Безумие на двоих

      Он не может с точностью сказать, что разбудило его. Увиденное во сне или же скорее ощущение, некое предчувствие.       Гаррус, выдыхая, поворачивает голову.       — Шепард!..       Турианец вздрагивает. Нервы, едва отпустившие сердечный ритм, разгоняют его снова – его капитан смотрит на него в полумраке отсека главной батареи, и её глаза странно поблескивают. На лице женщины ни тени улыбки или хоть чего-то, что объяснило бы ситуацию.       — Шепард, — безуспешно стараясь перевести дыхание, повторяет Гаррус, — что случилось?       — Прости, разбудила? — глухо, со странной интонацией, которой турианец прежде от неё не слышал, роняет подруга.       Ощущение странное, будто она над ним насмехается, но Шепард по-прежнему не улыбается. Чуть склонив голову набок, она внимательно смотрит на друга, будто изучая. Гаррус предпочитает думать, что это от того, что он не одет.       — Ночной цикл вроде бы, — отвечает турианец, чуть приподнявшись на локтях. — Или я проспал?       Шепард, неопределённо хмыкнув, отходит чуть в сторону от спального места Вакариана и, дойдя до перил у консоли «Таникса», оборачивается к Гаррусу лицом, прислоняется бёдрами к металлической перекладине. Она не сводит с друга взгляда, который он никак не может прочесть, от чего в нём начинает нарастать беспокойство.       Турианец хочет нащупать омнитул, уточнить время, но сенсор никак не попадается под подрагивающие пальцы, и взгляд Шепард становится до странного невыносим.       — Шепард, — тихо спрашивает Гаррус, инстинктами чуя неладное, — что происходит?       Шепард не отвечает, подходит к нему вплотную. За это время Вакариан принимает сидячее положение. Он снова видит этот подозрительный блеск в её глазах, но, не успев задать ещё один вопрос, турианец давится вдохом. Женщина опускается рядом, упираясь коленом в матрас, медленно перекидывает ногу через его бёдра и садится к нему на колени.       — А на что похоже, Гаррус? — так же тихо спрашивает Шепард, и голос её глубже обычного.       И опьяняющий, больше, чем когда-либо…       Гаррус напрягается всем телом. Тяжесть женщины на его бёдрах тут ни при чём. Его заставляет затаить дыхание её взгляд. Прямой, тёмный, незнакомый в своей требовательности.       — Шепард…       — Середина ночи, Гаррус, я пришла к тебе, — шепчет Шепард, и в низах её голоса нечто заставляет турианца ощутить жаркую волну от гребня до ног, — и я в твоей постели, на твоих коленях… Так на что это похоже?       Говоря это, Шепард мягко, едва ощутимо опускает пальцы на воротник турианца. Скользящее прикосновение по верхнему выступу, и она заводит его назад, опуская кончики пальцев на затылок. Вакариан дёргается и в ту же секунду понимает, что схватил подругу за предплечья.       — Шепард, я… Послушай, я не знаю, что… То есть…       — Скажи, Гаррус, — не меняя интонацию, говорит капитан, остановив взгляд на нижней части его лица – кажется, бормотание друга её совершенно не интересует, — турианцы целуются?       Пальцы Шепард скользят уже по его мандибулам, заставляя Гарруса рвано втянуть воздух. А вместе с ним сладкий, дразнящий самые глубинные чувства запах. Её запах.       — Что? — глупо переспрашивает турианец.       Он пытается найти ответ на всё, что происходит, в глазах напротив, но на поверхности светлой, кажущейся сейчас серой радужки только блеклый отсвет ламп главной батареи.       — Всегда было интересно, — дёрнув самым краешком губ, отвечает Шепард, но это подобие улыбки мгновенно затухает. — Неважно.       Затем взгляд, казавшийся секунду назад безразличным, меняется, Шепард смотрит ему в глаза жадно и почти дико.       — Поцелуй меня.       Не просьба. Не предложение. Скорее требование со сладковатым привкусом мольбы.       На краю сознания взвизгивает тревога, но Гаррус, отдавая себе в этом полный отчёт, почему-то не может отвести взгляда от лица подруги. Не может пошевелиться, убрать свои руки от неё, прекратить вгоняющие в немой трепет прикосновения и наконец выяснить, какого чёрта здесь происходит.       — Ну же, — на грани слышимости шепчет Шепард, и взгляд её вдруг становится болезненным, умоляющим. — Я могу просить об этом только тебя. Мне это нужно, я так хочу снова почувствовать себя живой! Тебе ведь не тяжело мне помочь?..       Пальцы женщины сходятся на кромках ротовых пластин Гарруса. Она мягко касается его подбородка.       — Я знаю, что ты этого хочешь, — вкрадчиво говорит Шепард, и губы её снова кривит ненастоящая ухмылка. — Думаешь, не вижу, каким взглядом ты на меня смотришь, а, Вакариан? Так неужели откажешь в угоду глупым предрассудкам?       Руки, кажется, начинают жить своей жизнью. Как и всё тело. Гаррус резко притягивает Шепард к себе, обхватывает пальцами её затылок, смотрит прямо в глаза. И понимает, что у него не выходит обманывать больше не только её, но и себя. Каким бы образом капитан ни добралась до истины… Она права.       Вакариан, шумно выдохнув, сокращает расстояние между их лицами, и последнее, что фиксирует его сознание – её горящий взгляд.       Турианцы не целуются. Нет. Но это не имеет никакого значения. Гаррус столько раз представлял себе, как прижимается своим жёстким, не подходящим для подобной ласки ртом к губам Шепард, что совершенно не сомневается в своих действиях сейчас. Женщина, жарко выдохнув, приоткрывает губы, и Вакариана больше не интересуют причины происходящего безумия.       Вкус её мягкого гладкого языка, встречающего язык турианца, стоит тому скользнуть в податливый рот женщины, вышибает из головы Гарруса здравый рассудок. А едва под его пальцами оказывается такая желанная упругость тела Шепард, как в груди начинает клокотать жадный, практически животный рык. Когти вцепляются в ткань майки, грозя разорвать.       Ощущение её тонких мягких пальцев, скользящих под самый гребень, на очень чувствительную зону, заставляет Вакариана оторваться от губ Шепард – он стискивает зубы, опасаясь поранить её нежный рот.       «Слишком быстро!» — вспыхивающая на краю угасающего разума мысль ненадолго отрезвляет, Гаррус открывает глаза, силится её озвучить.       — Я могу тебе навредить. Нужно…       Что именно нужно, турианец не может вспомнить – в следующую же секунду Шепард, не слушая, прижимается открытыми губами к его горлу.       Под руками Гарруса её неожиданно тонкая, непривычно крепкая талия, он наугад ведёт ниже, и ладони заполняют упругие округлые ягодицы. Духи…       Шепард, чуть отстранившись, смотрит из-под опущенных ресниц, а затем обнимает, прижимаясь всем телом, разводит бёдра, льнёт к телу турианца так жарко, что когда перед его лицом оказывается её беззащитная белая шея, он даже не пытается бороться с искушением. Зубы прихватывают невероятную по ощущениям кожу. Вакариан едва не задыхается от какого-то первобытного удовольствия. Женщина в его руках издаёт глухой, до умопомрачения чувственный стон.       А ему хватило бы и меньшего… Не сосчитать, сколько ночей подряд он видел сцены, подобные этой, в своём воображении, и теперь тело просто не выдерживает натиска желания.       Гаррусу почти стыдно, когда он, не совладав с собой, начинает тереться пахом о промежность Шепард. Через слои одежды на них, как грёбаный подросток. Люди холоднее турианцев, руки женщины на его шее и под гребнем почти прохладные, но там она горячая настолько, что возбуждение становится просто невозможно вытерпеть.       Шепард, судя по всему, плевать на его стыд, она и сама с готовностью прижимается к Вакариану, стискивая мышцы внутренней поверхности бёдер так, чтобы оказаться максимально вплотную к нему, снова целует, в этот раз стараясь перетянуть инициативу на себя. Её усилившийся запах, ставший в разы острее, заполняя лёгкие турианца, вытесняет из его головы остатки связных мыслей и самообладания.       Гаррус, крепко обхватив женщину руками, резко встаёт вместе с нею и в одно движение опускает её спиной на постель. Тяжело дыша, он окидывает лежащую теперь под ним Шепард взглядом. Она заводит руки за голову, замирает, позволяя ему это, и смотрит будто дразня, приглашающе. Не успев воззвать к духам о спасении, турианец набрасывается на женщину, вылизывая и покусывая всё, до чего может дотянуться.       Шепард так гибко подаётся ему навстречу, так крепко впивается пальцами в плечи, так сладко постанывает, что Гаррусу очень быстро перестаёт этого хватать. Разумных мыслей остановить руки не осталось, и он, подцепив когтем горловину её майки, одним движением разрывает ткань до основания.       На долю мгновения турианец замирает, глядя на обнажившееся перед ним чуждое тело – светлая матовая кожа, полукружия груди с ярко-бордовыми горошинами сосков, плоский крепкий живот. Жажда, казавшаяся прежде нездоровой, извращённой, перерастает в болезненную потребность получить то, что он видит, прямо сейчас. Немедленно!       Один короткий глубокий поцелуй спустя он переходит к шее и, миновав ключицы, лишь слегка мазнув по ним прикосновением языка, Гаррус спускается ниже по телу Шепард, к тому, что до этого было скрыто от его взгляда и прикосновений. Женщина вздрагивает и выгибает спину, едва он дотрагивается до её груди.       Следуя за её откликом и своим растущим нетерпением, турианец делает ласку смелее. Вкус кожи Шепард, необыкновенное ощущение мягкости её груди, подрагивающие мышцы живота под гладкой кожей, когда он скользит по ним когтями и языком, а так же звук её загнанного сорванного дыхания просто не оставляют Вакариану шанса продержаться ещё немного. Срываясь на глухое урчание, он хватается за пояс штанов женщины, желая избавиться от них так же небрежно, но быстро, как и от верхнего элемента одежды.       Шепард вдруг перехватывает его руки.       — Полегче, здоровяк, хоть штаны мне оставь, — посмеиваясь, говорит капитан, и голос её, чуть хриплый, проникающий под самую кожу, заставляет Гарруса замереть в предвкушении восторга.       Она, глядя прямо в глаза приподнявшегося над ней турианца, медленно запускает пальцы за резинку спальных штанов и плавно тянет их вниз вместе с бельём. Вакариан тяжело сглатывает – рот полон слюны – не в силах отвести взгляд. Шепард останавливается, спустив одежду ниже бедренных косточек, сантиметра не дойдя до самого сокровенного и кривя губы в ухмылке, переносит руки на кромку штанов Гарруса. Однако проделывать с ними то же, что и со своей одеждой, не спешит. Женщина только мягко поглаживает его живот, а затем скользит пальцами к талии…       Звук, который Гаррус издаёт, не похож на те, что можно услышать от разумных существ. Впрочем, турианец, будь он сейчас в состоянии думать, не отнёс бы себя к таковым на данную минуту.       Она сказала, что ей это нужно... Но едва ли именно Шепард здесь та, кто по-настоящему, до безумия нуждается в их близости. Он всё-таки рвёт штаны. И её, и свои…       — Шепард… — с трудом, сквозь хрипящие субгармоники, выдавливает Вакариан.       Упираясь в её мягкую, влажную, такую горячую плоть своей, он еле сдерживается, чтобы наклониться, соприкоснуться с Шепард лбами – жест, дающий знать, что для него это больше, чем просто секс, больше, чем он может сказать словами и даже выразить прикосновениями. Она нетерпеливо прихватывает губами мандибулу и направляет его в себя…       В ушах звенит от её стонов. А может быть, и от собственного низкого, ставшего почти беспрерывным рыка… Сознание рвётся в клочья, сыплется на лоскуты. Когти впиваются в незащищённую кожу. Это лучше, чем в мечтах, лучше, чем вообще можно себе представить…       Не разбирая больше ничего в мареве удовольствия, даже малейших намёков на умственную деятельность, Гаррус с упоением вонзает зубы в желанную упругую плоть. Под сомкнутыми веками полыхает тьма, и всё, что нужно сейчас, чтобы это продолжалось – не останавливаться, не сбавлять темп… Чувствовать нарастающее напряжение тела женщины под ним и своего собственного, ощущать её беспорядочную ласку и крепнущую хватку мышц…       Громкий настойчивый сигнал бьёт по нервам и вкручивается в мозг. Он чуждый, неуместный, неприятный, почти причиняет боль. И он не прекращается.       «Что?..»       Звук становится громче, а Гаррус с огромным трудом заставляет себя открыть глаза. Перед ними всё плывёт и кружится. Но следом турианец понимает, что больше не чувствует Шепард в своих руках. Пальцы сжимаются, стискивая в кулаках лишь тонкую ткань.       И когда ему наконец удаётся сфокусировать зрение, Вакариан приходит в ужас. А после – в тихое бешенство. В отсеке главной батареи он один. Под ним лишь скомканное до неузнаваемости постельное бельё. Монотонные гудки оповещают о том, что автоматическая калибровка систем «Таникса», которую турианец оставлял на ночь, завершена успешно.       Хочется очень грубо выругаться. Но без толку, да и глотка подчиняться отказывается, пересохнув и издавая только сиплые выдохи с присвистом.       — Отлично… Просто великолепно, — бубнит Гаррус, когда спустя несколько минут ему удаётся выпутаться из одеяла и простыни, а так же совладать с голосом.       В самом деле, такого грёбаного стыда с ним не случалось лет пятнадцать, с тех пор, как он преодолел порог первой юности.       Вакариан не думал об этом прежде. Старался не думать, если быть с собой до конца откровенным. Но, судя по всему, в отношении Шепард его зацепило куда серьёзнее, чем казалось вначале. Больше, чем с кем бы то ни было. И это немного пугает.       От неё он не ждёт пресловутого «ножа в спину», нет. Дело скорее в опасении Гарруса, что хочет он от этой женщины гораздо больше, чем может попросить. Больше, чем она хочет от него и может отдать.       Увиденное лишь тому подтверждение. Его затаённый страх – Шепард, другая, из сна, та, что приходит к нему за одним-единственным, без экивоков и прикрас.       Вакариан глубоко дышит, успокаиваясь. Его Шепард, настоящая, не придёт посреди ночи к нему в койку, пользуясь его слабостью, не стесняясь говорить о ней в лицо турианцу. Он в этом почти уверен. Шепард в реальности, предложившая ему померяться длиной рук и гибкостью, тут же опасается на него давить, всегда хочет знать, что у него на уме по этому поводу, и так аккуратно касается его…       Даже вчера, на Иллиуме, после глупого подобия свидания, когда Гаррус, понятия не имея, что делать, наклоняется к её лицу. Шепард так осторожно дотрагивается до самого края мандибулы, хмурится, едва он вздрагивает, мягко улыбается от просьбы продолжать и, чуть прикусив краешек губы в несвойственном её натуре смущении, тянется к нему…       Сердце понемногу замедляет ритм до нормального. Почти… Завершить дело, начатое сном, Вакариану хочется, но он понимает, что сделать этого не может, не ощущая себя при этом последним грязным извращенцем, к тому же не владеющим собой. А потому он решает справиться с ситуацией при помощи холодного душа. На часах действительно середина ночного цикла, в санузле, должно быть, никого. Но сегодня Гарруса предают не только тело с подсознанием, но ещё и без того не очень-то верная ему удача. Едва он, прихватив полотенце, выходит из главной батареи, как видит у кухонного стола Шепард.       Капитан замечает турианца не сразу. Она, в тех самых спальных штанах и майке, стоит у раковины и залпом, закрыв глаза и запрокинув немного голову, пьёт воду. Так, будто её два дня мучали жаждой. Гаррус на автомате делает несколько шагов по коридору, оказывается к Шепард ближе. Прозрачная капля, перетекая через край стекла стакана, скатывается по подбородку женщины и продолжает свой путь по её шее, скользит во впадину между ключиц…       «Катастрофа», — проносится в голове у Вакариана. И Шепард открывает глаза. Она отставляет стакан на столешницу, и её взгляд полон замешательства. Турианец всецело уверен – она тоже надеялась никого тут в это время не встретить, особенно его.       — Привет, — усмехается капитан, совладав с эмоциями. — Ополоснуться решил на сон грядущий? Завязывал бы ты работать по ночам, Гаррус.       Вакариан провожает взглядом изгиб талии женщины, когда она, помыв стакан, ставит его на полку.       — Тебе, я вижу, тоже не до сна, Шепард, — только и может отметить он, чувствуя, как субгармоники выдают его.       Руки у Шепард вздрагивают, и она резко опускает их на край стола позади себя.       — Вообще-то да, в некотором смысле… — тянет женщина, сфокусировав взгляд на лице Гарруса.       Абсолютно все инстинкты, предчувствия и голоса разума с совестью единодушно твердят, что это плохая идея, но Вакариан, игнорируя их, подходит к Шепард вплотную. Капитан чуть отклоняется, поднимает голову, чтобы посмотреть Гаррусу в лицо. И чтоб ему на месте провалиться и сдохнуть! В глазах её такая же жажда, не связанная с необходимостью в воде.       — Не спится? — вкрадчиво спрашивает турианец.       Сам от себя не ожидавший такой наглости и смелости, он бросает полотенце на стол и упирается ладонями в его край по обе стороны от женщины.       — А тебе? — явно просевшим голосом отвечает Шепард.       Она немного склоняет голову вбок, уголки её губ подрагивают в ухмылке.       — Я первым спросил, — парирует Вакариан, чувствуя её усиливающийся запах – практически такой же острый, как во сне.       — Продолжая допрос, Вакариан, сильно рискуешь, — тянет Шепард, облокачиваясь ягодицами о столешницу, принимая позу, ещё более распаляющую воображение без того уже взведённого турианца.       — Жизнью? — перемежая интонацию неконтролируемым полурыком, уточняет Гаррус.       Шепард и не думает отступать, её глаза блестят вызовом.       — Честью и достоинством, — отвечает она, и улыбка её становится шире.       Это уже не флирт, но, не встречая возражения со стороны женщины, турианец просто не в состоянии себя остановить.       — И что вам известно о моём достоинстве, капитан?       Не таясь и послав в дальние дали здравый смысл, вопящий о том, что это неподходящие время и место, Гаррус склоняется к волосам Шепард, втягивает их пьянящий запах, опускает голову ниже, обдавая открытое ухо женщины горячим дыханием. Не оставаясь в долгу, капитан приподнимает подбородок и шепчет у самой его мандибулы:       — Догадываюсь, что весьма приличное...       Тело, едва отошедшее от впечатлений, оставленных сном, реагирует в разы острее ожидаемого. Турианец без зазрения совести прислоняется к женщине, притискивая её бёдра к своим, на мгновение прикрывает глаза и ловит срывающийся с её приоткрытых губ громкий вдох.       — Желаете убедиться лично? — низко хрипит турианец.       Глаза её вспыхивают, он чувствует на шее прохладные подрагивающие ладони Шепард. Они притягивают его вниз, к её лицу, с той силой, которую обычно вкладывают в удар. Последние сомнения рассыпаются под этим аргументом, и Гаррус целует её так же жадно и бесстрашно, как накануне в забытии.       И это оказывается ярче, сильнее, без горчащего привкуса тревоги, в миллион невыразимых сравнений лучше, чем сон…