Симбельмине

Цветок истаял на руках, Испачкав пальцы прахом, В зеленых Роханских полях, Он цвел, не зная страха… Фродо проснулся, когда в ушах еще звенел крик Гэндальфа. Первой мыслью было то, что Гэндальфа больше нет. Второй то, что он ослеп. Окончательно сбросив сонный дурман, хоббит вспомнил, что он в Лориэне, и это не слепота, а повязка на глазах. Там, где цепочка от кольца впивалась в шею, кожа горела и чесалась, требуя избавиться от этой невыносимой тяжести. Фродо перевернулся на другой бок в надежде на то, чтобы уснуть, и, если судьба будет милостивой, увидеть во сне мага живым и здоровым. Вокруг сопели остальные члены братства кольца. Боромир дышал глубоко и размеренно, Арагорн тихо и медленно, Гимли храпел так, что закладывало в ушах, Мэри ворочался, толкая локтем Сэма, спавшего как убитый, а Пипин что-то бормотал во сне. Леголаса как и остальных эльфов хоббит не слышал, бессмертный народ как никто другой умел скрывать свое присутствие от посторонних. Еще с Морийских копий слух Фродо обострился столь сильно, что теперь каждый резкий звук причинял почти физическую боль. Поворочавшись немного, хоббит встал и, не услышав возражений, медленно пошел вперед. Трава под ногами пружинила, и каким-то новым чувством хоббит угадывал расположение деревьев в лесу еще до того, как руки его дотрагивались до ветвей и стволов. Прикоснувшись к одному из них, он обнаружил, что кора дерева была теплой, словно ее еще согревали солнечные лучи. Несомненно, Лориэн был пронизан волшебством, тянувшимся от самого сердца леса, но, в чем именно оно заключалось, хоббит сказать не мог. Где-то журчал ручей, и временами Фродо казалось, что к музыке воды приплетался еще один голос. Но если голос Нимродэль принадлежал юной деве, то этот был гораздо более тихим, переполняясь несвойственной эльфам глубиной. — Далеко ли держишь путь, юный хоббит? — окликнул его кто-то. Фродо повернулся на звук голоса, безошибочно угадав, кому он принадлежал. — Я услышал песню. — сказал он. — И пошел искать неведомого певца? — спросил Халдир. Хоббит не знал, сердился ли эльф на недоростка, отправившегося вслед за песней, растревожившей его душу. Много недель назад в далеком Ривенделле Бильбо просил Фродо записать или хотя бы запомнить все песни и стихи, которые встретятся на пути племянника. И теперь Фродо ухватился за эту просьбу старого хоббита, лишь бы не думать о том, как теперь нести свою ношу, когда Гэндальфа больше нет. — О чем эта песня? — спросил Фродо. Сев на траву, он поднял голову в сторону, где, как ему казалось, сидел эльф. — О цветах симбельмине. — словно эхо отозвался тот. Фродо провел рукой по земле, пока пальцы не коснулись пружинистых лепестков. — Это они? — спросил он. — Нет, симбельмине здесь не растут, их сердцу милее Роханские поля. Фродо слышал о Рохане — стране гордых коневодов, и том, что Саруман стремился их поработить. Неясная тоска по звонкому перестуку копыт и песне боевых рогов окатила его душу словно приливная волна. Так петь об этом мог только тот, кто видел это своими глазами. Никогда до этой осени эльфы не интересовались жизнью хоббитов и почти никогда жизнью людей. Какой эльф стал бы добровольно жить среди смертных? И какой эльф станет вплетать в свою песнь грубые слова их языка? — Это красивая песня, можно мне еще немного послушать? — попросил Фродо. — Хорошо, друг эльфов, ты можешь остаться, если хочешь. — был ему ответ.

***

Дорога домой вела через Рохан. Фродо не верил своему счастью, ведь ему вновь довелось увидеть владычицу Галадриэль, а среди остальных Лориэнских эльфов он узнал и Халдира, но не решился подойти и заговорить. Чертог Медусельд радушно встретил уставших путников, предложив им лучшее мясо и вино. Люди украдкой косились на эльфов, не веря своим глазам, что в этом мире есть столь совершенная красота, и что это красота на веки их покинет. Утратив интерес к еде, хоббит увлеченно разглядывал суровые лики героев прошлого, вытканные на тяжелых погрязших в пыли веков полотнах. Под их взглядами он как никогда чувствовал себя всего лишь маленьким хоббитом, волею судьбы поставленным рядом с великими героями прошлого. Жар очага обжигал щеки, но никто не замечал этого, словно он вновь надел кольцо. Выйдя из чертогов, Фродо достал трубку, подаренную Мерри, но тут же вспомнил, что у него совсем нет табака. Впрочем, отступать от задуманного он не собирался. Бильбо всегда говорил, что нет лучшего лекарства от дурных мыслей, чем холодный ветер и дорога под ногами. — Не возражаешь, если я составлю тебе компанию? — раздался знакомый голос за его спиной. Гэндальф подошел так тихо, что Фродо едва не выронил трубку. — Боишься, что я уйду не попрощавшись? — улыбнулся хоббит. — Что-что, а сбегать не попрощавшись у вас, Бэггинсов, в крови. — усмехнулся маг. Сказав это, Гэндальф извлек свою трубку и протянул хоббиту кисет с табаком. Знакомый аромат долгодольского листа напомнил Фродо о Хоббитании. Так неторопливо маг и хоббит прошлись вдоль бревенчатых домов до самой стены. Ворота были открыты, и стражники расступились перед ними, отдав честь. Змеясь под ногами тропинка огибала захоронения падших королей, словно снегом усыпанные крошечными белыми цветами. У одной из них стояла одинокая фигура. Фродо поднял один из сорванных ветром цветов. Казалось, что белые лепестки едва светились в сгустившихся сумерках, а сам цветок был холодным, как могильная плита. Где-то прокричала птица. Фродо вздрогнул, вспомнив о назгулах, но затем вспомнил, что их черные тени больше никогда не заслонят небо над головой. — Это симбельмине. — ответил Гэндальф на незаданный вопрос хоббита. — Они растут на могилах и руинах, где когда-то жили люди. Сказав это, маг задумчиво выдохнул колечко дыма и нахмурил кустистые брови. Странник, замеченный ими ранее, положил что-то на могилу и начал медленно подниматься к навстречу к ним. Набравшись смелости, Фродо окликнул эльфа. — Элен силэ думмен оментиэльво, Халдир. Эльф замер и едва склонил голову в ответном приветствии.