об этом, прежде чем укладывает свои тёплые руки поверх его, помогая Юнги с его непреодолимой попыткой трахнуть узкое отверстие меж ног Чонгука, одновременно с этим удерживая бёдра вместе. Спустя несколько мгновений после Юнги резко начинает рычать, тело его содрогается, и он беспорядочно дёргает бёдрами первый раз, второй, третий. Член пульсирует, выплёскивая сперму прямо на прелестный живот Чонгука, смешиваясь с беспорядком из собственной спермы омеги. Узел смягчается, заключённый в плен пышных бёдер Чонгука, белёсая жидкость вытекает постепенными импульсами, высвобождая всё, что он может дать. Юнги слишком глубоко погрузился в забытье, дабы отодвинуться, погружённый, утопающий в этом огне, в всепоглощающем количестве удовольствия, преобладающем над чувствами. И он не знает, сколько же требуется времени, прежде чем он наконец сможет связно мыслить, прежде чем он откроет глаза. Когда это всё же происходит, когда он видит состояние Чонгука, что выглядит таким прекрасным, таким сияющим в слабом свете комнаты, насытившимся, покрытым спермой, эмоция захватывает его с головой. Юнги сам ещё не знает, не может определить, что это за эмоция, но она ноет, заполняя всё пространство груди. Это нечто... нечто, ощущающееся словно возвращение домой. Ну а теперь настало время извлечь выгоду из нахождения ванны прямо в комнате. Альфа осторожно опускает ноги Чонгука на кровать и вновь встаёт, слегка пошатываясь после оргазма. Он тут же начинает ухаживать за омегой, сразу же входит в роль опекуна, делая то, что и должен делать альфа после спаривания. Он сдвигает деревянную пластину с верхней части ванны, обнаруживая под ней тёплую переливающуюся воду. И альфа довольно-таки быстро подмечает, что да, всё-таки идея с ванной очень даже хороша. Вернувшись к постели, он как можно более осторожно пододвигает Чонгука к краю кровати и поднимает его. Он несёт мужа к ванной, используя силу, которую до этого момента редко приходилось применять, и с лёгкостью опускает прекрасного мальчишку в воду. И с тихим хныканьем со стороны Чонгука, что хочет как можно дольше обниматься со своим супругом. Как только он собирается отойти, дабы взять парочку полотенец, которые, кажется, видел где-то здесь, Чонгук хватает его за руку. Юнги оборачивается, глядя на омегу, подмечая его сонные истощённые глаза и надутые губки. Останься - вот о чём его просят. — Только схожу за полотенцами, — говорит он Чонгуку так, будто уже знает, чего тот хочет. И, должно быть, ответ удовлетворяет мальчишку судя по тому, как тут же ослабевает хватка. Обнаружив искомое, он бросает полотенца на пол, а затем тут же забирается в ванную напротив Чонгука. Расслабившись в тёплой воде, что тут же успокаивает напряжённые мышцы, он смотрит на Чонгука, изучая его. Его новоиспечённый супруг, мысленно напоминает он себе, словно светится от счастья, что ореолом сияния рассыпается вокруг. Едва заметная улыбка расплывается на губах, когда он откидывается на пологую стенку ванной. Деревянный таз не так уж и огромен, так что им приходится подгибать ноги, подпирая друг друга. На них опускается сладким облаком умиротворяющая тишина. Нет никакого давления, нужды что-либо говорить. Юнги кажется, что он вполне мог бы привыкнуть к такому. Проходит не так много времени, когда он, наконец, собирает остатки энергии, дабы подвинуться и помочь Чонгуку умыться. Им предоставлено множество натуральных масел с ароматами полевых цветов, мёда, что после начинает исходить от их кожи. Цветочный подобен аромату Чонгука, но ему не хватает той чудесной, успокаивающей нотки спелых персиков, присущей омеге. Как только они оба вылезают из ванной и насухо вытираются, Юнги снимает верхний слой одеял, пропитанный смущающе большим количеством влаги, небрежно отбрасывая их в сторону, дабы завтра уже кто-то другой озаботился этим. За его спиной из горла Чонгука вырывается высокий звук, и альфа хихикает, зная, как же ужасно сейчас смущён омега. И то, как он тут же после этого забирается в постель, с головой зарываясь в одеяла, подтверждает это. Милашка. Не проходит много времени, как они уже оба обнаруживаются в кровати, прижавшиеся друг к другу. Чонгук свернулся калачиком, лёжа на боку, а Юнги прижался к нему со спины, покровительственно и даже собственнически обвивая руками, носом утыкаясь в затылок своего мужа, полной грудью вдыхая эту неизменно успокаивающую сладость фруктов. Кротким поцелуем прижимаясь к нежной коже Чонгука, он вдруг понимает, что до этого не целовал своего омегу, если не считать церемониальную печать клятв. Свою омегу. Юнги улыбается про себя от знания, что у него будет ещё море возможностей поцеловать Чонгука. Когда же он начинает засыпать, убаюканный ровным дыханием Чонгука и тем, как пальцы омеги переплетаются с его собственными, он задумывается: Что же будет, когда он заберёт Чонгука с собой, обратно, в город?..Часть 1
14 октября 2019 г. в 15:00
— А теперь можете поцеловать жениха.
Громкими, буквально оглушительными аплодисментами взрывается море желающих молодым счастья и добра гостей, что сидят позади. Среди них, конечно же, семья, друзья, а также городские и деревенские волки, что, хлопая, выкрикивают что-то, когда церемония начинает подходить к своему концу.
Юнги смотрит лишь на своего супруга. Тот невероятно красив. Большие, сверкающие ярче всего на свете глаза, в коих заключено великое множество звёзд, лун и других светил, смотрят на него с удивлением; детские мягкие щёки, слабо отливающие золотистым блеском, красные от нанесённого румянца; милейшие розовые губы, переливающиеся словно цветочный мёд, с нетерпением и беспокойством сжаты меж собой, ожидая объявленного поцелуя. На вершине копны чёрных волос, что спадают волнами вниз, закрывая половину лица, возлежит всем известное творение, корона, из диких цветов, вручную собранных и сплетённых меж собой. И Юнги уверен - он никогда раньше не видел кого-то столь прекрасного, что у него захватывает дыхание и сердце бешено бьётся, пытаясь вылететь, когда он подносит чашу к губам, выпивая.
Перед ним стоит Чон Чонгук. Единственный и неповторимый наследник самого большого клана, что правит окрестными горами и лесами за пределами Пусана. Территория их простирается от Чоннама, что служит западной границей, до самого Ульсана - восточной, - и достаточно удалена от современного общества. Здесь каждый живёт в соответствии с обрядами и писаниями старейших волков. Все надеялись, что Чонгук презентуется альфой и поведёт династию в новую эру: эру процветания и мира. Но, наперекор всем ожиданиям, молодой волк в свои нежные пятнадцать презентовался омегой... к большому разочарованию своего отца.
Территория, статус и волшебная красота - всё это делает Чонгука самым желанным омегой во всей Корее. Манящее признанное всеми состояние, воспитание самого верного на этом свете супруга, что не мог дать ни один из прославленных университетов, да, всё это безотрывно связано с этим привлекательным омегой. По крайней мере, именно так сказали Юнги, когда тот узнал, что это прекрасное создание перед ним - его родственная душа.
Юнги тянется вверх, его большие ладони обхватывают пухлые щёчки омеги, что испускает крохотный наимилейший вздох. Он наклоняется, и ощущения сносит сладким ароматом луговых полей и весенних цветов, что дополняют кисловатый запах сочных спелых персиков. И когда они целуются, старший чувствует сладость пухлых губ, нежных, жаждущих в своём желании ответить Юнги. На вкус Чонгук точно такой же, как на вид, такой же, как и на аромат, - сладкий и сочный. Мальчишка целует так трепетно, так нерешительно, мягко, осторожно и элегантно. Словно маленький принц, коим он и является.
Прежде чем он сможет зайти дальше невинного любопытного чмока, Юнги отстраняется. Его сердце запинается, проваливаясь в низ живота, когда он берёт нежную ладонь Чонгука в свою, ведя сияющую омегу вниз по усыпанному лепестками проходу, под водопад ярко раскрашенных природой сезонных цветов, что падают на них и к их ногам, брошенные гостями.
Это была их первая свадебная церемония за неделю, первая в этом растянувшемся на все семь дней графике церемониальных обязанностей, обрядов и ритуалов. Лишь акт формальности, чтобы успокоить членов семьи, друзей, да и остальных гостей. Шоу, созданное, дабы показать союз их семей, их стай. В настоящее время они почти в браке по бумажкам, юридически связаны с каждым из них, но вот духовно... Духовно ещё нет, их волки ещё не переплетены друг с другом, они не едины.
Будучи родом с северной части страны, Юнги никогда ещё не был так далеко на юге раньше. Волки - крайне территориальные существа, охраняющие свои земли ценой собственных жизней, и любой волк, что заходит на чужую территорию без уважительной на то причины, сталкивается с ужасными последствиями. Именно эти изоляционизм и враждебность были причиной того, что Юнги так и не отважился проникнуть в клановые земли. Как и того, что он никогда не видел подобных церемоний раньше и не встречал людей, что следуют традиционному образу жизни, до этого момента. Жизнь Юнги в Сеуле мало чем отличается от жизни большинства людей: у него есть работа в офисе, удобная маленькая квартира и довольно обыденная жизнь. Всё ему здесь незнакомо, чуждо, и в то же время завораживает так, что у него не хватает слов, чтобы всё описать.
Например, причудливая церемониальная одежда, которую принято надевать в ходе объединения кланов. Чонгук в белоснежном платье ручной работы, не слишком отличающимся от ханбока, и это прекрасно. Оно простирается вниз, заканчиваясь прямо над коленями, рукава же спускаются с плеч до самых локтей. Оно расшито красочными символами: виноградные лозы с цветами увивают рёбра, дуэт солнца и луны покоятся на животе, символизируя плодородие. Также на его шее покоится ожерелье, спадающее к ключицам, - множество морских ракушек и один полированный волчий зуб, что висит прямо по центру. Смуглая кожа мальчишки украшена клановыми знаками отличия, уникальными для его стаи, разукрашенными тёмно-красными цветами и простирающимися от лодыжек до икр, после исчезая под подолом платья. Они тянутся от его предплечий вниз к запястьям и длинным изящным пальцам.
Юнги же одет в тунику, окрашенную в ярко-красный цвет. Вышивка его похожа на вышивку Чонгука, за исключением места солнца и луны, что теперь покоятся на лопатках, означая мир, который он должен нести на своих плечах ради семьи. Бледная кожа лишена красочного искусства, вместо этого на запястьях есть браслеты. Некоторые из них выполнены в приглушённых тонах, другие же сделаны из ярких бусин.
Вскоре молодожёны проходят мимо своих семей и друзей к большому деревянному столу, в центр которого после усаживаются. На западе уже садится солнце, окрашивая небо в разнообразные розовые и ярко-жёлтые оттенки, и совсем скоро луна завладеет небом, дабы благословить их союз. Перед ними расстилается пир, уже готовый к съедению, к большому облегчению альфы. Различные блюда из свежесобранных фруктов, запечённых на костре овощей и, конечно же, изюминки вечера - дикого оленя.
Стоит только всем рассесться по своим местам, как празднество начинается. Юнги первым откусывает кусочек, и лишь за этим все приступают к еде, как это принято. Вино, что они пьют, красное, приготовленное из ароматных фруктов и душистых трав, растущих поблизости, заставляет их щёки распалиться, а языки - развязаться, оттого вскоре за столом слышатся смех и непринуждённые беседы.
В какой-то момент один из волков клана Чон вскакивает со своего места и пытается произнести тост, в основном лепеча о том, как же они все взволнованы тем, как растёт их семья, после всё же добавляя благословение их союза и пожелание стаям множество лет, полные мира и процветания. И когда его речь подходит к концу, он взглядом находит альфу, сидящего в центре стола, дабы смотреть прямо на него в тот момент, когда он желает супругам счастья и выражает пожелания всей стаи. Пожелание того, чтобы их ценнейшая омега доставила ему ни с чем не сравнимое удовольствие и, конечно же, чтобы они произвели на свет здоровенький помёт волчат как можно скорее. И, несмотря на покрывшиеся румянцем щёки, альфа справляется с этим заявлением довольно-таки хорошо.
Вслед за этим тут же следуют бурные овации со стороны оживлённых альф и похлопывания по спине, заставляющие Юнги самого яростно покраснеть. Краем глаза он смотрит на Чонгука, смотрит, как на яблочках омежьих щёк расцветает наипрекраснейший оттенок красного. И самая красивая, самая сладкая улыбка украшает его мерцающие блеском розовые губы, когда он ловит взгляд Юнги. И альфа каждым кусочком своего тела чувствует, насколько же мило это маленькое застенчивое создание, сидящее возле него.
Празднование сопровождается большим количеством алкоголя, еды и разговоров. И этим оно практически не отличается от свадеб в городе. Единственное различие - это музыка. Музыка, создаваемая ударами в кожаные барабаны и погремушки, едва заполненные семенами и сотрясающимися под звуки ударных. Некоторые волки из стаи Чонгука запевают песни, которые - ну, так думает Юнги - являются частью их многовековой истории, сопровождаясь громкими завываниями и традиционными танцами. Он благодарен, что его не втягивают ни в один из этих танцев, без сомнения уверенный в том, что в противном случае он бы выставил себя дураком.
На протяжении всего вечера Юнги всё больше и больше краснел под действием вина, расслабляясь в плетённом кресле, обтянутым шкурой оленя и чем-то ещё очень мягким. В какой-то момент он замечает, что старейшины уже разошлись по своим берлогам, включая и его родителей, которые, если ему не изменяет память, имеют свой собственный частный домик где-то на окраине территории. Огонь мерцает из различных ям, факелов, рассредоточенных по местности, бросая на оставшихся размытые тени. Юнги наблюдает за тем, как некоторые из волков двигаются, влекомые развратом, руками блуждая по телам друг друга, сплетая языки в пьяных поцелуях и вылизывая шеи. Громоподобный грохот на заднем плане стихает, когда Юнги тихо погружается в закрома разума, пытаясь понять эту дикую стаю перед ним, таких неукротимых и бесконечно шумных в праздновании союза двух миров.
Как раз в тот момент, когда он задаётся вопросом, куда сбежал его новоиспечённый муженёк, он замечает, как к нему несут чарующего одним только видом Чонгука. Счастливо сидящего на плетённом из цветов кресле, поддерживаемом крепкими деревянными шестами, что покоятся на плечах бет. И именно тогда Юнги понимает, что и его держат чьи-то руки.
Сконфуженного, его поднимают с насиженного места и тащат идентичному импровизированному трону, украшенному множеством ярких полевых цветов, очень похожих на те, что покоятся в волосах его мужа. Внезапно его поднимают в воздух под вопли и скандирование остальных: