Twisted Tango: «Не могу не влюбиться в тебя»

      Пальцы нежно коснулись клавиш. до-диез, ре, ре-диез, ре. «Красота. Как давно я не играл…».       Наполовину забытым движением рука скользнула в сторону, наигрывая первые аккорды старой песни. «Мудрецы говорят: лишь дурак спешит…», — из-за двери послышались нечленораздельные вопли и возня. Клавиши приятно холодили подушечки пальцев. — «…но я не могу, не могу не влюбиться в тебя…».       Резко распахнувшаяся дверь неприятно-громко врезалась в стену. «…Если я останусь…». — Нет! Нет! Отпустите меня, господи! «…Будет ли это грехом?..».       Визжащего мужчину бросили лицом в пол. Тот перепуганно заскулил и поджал под себя колени. «Но я не могу, не могу не влюбиться в тебя». — Что вы… — мужчина на полу всхлипнул, утирая кровь из разбитого носа, — Что вам надо? Я все оплатил, что вы… что вы?..       Он панически завертел головой, глядя то на одного притащившего его сюда мужика, то на другого, и наконец увидел впереди высокую фигуру. Подавить новый судорожный всхлип не получилось. Человек в темном костюме, стоящий перед роялем, чуть шевельнулся и любовно огладил лаковую подставку для нот. — Чудесный инструмент. Давно не видел ничего подобного. Правда. И настроен отлично.       Мужчина на полу снова всхлипнул и растерянно засопел. — М-моей… моей дочки.       В ответ раздалось отрывистое хихиканье: — Миленько.       В ночной тишине хлопок закрывшейся крышки рояля был оглушителен. Вздрогнули даже оба бугая в черном, что так грубо втащили хозяина дома в его же жилище. Человек перед роялем развернулся к пришедшим лицом и стащил с себя шляпу. В желтоватых отблесках уличного фонаря мужчина на полу увидел, что его нежданный гость полностью седой, а еще — и из-за этого от груди до пяток пронеслась леденящая волна суеверного ужаса, — глаза у него бликуют в темноте и светятся, как у кошки. — Оставьте нас, мальчики, — седой человек лениво кинул свою шляпу на рояль. Мужчина на полу даже оборачиваться не стал. Отдаляющаяся тяжелая поступь и закрывшаяся дверь и так дали понять, что теперь он с этим странным человеком здесь один. Хотя, если бы он мог выбирать, он бы лучше получил от ушедших мужиков еще пару пинков по ребрам, чем оставался бы с седым хоть на минуту. Никогда еще сглатывать не было так тяжело. — Что вам- — Вильям Далл, — перебил его мужчина, неторопливо подходя к окну. — Сорок семь лет, есть бывшая жена и взрослая дочь. Ныне работаешь в офисе, но лет так десять назад продавал подержанные автомобили, верно? — говорящий повернул к сидящему на полу голову, и желтый свет из окна высветил высокую скулу и бородку на квадратной челюсти. — Я буду называть тебя Вилли, ладушки?       Вилли снова швыркнул носом, пытаясь утереть капающую кровь. На утонувшей в тени стороне лица седого четко была видна бледно светящаяся радужка. Жутко. Как же жутко. — Так вот, Вилли, — седой медленно подошел к мужчине и остановился, глядя на него сверху вниз. — Видишь ли. Дело, из-за которого я пришел, уже порядком покрылось пылью. Прямо как наша с тобой совесть, да? — он усмехнулся почти дружелюбно. Вилли продрало до основания позвоночника от этой усмешки. — Я н-не. Не понимаю вас. Н-не- — А перебивать между прочим невежливо, — снова оборвал его седой и фыркнул сам себе, позабавленный своей же умышленной нелогичностью. — Так вот. Тринадцать лет назад ты продал подержанный автомобиль одной молодой паре. Не знаю даже, вспомнишь ли. Азгор и Ториэль Дриммур. Откликается что-то в голове?       Вилли понял, что начал дрожать. Он ухватился за полу своего смятого пиджака и начал комкать ее, пытаясь выровнять дыхание. — Кажется… кажется помню… — Видишь, какой ты умничка, — седой откровенно разулыбался, и даже его потусторонние глаза смотрели на Вилли радостно. — У этой пары тогда было сложное время. Они до этого жили в Ньюкресте, ну, знаешь, то еще местечко. Там как раз была война между бандами, делили территорию, и дети Азгора и Ториэль — девчонка и мальчишка, — случайно оказались посреди перестрелки и погибли…       Седой тяжело вздохнул и посмотрел куда-то сквозь пол, словно задумался. Вилли пытался в ночной темноте как следует разглядеть его лицо, чтобы точно потом описать для фоторобота. Странно, но несмотря на седину и какие-то странные темные круги под глазами, этот мужчина совсем не выглядел старым. Вильям даже подумал, что на фоне этого человека он сам кажется старше, пусть даже его волосы все еще черные. — Да, терять детей — страшно, — тем временем проговорил седой и снова уставился Вилли прямо в глаза. — Так и вот. Пытаясь забыть горе, они приехали сюда, в Виллоу-Крик. Знаешь, новый город, новая жизнь… и так получилось, что тут они случайно на улице подобрали девочку. Бродяжку, сбежала от родителей-наркоманов, но в спецслужбы ее просто не нашли еще. Ну и Азгор с Ториэль решили: почему нет? Девочке же нужна семья. И забрали ее к себе. Как раз нашли себе тут квартирку, Азгор получил работу… только вот машину никак не могли купить, — мужчина замолчал, снова повернулся к Вилли спиной и лениво побрел к противоположной стене. Вильям подавил судорожный вздох. Сломанный нос отек и болезненно пульсировал, а содранная на ладонях кожа горела. Так мерзко Вильям себя еще никогда не чувствовал. Седой тем временем заговорил снова: — Я ведь довольно долго копался у тебя под капотом. Просто поразительно, как мало ты тратил на ремонт своих авто, хотя обычно подержанные машины имеют целый ряд проблем, на устранение которых нужны ресурсы. У тебя, конечно, были свои механики, но даже учитывая это суммы были просто смехотворные. А потом я начал поднимать информацию о твоих клиентах, и — о! Половина автомобилей продано по поддельным документам уголовникам, которым, видимо были нужны чистые одноразовые тачки, а другая половина — либо сдана новыми владельцами в утиль, либо вместе с этими владельцами размазана по дороге.       Вильям дернулся всем телом и заскулил. Он смотрел в пол, и поэтому не видел, а скорее интуитивно почувствовал, что седой обернулся к нему. — Забавно, правда? Впихивать людям то, что их искалечит или убьет. Ты почти как наркодиллер, если подумать, — мужчина так усмехнулся, словно эти слова его и в правду очень веселили. И продолжил с живым участием: — Ты только не подумай, я не собираюсь тебе читать морали. Я и сам человек, хм… подгнивший так сказать, ха. Просто видишь ли…       Вилли увидел носки лакированных туфель прямо перед собой. Дышать. Надо только дышать. Господи, как же страшно. Когда теплая ладонь легла Вильяму на голову, он содрогнулся и снова всхлипнул. — Дело в том, что Азгор и Ториэль — это мой личный интерес. И я ну никак в толк не возьму, малыш Вилли, почему ты им не сказал, какие серьезные у автомобиля проблемы с цепным приводом.       Вильям самым некрасивым образом захныкал. Пальцы на его голове задвигались, нежно поглаживая, и это движение привело Вильяма в ужас. Он заскулил, сжимая дрожащими руками свои колени. — Догадываешься, что произошло? — мурлыкал седой, — Посреди поездки по магистрали цепь лопнула, газораспределительный механизм пришел в негодность и — БАМ! — последнее слово он рявкнул так громко и с такой силой рванул волосы у Вилли на голове, что Вильям завопил фальцетом. На одну секунду воцарилась тишина, в которой Вилли слышал только свое судорожное дыхание и ощущал, как горит от боли кожа его головы. Он смотрел в пол, на блестящие лакированные туфли, и видел, как на их острые носки падают вырванные черные локоны. Вильям захрипел и зажмурился. Казалось, его сейчас стошнит. Седой прокашлялся. — Так и вот, — продолжил он все так же спокойно. — Была крупная авария, пострадали не только они, чтобы ты знал. Погибло девять человек, еще двое оказались в больнице. Хотя меня все же больше интересует семья Дриммур, конечно. Ториэль погибла сразу. Там вся правая сторона была не то, чтобы всмятку — в гоголь-моголь, — седой посмеялся. — А вот Азгор умирал в течении двух часов. Ему сломало бедро. Знаешь, как больно, когда тебе ломает бедро? Прибавь сюда еще колено с открытым переломом. Все чашечки перебило, никакого чаепития.       Вильям хныкал и трясся. Сквозь свой скулеж он услышал, как седой садится перед ним на корточки, и сжался еще сильнее. — И пока разгребали весь этот пиздец из погнутого металла и людей, Азгор орал от боли. Просто не мог не орать, сам подумай. Но самое примечательное здесь даже не это, — седой заговорил совсем тихо и проникновенно. — Просто на заднем сидении все это время была их приемная дочка. Помнишь, я говорил про нее? Она тоже пострадала, совсем не так сильно, конечно. Сломала руку и получила сотрясение. Но она была там. Смотрела на свою размазанную в мясо мать, на агонизирующего отца. Смотрела, как он умирал, и не могла помочь. Забавно, да? Хорошее зрелище для десятилетней девочки, ты как считаешь?       Вильям зарыдал. Его всего колотил ужас изнутри. Господи, прекрати все это, пожалуйста. Господи, прекрати все это!.. — Эт-т… Это б-был… несчаст-ный случай… — прохныкал Вильям севшим от страха и слез голосом. — Оу, да? — участливо уточнил седой. — Ты так думаешь?       Вилли судорожно кивнул, давясь плачем. Мужчина рядом с ним задумчиво хмыкнул. — А ты знаешь, малыш Вилли, что откусить человеческий палец так же легко, как разгрызть морковку?       Это было одно страшное, абсолютно утонувшее в тишине мгновение, пока Вильям осознавал, что ему сказали. Он успел только лишь раскрыть глаза и увидеть пустой нечеловеческий взгляд светящихся голубых радужек на идеально спокойном лице. А потом седой резко двинулся всем телом, ухватил Вильяма за руку, дернул ее к своему лицу и легко, с омерзительным чавком и хрустом отгрыз мужчине большой палец правой руки.       Вильям заорал.       Он орал так громко, как не орал никогда. Орал всем своим перепуганным существом. Орал от боли, от ужаса, от вида маленькой разгрызенной кости, выглядывающей из кровоточащей ладони. Он орал и бился в истерике, глядя на то, как седой встает на ноги и с легкой улыбкой обсасывает его откусанный палец. Это не правда!.. это не правда, не правда неправданеправда — Ну вот, — с усмешкой тем временем сказал седой, — Теперь у тебя… все не будет хорошо, ах-ха-ха, — он с улыбкой показал рыдающему от боли Вилли свой большой палец и помахал в воздухе его, оторванным. — Понял, да? Хе-хе, каждый раз смешно…       Вильям снова завыл, стискивая запястье раненой руки другой ладонью. Седой опять присосался к оторванному пальцу и от этого зрелища Вилли захотелось блевать. — Бэ-х, — мучитель вынул палец изо рта и чуть недовольно сморщился. — Ты бы хоть проверялся бы иногда у доктора. У тебя походу с почками проблемы, ты в курсе? Пиелонефрит, возможно, или что-то типа того. Я не очень разбираюсь. Но знаешь… — он бросил палец в сторону и с радушной улыбкой схватил Вилли за плечи, — Это ведь теперь совершенно не важно, верно? — Отпусти-и… отпусти-и-и, — провыл Вильям, дрожащим от истерики голосом. — Заб-бирай, забирай что хочешь, тол-лько… пусти-и-и… — Тш, Вилли, я же не договорил, — укорил его седой, и с пугающей нежностью погладил Вильяма по плечам. — Девочка, да. Дочка Азгора и Ториэль. Она выжила. Сейчас выросла уже. Стала такой красивой, ты не представляешь, Вилли. Окончила университет на искусствоведа…       Седой посмотрел Вильяму в глаза, улыбаясь только уголками рта. — Она — моя жена.       Вилли снова начал давиться рыданиями. Рука болела так сильно, и кровь текла так быстро, боже, страшно, страшно, страшно.       Седой еще раз погладил Вильяма по плечам, словно действительно хотел успокоить. — И знаешь, Вилли… она до сих пор иногда просыпается посреди ночи от кошмаров. Она так горько плачет каждый раз… у меня сердце разрывается. Я ведь очень, очень сочувствующий человек, понимаешь? А ей было так больно лишаться родителей, которые ее действительно полюбили. Так больно…       Седой улыбнулся широко-широко, но его голубые светящиеся глаза смотрели на Вильяма без тени веселья. Было ощущение, что этим взглядом он вырывает у Вильяма все тепло и жизнь из груди. Дышать, как же невозможно трудно дышать. — Но я конечно понимаю, что это все было давным давно. У тебя другая жизнь, другая работа. Все это — дела давно минувшего прошлого… — он снова положил на голову Вильяму ладонь, и посмотрел куда-то вниз. Вильям зачем-то тоже уставился туда, куда смотрел седой — на свою раненную ладонь. — Так что… я всего лишь тебе руку оторву, — Вильям задохнулся от ужаса и задрал голову вверх. Лицо его мучителя было идеально ровным и пустым. А потом он чуть улыбнулся и вскинул брови: — Для начала.       Весь дом огласил булькающий крик.

***

      Откуда-то отчетливо потянуло сигаретным дымом. Захотелось как следует почесать нос и прокашляться. — Фу-у, Са-анс, — ноюще протянула Фриск, тыкнулась лицом в подушку и забурчала уже в нее: — Ты опять куришь в спальне…       Послышался умиленный смешок. — Да, прости, сладкая. Я больше не буду. — Ты всегда так говоришь, — обиженно проворчала Фриск все так же невнятно. Санс, разглядывая свою сонную жену, рассмеялся. Фриск подняла голову вверх и, щурясь от света, недовольно посмотрела мужчине в глаза. — Ты ужасный, ты знаешь? Ты зачем меня разбудил в… — она глянула на электронные часы и ее глаза округлились. — В шесть утра? Господи, кошмар какой!.. все, отстань от меня…       Девушка спрятала голову под подушку да еще и одеялом сверху накрылась. — И не кури в спальне! — глухо послышалось из-под мягкого вороха. Санс тихо посмеялся, выдохнул в воздух смоляное облако и кинул окурок в цветочный горшок. Его взгляд прошествовал по показавшейся из-под одеяла маленькой смуглой пяточке, вверх, по стройной икре, и до нежной кожи на обратной стороне колена. Мужчина чуть пригладил свои взъерошенные волосы и присел на край кровати, осторожно касаясь пальцами красивой ножки. Со стороны подушечно-одеяльного нагромождения послышалось недовольное ворчание, которое, впрочем, сменилось довольным мурлыканьем, когда Санс начал нежно гладить ножку по всей длине. — Я не хотел тебя будить, милая. Но, раз уж ты все равно проснулась, я бы хотел показать тебе маленький сюрприз. — Шесть утра, Санс, — ворчливо напомнила Фриск из-под подушки. Мужчина фыркнул от смеха и пощекотал маленькую ступню. Фриск тут же взвизгнула и утянула ногу под одеяло. — Если бы ты действительно так хотела спать, ты бы послала меня и уже бы сопела.       Раздосадованный стон девушки послужил лучшим подтверждением его правоты. Фриск завозилась под подушками и вскоре Санс увидел ее взлохмаченную голову. Она так умилительно надула щеки, что мужчина не смог сдержать кривой улыбочки. — Пойдем. Это не займет много времени. — Ты ужасный, — снова повторила Фриск так, словно тяжело с чем-то смирилась. Санс, вставая с кровати, глухо рассмеялся.       Он привел ее в пустующий обычно холл — там, среди привычных темных портьер и венериных мухоловок в причудливых вазах, теперь гордо стоял рояль. — О Господи, — довольно едко хмыкнула Фриск, поплотнее запахивая свой шелковый халатик. — Ты решил подарить мне рояль? Серьезно? — Ну, не совсем, — насмешливо протянул Санс и подошел к музыкальному инструменту. — Рояль — это скорее подарок для прекрасного меня. Хотя я могу попытаться научить тебя играть…       Он посмотрел на Фриск так скептично, что девушка оскорбленно фыркнула и скорчила своему мужу рожу. Санс довольно рассмеялся, садясь на стульчик перед клавишами. — Вот мой маленький подарок, дорогая.       Пальцы легли на клавиши, наиграли первые аккорды, и Санс, приподняв голову, взглянул на Фриск. С немного дурашливой улыбкой он под музыку запел низким голосом: — Мудрецы говорят: лишь дурак спешит, но я не могу, я не могу не влюбиться в тебя… Кость ломается с звонким хрустом, Вильям извивается всем телом, захлебываясь воем. Поставить ногу ему на плечо, и дернуть еще раз — плоть со склизским чавканьем разрывается. Кровь хлещет, дурманит своей теплотой. Под ор валяющегося перед ним человека, Санс присасывается к пачкающей его сладким красным наркотиком руке и шумно глотает щедрое угощение. — Если я останусь, станет ли это грехом? — Фриск чуть насмешливо улыбается ему, такая красивая в утреннем свете, и еще она слева заправила волосы за ушко — милое, круглое розовое ушко. — Но я не могу, не могу не влюбиться в тебя… Он ломает ему бедро — наверное, ради справедливости. Тело под руками содрогается, извивается, в воздухе пахнет кровью, потом и, кажется мочой. Санс ловит Вилли рукой за волосы, заставляет посмотреть себе в глаза и смеется, показывая ему свои клыки. Вильям визжит, как подстреленная шлюха. — Как река течет непременно к морю, любимая… — она подходит к нему ближе, опирается одной рукой о рояль, а другой все так же придерживает свой возмутительно соблазнительный халатик. Ее запястье и ладонь выглядят еще более хрупкими на фоне черного шелка. На безымянном пальце руки, что лежит на рояле, блестит кольцо из белого золота — такое же, как у самого Санса. — …некоторым вещам предначертано быть… Разгрызать человеческую шею еще никогда не было так весело. Санс смакует горячее пульсирующее под языком мясо, с громким причмокиванием высасывает хлещущую ему в лицо кровь. Вильям уже только мерзко, булькающе хрипит, словно глохнет закипевший на солнце Мерседес. В воздухе пахнуло дерьмом — вот же животное. Санс отрывается от подергивающегося тела, утирает рот и пинает умирающего в живот — Вилли отлетает в другой конец комнаты. — Так возьми мою руку, забери всю мою жизнь, ведь я не могу, не могу не влюбиться в тебя… — Санс доигрывает последние ноты и снова поднимает взгляд на свою маленькую женщину. Фриск очаровательно покраснела и смотрит на него с веселым укором. — Ну… вау. Это было так розово и слюняво, что не описать.       Мужчина оскорбленно цокает языком, а Фриск смеется и подходит к нему в упор. Она нежно целует его сначала в макушку, потом — в висок, а потом Санс сам перехватывает губы девушки, с удовольствием несколько раз звонко чмокая ее. — Еще скажи, что тебе не понравилось, — Фриск весело фыркает и приглаживает его седые вьющиеся локоны. — Понравилось, понравилось. Правда. Я люблю тебя. Санс ловит на своем лице последний осмысленный взгляд Вилли — и улыбается ему, прежде чем с легким натугом оторвать мужчине голову. Звук такой, словно одновременно лопнула перезрелая тыква, разорвался канат и кто-то наступил на домик из спичек. Санс хмыкает сам себе, взвешивая оторванную голову в руке и, передразнивая ее, показывает ей язык. Забавно. Он красиво устраивает ее в блюде для фруктов на журнальном столике, рядом с документацией касательно всего автобизнеса Вилли, и пинает оторванную руку, прежде чем покинуть дом. — Я тоже люблю тебя, солнышко. Ты даже не представляешь, как сильно.