resistance

Дверь квартиры хлопает. Штукатурка сыпется на темную макушку, заставляя фырчать и стряхивать на ходу. Оглянешься, и кажется, что начавшийся погром в стенах детства отражает внутреннее состояние. После бури всегда тихо, хочется плакать от пыли и жалости к тому, что уже нельзя починить. Чонин закуривает возле раритетного фортепиано, собирает налет пальцами с обдрыпанного лака спокойно подхватывает ими фильтр, добираясь до балкона. Он смотрит на закат, возрождая в памяти рассветы с глупыми шутками, которые от счастья не переставали срываться с пухлых губ. Вспоминает, как рад был, заставляя его улыбаться, и спускает бычок с восьмого, чтобы новую сигарету зажать у рта. Никаких сожалений, только отчаянное желание вернуться туда. В то время, когда нынешний мозг мог бы пригодиться, когда можно было зажать хрупкое тело в объятиях, сказать "люблю" и "хватит", разбиться на тысячи кусков чтобы сложить себя, обманутого холодом Кая, заново. И начать греть только его и по-настоящему, без неконтролируемых ожогов на сердце. Выкурив полпачки, Чонин кончает с шестью по дороге, остальные оставляя в смятом картоне на случай, если им снова станет от друг-друга невообразимо больно. Пластиковый пакет с фруктами в дрожащих пальцах, когда ты напротив его двери - окей, ведь с пустыми руками не ходят в гости. Сехун открывает не посмотрев в глазок, потому что ему нечего бояться. Потому что за черной толстовкой и такой же теперь черной макушкой горит свет, а там - кто-то другой, кого за гостя не считают с первых минут. Чонин не хочет об этом думать, потому что в глазах Се смесь неприязни с удивлением и, немножечко, совсем капельку, того трепета, который оба отрицают, пересекаясь взглядами. - Зачем пришел? - оглядываясь через плечо говорит О, и закрывает дверь. За собой. Очень зря, потому что Чонин к нему тянется, обвивая ладонями талию. Держит в себе язву, чтоб не спросить, называет ли Се и того, который, его именем. А вместо этого шепчет - За тобой - и крепко зажмуривается, считая минуты до того, как кто-то снова взорвется отрицанием. И за дверью подъезда придется достать смятую пачку, втянув никотином четыре - лимит из прошлого. За спиною звенит магнитная дверь. Чон ведет плечом, пропуская выходящего на ступеньки, и замирает в непонимании. Холодные пальцы Сехуна на секунду цепляются за смуглую ладонь, сердце бьется в ушах, и О бездумно затягивается чониновой почти докуренной, выкидывая в лужу перед собой и тихо, сквозь дым шипя - Когда ты бросишь эту дрянь? Когда брошу тебя - в голове и глупой улыбкой на губах.