Bite me

— Аделин, ты в порядке? Аделин Вилар медленно провела длинными и тонкими пальцами по вискам. Между бровей у неё залегла глубокая складка, высокие скулы казались слишком острыми, обычно сияющая, словно мрамор, кожа немного посерела, под глазами залегли глубокие тени. Она выглядела так, словно не спала несколько дней и всё это время тяжело и много работала, так тяжело и много, что не успевала даже есть и теперь мучается от голода. Вся проблема состояла в том, что Лайда Шор не видела Аделин спящей ни разу с момента их знакомства, и она при этом всегда выглядела свежей и отдохнувшей. Аделин Вилар, самая прекрасная женщина в жизни Лайды Шор, была вампиром. И если усталость никак не сказывалась на ней, то голод… Голод очень даже мог. — Аделин? — А? — Женщина вздрогнула, словно очнувшись, и вскинула на неё растерянный взгляд. Она работала над статьёй, как всегда в эти часы, но сейчас вместо быстрого скрипа пера по бумаге в её кабинете царила мёртвая тишина, а Аделин уже несколько минут (те, что Лайла простояла на пороге, а на самом деле — одному Спасителю известно, как долго) отсутствующе смотрела в наполовину исписанный лист. — М-м-м… Ты что-то сказала, любовь моя? Уголки губ Лайды невольно приподнялись в смущённой полуулыбке. Любовь моя… Аделин, как и многие вампиры, была немножко старомодна, и Лайда никак не могла привыкнуть к её «любовь моя», «мой ангел» и другим нежным обращениям, заставляющим её ощущать себя принцессой из восемнадцатого века. Пожалуй, Аделин даже немножко упивалась своей старомодностью: строгие платья в пол, кружевные воротники и манжеты, которых уже давно никто не носит, лёгкая надменность утончённых манер, слегка высокомерный взгляд свысока, небрежно-элегантный жест, каким она поправляла причёску, демонстрируя старинное серебро на тонкой кисти — и ничуть не смущаясь следящего браслета. Все вампиры носили такие. Прежде, как читала Лайда, это и вовсе были ошейники, как у рабов, а ещё раньше — грубые магические клейма, но, благо, теперь они жили в куда более цивилизованное время, и тревожки были порой даже привлекательны — крупные кольца из тёмного серебра, тяжёлые браслеты, ожерелья… Кто-то скрывал их, кто-то, как Аделин, носил с гордостью и безмолвным вызовом. Её руку украшал тяжёлый браслет с крупными, тёмными рубинами и порой Лайде казалось, что хрупкая кисть вот-вот сломается под его тяжестью. Особенно в такие моменты, когда что-то неуловимо ломкое появлялось во всей её фигуре, в угловатых плечах, в слишком острых чертах точёного лица. — Сказала. Ты точно в порядке? Ты выглядишь… Не слишком хорошо. — О, благодарю, ты так любезна. Может, расскажешь, насколько глубоки круги под моими глазами? Лайда тяжело вздохнула. — И раздражительна. Аделин вздрогнула, будто очнувшись, и бросила на неё виноватый взгляд. — Прости. Прости, прости меня. — Вампиресса порывисто схватила тёплые кисти Лайды и обожгла их горячим касанием холодных губ. Длинные, тёмные ресницы опустились, бросая густую тень на мертвенно-серые щёки. Ещё поцелуй, и ещё, ещё, трепетная ласка: кончиками прохладных пальцев по костяшкам… — Ты не сердишься? — Нет. Лайда ласково забрала ей за уши густой шёлк тёмных волос. Вампиры могли быть разными, например, к ним с Адой в гости часто заглядывала Лючия — невысокая, полноватая, живая, с яркой улыбкой и буйной копной соломенных волос, в ней ничто не выдавало вампира, кроме тёмно-бордовых, лукавых, всегда готовых просиять смешливыми искорками глаза — но Аделин словно сошла со страниц готического романа. Высокая, худая, угловатая, с сияющей, словно напоённой лунным сиянием кожей, со строгими и тонкими чертами, с длинными чернильно-чёрными прядями густых волос и огромными, печальными лиловыми глазами. Сейчас в них проглядывали багряные нотки, лаванда сменилась королевским пурпуром. Говорят, пурпур отливает красным, потому что троны всех королевств неизменно политы кровью. — Но я волнуюсь за тебя, Ада, — продолжала Лайда. — Ты голодна. Я же вижу, что ты голодна. Ада слегка шевельнула худым плечом. — Я уже истратила свою месячную норму, ты же знаешь. Больше в донорский центр меня даже не пустят… Во избежание. — Она чуть оскалилась, показывая длинные и острые клыки, и Лайда невольно негромко рассмеялась. Что-то в ней отзывалось ребяческой радостью, когда Ада показывала свою… Хищность. Как играть с большой собакой, зная, что не укусит. — Обычно мне её хватает, но сейчас… Лайда нахмурилась, взглянув на бинты на руке вампирессы чуть выше локтя. Чёртовы расисты. Неужели недостаточно того, что вампиры уже терпят, неужели их нужно дополнительно истреблять?! Возомнили себя охотниками из древних времён, чуть ли не новая Дюжина Генералов! А полиция тоже хороша: все знают, что они не берутся за дела о притеснении по расовому признаку! Вернее, берутся, конечно, не могут не браться, закон (формально) одинаков для всех независимо от длины клыков, но потом начинается такая многоступенчатая бумажная волокита… Документы теряют, передают из ведомства в ведомство, заставляют по пятьсот раз всё переделывать, переписывать, гоняют с одного конца города в другой — и в итоге расистские организации остаются безнаказанными. И даже закон о запрете на продажу зачарованного оружия против вампиров и оборотней до сих пор никак не примут, уже который год рассматривают. Ублюдки. Лайда аккуратно взяла тонкую руку возлюбленной и влажно, горячо поцеловала рану через бинт. Аделин слегка вздрогнула, глядя на неё с почти детским изумлением, тонкие пальцы затрепетали, словно ледяные бабочки. — Я до сих пор ненавижу каждого, кто сделал это, — жёстко отчеканила Лайда. Аделин с нежной улыбкой коснулась её скулы кончиками пальцев. — Ты моя воительница. — Перестань! Не дразнись. Аделин негромко рассмеялась, откровенно любуясь горячим, тёмным румянцем на её щеках. — Я не дразню тебя, мой ангел. Ты моя прекрасная воительница. — Я же сказала: прекрати! — Лайда сердито пихнула ее в плечо. — Хороша воительница из пекарши! Аделин звонко рассмеялась, запрокинув голову, и её глаза заискрились лаской и весельем. Порывисто обхватив ладонями лицо Лайды, она осыпала его лёгкими поцелуями: нос, щёки, лоб, брови, подбородок, губы, легко, почти воздушно, любуясь её чертами, её бледными веснушками, её чуть вздёрнутым носом, её яркими, будто пылающими губами. — Думаю, если кто-нибудь попытается напасть на тебя, то ты так огреешь его противнем, что он ещё долго будет размышлять о своём поведении. — Если вообще сможет думать, — проказливо хихикнула Лайда. — Но мне всё ещё страшно, когда в пекарню заходит тот мужик. Между строгих бровей Аделин пролегла глубокая складка. В «Тёплый хлеб» почти каждый день заходил один стражник — высокий, плечистый, с пышными пшеничными усами. Он не делал ничего слишком грубого, что позволило бы Лайде просто выставить его за дверь, но постоянно флиртовал и, произнося «сдобные булочки» бесстыдно пялился прямо девушке в декольте с плотоядной улыбкой и преграждал ей путь, когда она проходила между полками. Посетительницы смотрели с сочувствием, но не решались вступиться, а другие мужчины и вовсе одобрительно хмыкали и подбадривали усача. — Если честно, — девушка нервным жестом убрала за ухо непослушный рыжий локон, — я уже еле сдерживаюсь, чтобы не врезать ему промеж ног. — Не стоит, моя милая, — Аделин мягко рассмеялась и нежно провела кончиками пальцев по её шее, лаская, словно кошку, — это может быть опасно. Лучше возьми горячий противень… Лайда звонко расхохоталась, но после вновь взглянула на вампирессу с беспокойством. Ада могла сколько угодно смеяться и делать вид, что всё замечательно, но ради Спасителя и его тернового венка: она всерьёз держит Лайду за идиотку? Думает, что она не замечает, как пальцы Ады пробегаются по сонной артерии, как расширяются её зрачки, как голодно приоткрываются губы?.. Чёртова донорская политика! Ведь Аделин плохо! Лайда нервно обхватила ладонями колено. Она сидела на краешке стола своей вампирессы и бесстыдно отвлекала её от работы: Ада (старомодна, как всегда) писала, пером, от руки, хотя Лайда уже, наверное, раз десять предлагала купить ей печатную машинку. Могла бы и подарить на день рождения, конечно, но подозревала, что Аделин поблагодарит её, а потом машинка так и останется печально пылиться в углу. Впрочем, не то чтобы привычка писать пером так уж ей мешала: Ада могла писать долго, часами, без устали, даже пальцы не начинали дрожать. Но сейчас они дрожали, да, и неловко сжимались на пере, и Лайда то и дело ловила словно бы извиняющуюся улыбку. «За что она извиняется? — с болью подумала девушка. — За то, что нуждается в пище, как и любое живое существо? За то, что наше государство обращается с вампирами как с животными из-за конфликта тысячелетней давности?» — Ада… — Тёплая ладонь нерешительно коснулась её плеча. Женщина медленно подняла голову. — Да, Лайда? Взгляд вновь, в который уже раз, скользнул по шее девушки: от выреза простого платья и вверх до самой челюсти, вдоль сонной артерии. В другое время Лайда смущённо и игриво повела бы плечом, наклонилась к ней, спросила: на что это ты так смотришь?.. Но когда она так сделала два года назад, когда они с Аделин только начали встречаться, Ада на весь вечер погрузилась в угрызения совести и боялась даже вздохнуть лишний раз в её сторону. «Ты теперь захочешь уйти от меня? Ты считаешь меня монстром? Я пойму, если ты хочешь расстаться, ты говоришь, что не хочешь этого, потому что боишься?..» Лайде пришлось не меньше двадцати раз повторить, что нет, это не так, нет, она знает, она точно знает, что Аделин никогда и ни за что не причинит ей боль, нет, она не собирается с ней расставаться! И, похоже, они обе тихо ненавидели самих себя: Лайда — за нечаянную бестактность, а Аделин — за собственную натуру. Но страха в сердце Лайды не было ни тогда, ни сейчас. Наверное, это даже странно… Аделин завладевали инстинкты — а Лайда думала лишь о том, как же ей, должно быть, паршиво, если она даже не в силах это скрыть. — Можно мне осмотреть твою рану, пожалуйста? Мне кажется, нужно сменить повязку. — Ты не обязана делать это, я вполне могу дождаться Энцо, и… — Ада осеклась, когда Лайда решительно вскочила со стола и в два счёта вернулась уже со свежими бинтами и баночкой заживляющей мази в руках. — Я не обязана. Но я хочу помочь тебе, Ада, ради всего святого, пожалуйста. Женщина на мгновение прикрыла глаза и быстрым движением провела пальцами по переносице и векам. Лайда не могла уже в который раз не отметить, насколько они выглядят воспалёнными — и насколько это неправильно. — Хорошо, хорошо, прости. — Аделин на мгновение вскинула на Лайду взгляд, полный обжигающей мольбы. — Прости меня. Я просто… Я действительно очень, очень боюсь, что что-то во мне будет тебе отвратительно. Что?! Лайда порывисто схватила её за плечи, горячие ладони с непривычной для неё властностью обхватили щёки, пальцы скользнули по скулам и нырнули в чернильный шёлк её густых волос. Голубые глаза возмущённо вспыхнули. — Ничего в тебе никогда не будет мне отвратительно! — яростно отчеканила девушка. — Ты поняла? Давай руку. На всякий случай, прежде чем притрагиваться к бинтам, Лайда сосредоточилась и щёлкнула пальцами, заставляя свои руки очиститься. — Они и так достаточно чистые, любовь моя, — мягко заметила Ада. Её голос звучал чуть ниже, чем обычно, тёмно-лиловый взгляд потяжелел от нежности. Она крепко обнимала девушку за талию, немного судорожно, так, что Лайде приходилось прикладывать некоторые усилия, чтобы не упасть прямо ей в объятия под давлением нечеловечески сильных рук; тонкие, костлявые пальцы с силой впивались в ткань одежды… Лайда негромко рассмеялась — и Аделин тут же улыбнулась в ответ: — Что тебя позабавило? — Я вспомнила… — Девушка медленно провела пальцами по её руке, лаская каждую проступающую косточку, от запястья до кончиков пальцев. — Что иногда ты… выпускаешь когти. Теперь рассмеялась и Аделин — низко и волнующе, чуть хрипловато, по-птичьи закинув голову назад и полыхнув хищным пламенем из-под ресниц. Когда они занимались любовью, Аделин действительно иногда «выпускала когти»: они становились длиннее, острее, настолько, что Лайде пришлось даже сменить несколько платьев, поскольку после ночей с Аделин надевать их можно было разве что для любовных игр в амазонку и покорительницу джунглей. Но Ада ни разу не поцарапала её до крови: даже в самые сладкие минуты самообладание ей не изменяло. И поэтому Лайде доставляло определённое удовольствие знать, что все засосы, что остались на её теле — это осознанный шаг, безмолвное, но настойчивое «ты моя, и я никому больше не позволю на тебя позариться». Лайда всё ещё улыбалась, когда осторожно снимала повязку, но вскоре улыбку сменили стиснутые в ниточку губы, смешливые искорки в глазах погасли, уступи в место болезненной темени. Фактически это была не столько рана, сколько ожог. Другой их знакомый, очаровательный молодой целитель по имени Энцо, рассказывал, что сталь для зачарованного оружия против вампиров вымачивают в растворе из осинового сока, боярышника, чертополоха и нескольких сильных ядов, а после покрывают слоем серебра. Лайда не знала, правда ли это, и не особенно хотела думать, откуда всегда приветливый и ласковый зеленоглазый юноша с милой улыбкой знает о таких вещах, но в чём бы ни вымачивали нож, которым ранили Аду — это сработало. Рана выглядела скверно. Более чем скверно. Глубокая, багровая, окаймлённая каким-то очень нехорошим воспалением, до боли неправильная на такой нежной и гладкой коже, на такой тонкой, хрупкой руке. — Не нравится мне это воспаление… — вполголоса пробормотала Лайда. Тихий шорох — снять крышку, затем влажный звук — подцепить пальцами толстый слой прохладной, мягко мерцающей нежно-зелёными кристаллами мази, и девушка принялась медленно и нежно втирать её в повреждённую кожу. Ада откинулась на спинку кресла, покорно подставляя руку и наблюдая за ней из-под полуопущенных ресниц — соблазнительная и непривычно хрупкая. Обычно от этой женщины, несмотря на худобу и угловатость, волной исходило ощущение силы, но сейчас… Лайда трепетно поцеловала тонкое запястье, коснувшись кожи там, где проступала голубая жилка. Вампиресса едва заметно, печально улыбнулась и легонько погладила её по щеке, забирая за ухо упругую прядь. — Болит, Ада? Ада мягко улыбнулась, и от нежности в её глазах Лайде на мгновение захотелось расплакаться коротко и бурно, как ребёнку. Разве она заслужила хоть чем-нибудь такую всеобъемлющую, огромную нежность в таких чудесных лиловых глазах? — Немного. — Знаю я твоё «немного»… Улыбка Аделин сделалась извиняющейся. Лайда успокаивающе погладила её по волосам: не за что извиняться, я знаю, что ты просто волнуешься обо мне, но ты могла бы волноваться и чуть меньше, я не сахарная, не рассыплюсь. Бережно накладывая свежую повязку, Лайда размышляла. Сегодня девятнадцатое марта. Аделин истратила свою месячную норму восьмого, и одиннадцатого на неё напали. Обычно нормы хватало, и Аделин начинала мучиться от голода, когда месяц уже подходил к концу, но сейчас... Только восьмого апреля она сможет вновь воспользоваться правом на кровь. Двадцать дней. Почти три недели. Почти три недели и очень скверного вида рана, которая никак не желает заживать. И Энцо упоминал, что сейчас торговцы зачарованным оружием нашли ещё один яд — дистиллят диких роз, выращенных на могиле невинной девушки — и теперь раны у оборотней и вампиров заживают ещё хуже. Не факт, что им попались именно такие, продвинутые, мать их, идущие в ногу со временем подонки, но почему тогда рана так скверно затягивается?.. Лайде захотелось судорожно провести рукой по лицу, она опустила ресницы, чтобы скрыть от Ады болезненный блеск. В её пекарню как-то две недели подряд заходила милая пара учеников из Академии — готовились доклад, который им вроде как задали на каникулы. Девушка с яркой улыбкой и удивительно добрыми глазами и всегда немного угрюмый парень с насмешливой ухмылочкой, длинными клыками и шрамами на физиономии — в общем, только надписи «не подходи ко мне в полнолуние» не хватало. Они занимали всегда один и тот же столик возле полок с растениями, и Лайда в свободные минуты прислушивалась к их разговорам. Доклад был об оборотнях, и в основном подготовка состояла из того, что девушка расспрашивала своего спутника о нём же самом. — Так, давай ещё раз. Значит, у оборотней повышенная регенерация, я правильно поняла? — Ага, типа того. Ну, знаешь, типа, «всё заживает как на собаке». Кто-то считает, — парень насмешливо дёрнул плечами и выразительно изобразил пальцами кавычки, — что это типа компенсации за первое превращение. Я тебе рассказывал про первое превращение? — Нет. Расскажешь? — Ну… — Оборотень потрепал волосы и отвёл глаза в сторону. — Короче, лучше тебе этого не видеть, Джо, зрелище малоприятное, кого-то даже наизнанку выворачивает. Ну, короче, это типа… Зверь… Лезет наружу из человека. Буквально. Разрывает человеческую оболочку, такие дела. — Он провёл пальцами по грубому шраму, пересекающему его лицо. — Поэтому у всех оборотней шрамы, это от первого превращения. Последующие происходят уже не так жёстко, просто мышцы и кости меняют структуру… — Да уж, совсем не жёстко. Вообще. — Лучше так, чем зверь, рвущийся изнутри, Джо. Короче, после этого всё на оборотне заживает очень быстро. Мелкие раны — за пару минут, тяжёлые — за часы, смертельные… Смертельную рану оборотню нанести трудно, проще сразу голову отрубить и дело с концами. — Вот как… А ну-ка, иди ко мне. — Улыбнувшись, девушка притянула друга к себе и запустила сразу обе руки в его густые, непослушные волосы, перебирая и почёсывая, словно большую собаку. — А от вида оборотней это зависит? Я знаю, что существуют волки, медведи, птицы… — Не зависит, заживает быстро у всех. Правда, в человеческом обличье дольше и больнее, поэтому раненные оборотни часто пережидают регенерацию в обличье зверя. — Поняла. А ускорить процесс как-нибудь можно? Например, если дать раненному оборотню целебное зелье? — Ну, природа же не дура, Джо. Она не любит шулеров. Заживляющие на оборотней почти не действуют, это тебе не вампиры. Крови хлебнул — и всё, радуйся. …крови хлебнул и всё — радуйся. Крови хлебнул… А если хлебать не из кого? Или есть? Лайда медленно закончила накладывать бинт и чуть вздрогнула, ощутив холодные пальцы на своей руке. — Благодарю, моя любовь, — Аделин мягко поцеловала её костяшки и стиснула руку сильнее. — О чём ты задумалась? Лайда медленно подняла на неё взгляд, отстранённый, словно бы направленный куда-то сквозь, но затем он сделался более пристальным. Тревожным. Решительным? — Аделин… Расскажи мне: что чувствует человек, когда его кусает вампир? Секунду Ада смотрела на неё широко раскрытыми, недоверчивыми глазами — а затем стремительнее птицы вскочила из-за стола и в ярости ткнула пальцем ей в грудь. — Даже думать об этом не смей! Слышишь меня? Даже думать не смей о… Лайда порывисто вскочила тоже и схватила её за руки, стиснув так крепко, что болью отозвались косточки, и в отчаянии заглянула в почерневшие и пылающие лиловые глаза. — Ада, ради всего святого! Пожалуйста, успокойся… — Девушка нежно погладила её щёки. — Я же ничего не сказала. Это просто… праздное любопытство. — Не держи меня за идиотку! Несколько секунд они сверлили друг друга одинаково тяжёлыми взглядами, одинаково скрестив руки на груди, одинаково нахмурившись. Лайда была ниже Аделин почти на голову, невысокая, с пышной грудью и фигурой — песочными часами, отчего порой казалась ещё ниже, чем есть, особенно в сравнении с высокой и худой, словно стремящейся вверх, Адой. Но, как всегда с нежной дразнящей усмешкой говорила та же Ада, упрямства в этом маленьком теле было столько, что хватило бы на армию великанов. И, к тому же, вампиресса была истощена… — Лайда, умоляю тебя. — Её голос дрогнул, пальцы судорожно впились в плечи. — Лайда… «…не искушай меня». Лайда мягко шагнула ближе к ней и почти робко обняла, чувствуя мелкую дрожь в обычно недвижном, будто безупречный фарфор, холодном теле. Тонкие пальцы нежно нырнули в чернильный шёлк, прошлись по затылку, по шее, ощущая подушечками, как кожа Аделин покрывается мурашками от её прикосновений. — Я хочу помочь тебе. Мне невыносимо видеть, как ты страдаешь. И до нового разрешения на кровь почти три недели… Ада, мы же не собираемся делать это прямо сейчас, слышишь? Просто… Расскажи мне. Пожалуйста. Аделин тяжело вздохнула и медленно опустилась обратно в кресло. Почти осязаемый взгляд метался от шеи Лайды к её глазам, острые ногти впились в подлокотники. Плечи медленно поднялись и опустились, словно во вздохе — ненужный жест успокоения. Голос прозвучал коротко и хрипло: — Хорошо. Спрашивай. Лайда с облегчением скользнула на краешек стола, соприкасаясь с ней коленями. Дышать сделалось легче и свободнее. — Как это ощущается для того, кого кусают? Это больно? — Нет. Насколько я знаю — нет. Во время укуса вампиры… Мы. Мы впрыскиваем в кровь жертвы яд, который обезболивает рану от зубов, такой же яд содержится и в слюне, поэтому мы облизываем место укуса перед тем как… — Аделин выразительно ощерила острые, блестящие, белые зубы, и Лайда едва заметно поёжилась от колючих мурашек по спине. — Я поняла. А ещё… Я читала… — Девушка смущённо усмехнулась. — Ну, не в научных трудах о вампиризме, конечно… Будто когда вампир кусает человека — он испытывает… возбуждение. Аделин секунду изумлённо смотрела ей в лицо — а затем негромко рассмеялась, закинув голову назад. В смехе сквозили нотки безумия, адамово яблоко и ключицы непривычно остро обозначились под посеревшей кожей. — Ты читала это в любовных романах за три полумесяца штучка? Тех, где ещё оборотницы превращаются в привлекательных, умеренно мохнатых красоток с грудью наружу и жаждут неистового совокупления? Лайда рассмеялась, чувствуя, как пылают щёки — и как скользит по ним тяжёлый взгляд Аделин. Щёки краснеют от притока крови… Девушке захотелось закрыть их ладонями. В висках настойчиво билось вместе с пульсом: ей плохо. Очень плохо. Намного хуже, чем она пытается показать, потому что иначе она не смотрела бы на меня откровенно голодным взглядом, она ни разу ещё на меня так не смотрела… Лайда судорожно сжала пальцами юбку. Голос прозвучал хрипло, но решительно. — Как много крови нужно, чтобы восстановить силы? Это правда, что вампир может выпить всю кровь? — Это байки. В теле человека приблизительно пять литров крови. Разве ты сама сможешь за один присест выпить пять литров любой жидкости? — Лайда задумчиво кивнула: и правда, звучит бредово. — Так может быть, если вампир истощён. Очень истощён. Тогда мы превращаемся в некое подобие мумии… — Аделин пристально взглянула на собственные острые когти, и Лайда вдруг заметила, что приобрели вместо здорового розового оттенка — пепельный. — Неприятное зрелище, любовь моя. Ссохшийся труп. Кости, обтянутые лохмотьями серой кожи. В таком состоянии вампир даже не пьёт кровь — он впитывает её всем своим существом, наполняясь жизнью и силой того, кого он убивает. Лайда слегка побледнела, но с вызовом выпрямила спину и вздёрнула подбородок. Кажется, ещё ни разу она не слышала такого холода в голосе Аделин, не видела такого равнодушия в её глазах — обычно нежных, как лиловый шёлк, и тёплых, как ежевичное вино. — Ты собираешься напугать меня? Не получится. Аделин вздрогнула — и маска рассыпалась с треском. — Лайда, я не хочу, чтобы мы делали это. — А я не хочу, чтобы тебе становилось ещё хуже! — С таким же нажимом отчеканила девушка — и повисло глубокое молчание. Лайда сосредоточенно кусала губы и стискивала пальцы до боли, упрямо не желая отводить взгляд. Наконец, она тихо спросила: — Почему ты не хочешь, чтобы я тебе помогла? — Ты ещё спрашиваешь?! — Из глаз Ады плеснула ярость пополам с отчаянием. — Ты понимаешь, о чём ты меня просишь?! Выпить твою кровь! Сделать тебе больно! Воспользоваться тобой, как… едой! Ты этого хочешь?! — Я хочу тебе помочь! Ради всего святого, Ада… — Лайда со стоном закинула голову назад и закрыла лицо ладонями. Её немного потряхивало. — Ты невозможная! Я люблю тебя, я очень тебя люблю, но ты невыносима! — Ты тоже! Несколько долгих минут они молчали, даже не глядя друг на друга. Что теперь сказать? Кажется, они зашли в тупик. Обе упрямы, обе не отступятся… Лайда медленно тёрла виски дрожащими, слишком холодными пальцами и отсчитывала собственные вздохи. Нужно успокоиться. Чёрт, может, Ада права?.. В конце концов, она лучше знает собственные возможности, может, она просто навязывается со своей заботой? Лайда прикусила губу и отвернулась, чтобы Ада не заметила, что её лицо застыло в преддверии слёз, но тут холодная, ещё более холодная, чем у неё, ладонь сжала её собственную. — Прости, что я накричала на тебя. — Ада легонько сжала её пальцы, губы едва заметно приоткрылись, словно она хотела, но не решалась поцеловать её руку. — Я… Мне… Мне очень страшно, Лайда. Ты… — Женщина слабо улыбнулась. — Ты искушаешь меня. Ты даже не представляешь, насколько соблазнительно звучит твоё предложение. Получить кровь… Утолить жажду, прямо сейчас… — Язык скользнул по губам. По острым, белым, длинным клыкам. — Но мне безумно страшно. Как ты сможешь спокойно находиться рядом со мной, если я сделаю это, Лайда? Как сможешь без дрожи смотреть на мою улыбку… зубы? Клыки? Лайда открыла было рот, но Аделин покачала головой, глядя на неё с такой нежностью, что у девушки на миг перехватило дыхание. — Тс. Я знаю. Ты моя храбрая воительница. Я знаю. Но где-то в глубине твоего сердца поселится страх… — Вампиресса легонько коснулась её груди, тёплой и округлой. — И я замечу, не смогу не заметить, даже если возненавижу себя за это. Как ты будешь отводить взгляд… Сжиматься от моих прикосновений, пригибать голову, когда я захочу погладить тебя по волосам, как ты перестанешь носить платья с открытой шеей… Как где-то в самой глубине твоего сознания поселится мысль: эта женщина рядом со мной — монстр. Она может причинить мне боль… — Ада с силой прикусила губу. — Я так сильно боялась этого, когда мы только познакомились, и я начала ухаживать за тобой. И вот теперь боюсь этого снова. Лайда медленно перевела дыхание… С облегчением. С огромным, непередаваемым облегчением, потому что теперь она хотя бы знала, почему Аделин так упорно отказывается, теперь она хотя бы понимала, что её гнетёт. — Ада… Послушай меня, пожалуйста. — Лёгкая улыбка скользнула по её губам, ярким, как гранатовый сок. — Я с самого первого дня знала, кто ты такая. И я постепенно влюблялась во всё в тебе. Всё, слышишь меня, Ада? Всё. Каждую деталь, каждый изгиб твоего тела, в каждую мысль в твоей чудесной голове. И в том числе… — Она нежно обхватила ладонями чужое лицо, не позволяя Аделин отвести взгляд. — Твои клыки. Они придают тебе какую-то изюминку, знаешь, что-то хищное, острое, как нож в девичьей ладони. Аделин слабо усмехнулась. — Знакомство с моей библиотекой пошло тебе на пользу. Лайда вспыхнула до корней волос и смешливо фыркнула. Что ж, это правда: до знакомства с Аделин она и помыслить не могла, что будет выражаться так изысканно, «по-книжному», но такой женщине, как Аделин Вилар, хотелось соответствовать — хотя она никакого соответствия не требовала. — Я люблю твои глаза. Я всегда ощущала себя, как под гипнозом, когда ты смотрела на меня… С самого первого раза, с первой встречи. Я обожаю твои руки, твои длинные ногти. Мне нравится прохлада твоей кожи, и как она согревается под моими руками. Мне нравится покрываться мурашками, когда ты гладишь меня вот здесь. — Лайда провела ладонью по загривку. — Мне нравится засыпать в твоих руках и знать, что ты будешь беречь мой сон и не уйдёшь, хотя могла бы заняться сотней других дел, но ты будешь рядом со мной до самого утра. Я обожаю это. Я счастлива, что у меня есть всё это — потому что у меня есть ты. Лайда легонько, нежно поцеловала Аделин в нос, и она мягко прикрыла глаза, расслабляясь в её осторожных объятиях. Лайда набрала больше воздуха в грудь. — И я всегда знала, что ты пьёшь кровь. Аделин не вздрогнула, не отстранилась, не застыла в её руках мраморным изваянием, лишь красивые тёмные брови сошлись к переносице, образовывая лёгкую складку. — Ты вампир, Ада. Вампир, которого я люблю. — Лайда слегка сжала её плечи, и Аделин открыла глаза. — Если все эти вещи меня не оттолкнули — может, и укус тоже не оттолкнёт? Как ты думаешь? Аделин едва-едва улыбнулась в ответ на мягкую улыбку гранатовых губ и тихонько отвела со лба Лайды прядь огненных волос. — Что, если я не смогу остановиться? — Остановишься. Ты ведь обещала, что не сделаешь мне больно, помнишь?

***

Лайда нервно усмехнулась, уже в четвёртый раз распуская и вновь завязывая тесёмки на груди. Она сидела на кровати, поджав под себя ноги, и напоминала сама себе нежную невесту, ожидающую первой брачной ночи. Бредовые мысли. Горячечные, беспокойные, прыгающие… Лайда обхватила себя руками: в обычно тёплой комнате вдруг словно повеяло колким сквозняком, взъерошило спину мурашками. Девушка сделала глубокий вздох, такой, что даже немного заныли рёбра, и принялась считать от десяти до единицы. Нужно успокоиться. Зачесалась шея. Заныло, закололо. Захотелось провести ладонью, распустить волосы, позволяя им тёплой массой укрыть уязвимую белизну. Лайда судорожно сглотнула и прижала к щекам холодные ладони. «Успокойся. Давай. Нужно успокоиться. Она не выпьет много моей крови. Это для её блага. Она сможет остановиться. Да, это будет больно, но это для Аделин, поэтому это того стоит. Нужно успокоиться. Это как… Как… Как?..» Лайда прикусила губу и принялась медленно растирать виски. Когда ей было пятнадцать, она страдала жуткими мигренями на погоду, особенно весной и осенью; мигрень после удалось вылечить, спасибо чудесному, восхитительному, прекрасному Энцо, но привычка тереть себе виски в минуты беспокойства осталась. «Ничего. Всё в порядке. Всё. В порядке. Просто будет немного больно, а потом я буду немного ослаблена. Как после мигрени, да. Всё будет хорошо. Это ради Аделин, чёрт побери, неужели ты не потерпишь немного боли ради Аделин?!» Но дело было даже не в боли. «Ты хочешь, чтобы я воспользовалась тобой, как… едой?!» Да, вот в этом. На краткие мгновения она будет для Аделин не человеком — сосудом. Инструментом, которым можно воспользоваться, или… Персиком. Да, вот точно, персиком. Сорви его с дерева, вонзи зубы и почувствуй на языке сладкий вкус. Солёный вкус. Лайда никогда не была хрупкой девушкой, скорее, приятно-округлой в нужных местах, а в те же пятнадцать и вовсе таким симпатичным рыжим бегемотиком, но сейчас она чувствовала себя маленькой. Хрупкой. Уязвимой. Уязвимой, да, вот главное слово. Вот, почему хочется закрыть шею и вообще сжаться, закрыться, хочется отменить всё, откатить время назад, хочется… Нельзя. Это ради Ады. Чёрт, разве она для тебя не сделала бы то же самое?! Ещё как сделала! Лайда решительно встряхнула волосами — и немножко робко улыбнулась навстречу тихому скрипу двери. Ада нарочно скрипнула, она знала — могла бы войти бесшумно, словно кошка, и напугать ледяными ладонями на горячих плечах. — Как ты? Готова? — Не очень, — честно призналась Лайда. — Но давай уже сделаем это. Хорошо? — Хорошо. Кровать мягко просела под тяжестью чужого тела, и Аделин крепко обняла Лайду со спины. Холодные, привычно надёжные, неожиданно крепкие — с виду казались хрупкими и нежными, словно выточенными из слоновой кости — руки обвились вокруг талии, позволяя девушке откинуться спиной на грудь, устроиться затылком на плече, вдохнуть такой привычный, успокаивающий, сладковатый аромат лаванды и незабудок. «Всё будет хорошо», — вновь прозвенело в голове Лайды, но теперь не натянутой до предела струной, а нежным, ласковым колокольчиком. Она даже чуть улыбнулась, прижимаясь к возлюбленной теснее и чувствуя, как крепче сжимаются в ответ руки на талии. — Не бойся… — мягко шептала Аделин, поглаживая её по животу, по бёдрам, легонько лаская пальцами бока, рёбра… — Это будет недолго. И не очень больно, я постараюсь. — Ада… — Лайда ласково ткнулась носом в её шею. — Это какая-то вампирская магия? Гипноз? Женщина рассмеялась чудесным, низким, волнующим смехом, мягким, как атлас. Сама её близость была словно атлас — атласный кокон, окутывающий со всех сторон, обещающий покой и безопасность. — Тебе определённо нужно читать меньше любовных романов, мой ангел. Позволь мне составить для тебя список подходящей литературы. — Зануда. Прохладные, нежные губы осторожно коснулись плеча Лайды рядом с тканью выреза — широкого, «лодочкой», открывающего ключицы. Кожа девушки мгновенно покрылась крупными мурашками, и она ощутила, как Аделин улыбнулась — наверняка одновременно и нежной, и самодовольной улыбкой — и легонько ущипнула вампирессу за бедро, словно в наказание. Ведь знает же, прохвостка, как действует на неё, знает и бессовестно этим пользуется. Ещё поцелуй, ещё — нежные, мягкие, осторожные, ласковые, выше, по плечу, перемычка между ним и шеей, ещё выше… Губы Аделин замерли над бешено бьющейся жилкой пульса, почти касаясь тонкой, слишком горячей кожи. — Лайда… — хрипловато, беспомощно прошептала женщина, впиваясь в секунду отросшими ногтями в ткань платья. — Слушай… Мы можем просто заняться любовью. Это меня отвлечет. Правда. — Холодная рука скользнула по ноге Лайды выше колена, сжала краешек платья, ещё секунда — и скользнула бы под юбку. — Хочешь? Это звучало соблазнительно, но… — Да, хочу. — Лайда легонько поцеловала её в скулу, пощекотала кожу прикрытыми ресницами. — Но после того, как тебе станет лучше. Давай! Наверное, будь Ада человеком — она бы судорожно втянула в себя воздух, но вместо этого она лишь прижала Лайду к себе сильнее… И скользнула по шее влажным языком. В тот же момент по коже разбежались холодные мурашки, но немного другие, нежели обычно от поцелуев, а затем на смену приятному покалыванию пришло… онемение. То самое, о котором говорила Ада. Перед укусом. Значит, сейчас… Лайда успела сделать короткий, судорожный вдох — а затем кожу точно в месте сонной артерии неожиданно нежно и мягко пронзили острые клыки. Через онемение всё равно ощущалась боль, только приглушённо, отдалённо, будто бы даже не с ней. Затем — жар, короткая, обжигающая вспышка, заставившая Лайду слабо вскрикнуть и машинально схватиться за холодную руку, лежащую на её животе. «Не ответит, — тоскливо пронеслось в голове. — Я же для неё сейчас этот… как его там… мысли путаются… потом эти… как их… мемуары напишу: меня укусил… кто там меня укусил… а я этот… персик…» Но спустя мгновение холодные пальцы крепко и нежно сжались на её ладони в ответ — и в разум Лайды хлынул голос. Голос Аделин Вилар. Нежный, звенящий, вибрирующий… подрагивающий, да, подрагивающий голос Аделин Вилар, и он раз за разом исступлённо повторял только одно имя: «Лайда, Лайда, Лайда, Лайда, Лайда, Лайда…» Бесконечный шёпот наполнил голову девушки, словно шорохи лесного леса, полного влюблённых в неё по самые острые уши болтливых фэйри. Лайда, Лайда, Лайда, Лайда… Как ночной кошмар, который внезапно превратился в самую чудесную грёзу. «Я люблю тебя, Лайда». «Спасибо тебе, Лайда, спасибо, спасибо, спасибо, я не знаю, какими словами тебя ещё можно отблагодарить, но я так сильно люблю тебя, люблю, моё драгоценное сокровище, я люблю тебя, я бесконечно тебе благодарна». «Я не заслуживаю тебя». «За что, за какие великие благодеяния мне послали тебя?..» «Ты ангел». «Ангел, ангел, ангел, ангел, ангел…» «Я так боюсь потерять тебя». «Ты моё сокровище, самое дорогое, что у меня есть». «Я люблю тебя». «Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо…» «…люблю…» Лайда чувствовала Аделин сразу везде, в каждом уголке своего — не тела, нет — разума. До самого донышка она была полна только Аделин, а Аделин — Лайда знала это совершенно точно — была полна ею. Она буквально пила её, не так ли? Она не могла ею не наполниться. Боль, опалившая было шею, исчезла, сменившись лёгким тянущим ощущением, как в моменты, когда Аделин ставила ей засосы, только сильнее, острее. Лайда расслабилась в руках женщины, позволяя ей пить, сколько пожелает, и остановиться, когда посчитает нужным. «Ты ведь не сделаешь мне больно, верно, Ада?» — Пальцы легонько, слабо сжались на хрупком запястье с трогательно проступающей косточкой. «Никогда». Лайда не смогла бы сказать, сколько времени прошло: возможно, минуты, возможно, часы… Логически часы — сомнительно, иначе Аделин выпила бы слишком много крови, и едва ли Лайда бы осталась жива после этого, так что, вероятно, не больше пары минут. Пары минут, наполненных бесконечным шёпотом о любви и безудержной, обжигающей благодарности, пары минут, до краёв наполненных Аделин Вилар. Наконец, женщина медленно отстранилась. Лайда ощутила это не физически, потому что её губы всё ещё жадно прижимались к месту укуса, скорее, внутренне: шёпот в её голове умолк, и на мгновение это чувствовалось как одиночество. Лайда хотела было порывисто прижаться к Аделин крепче, избавляясь от этого леденящего сердце ощущения, но получилось лишь слабо пошевелиться и с хриплым стоном обмякнуть: ватным одеялом навалилась слабость. Аделин мгновенно среагировала: жадно лизнула место укуса, отстранилась, ловко и быстро уложила Лайду на подушки, бледная рука стрелой метнулась к прикроватному столику, и к шее Лайды прижалась… — Ай! — Прости-прости-прости. Пропитанный спиртом бинт. — Не думаю, что ты занесёшь мне инфекцию, Ада, — хрипло и слабо пробормотала Лайда. — Это поможет вывести остатки яда. — Тревожный блеск в глазах, сведённые к переносице брови, закушенная губа, пальцы, нервно убирающие локон за ухо и теребящие серёжку. — Всё в порядке? Как ты себя чувствуешь? Голова кружится? Тошнит? — Нет, но начнёт, если ты не будешь говорить медленнее. — Прости-прости-прости! — Аделин глубоко вздохнула, закинув голову назад и обхватив её руками. Несколько секунд она сидела неподвижно, приходя в себя, а после сказала уже совсем другим, спокойным и твёрдым тоном: — Лежи, отдыхай. Если что-то понадобится — позови меня, я тут же приду. Сейчас я принесу тебе кроветвор, ты должна будешь его выпить. На ужин у нас стейки. Не спорь. — Я и не собиралась. С грибным соусом, если можно. — Как скажешь. Аделин стремительно умчалась, и Лайда проводила её тёплой улыбкой. В её движения вновь вернулась уверенность и отточенность; Лайде всегда казалось, что Аделин способна безукоризненно справиться с чем угодно, будь то игра на скрипке, забивание гвоздей или балет. Казалось, эти руки, всё это тело не способно на ошибку. В последние дни Ада двигалась медленнее обычного, немного неуверенно, словно её тело сделалось непривычно хрупким, и отрадно было видеть её прежней. Здоровой. Значит, всё было не зря. Лайда с облегчением откинулась на подушки и прикрыла глаза. Шея не болела, отзывалась лишь едва заметным, лёгким покалыванием, но тело наполняла слабость, а голова и правда немножко кружилась. Пожалуй, ей стоит поспать часа два… или три, а лучше четыре… Да, пожалуй, ночью она вырубится часов на двенадцать, не меньше. Всё же не каждый день отдаёшь кому-то свою кровь — самую важную субстанцию в человеческом теле, содержащую в себе магию. И не каждый день впускаешь кого-то в свой мозг… Лайда слабо улыбнулась. Ради этого ощущения она была бы не против даже повторить. — Держи. Лайда вздрогнула: не заметила, как Аделин вернулась — и благодарно приняла чашку с зельем. После пары глотков мир вокруг перестал опасно покачиваться, в голове прояснилось, и Лайда даже ощутила в себе силы встать с постели. Возможно. Может быть. Лучше не рисковать. — Спасибо, Ада. — Спасибо?.. — Ада порывисто схватила её за руки и пылко прижалась губами сначала к одной, а затем и к другой ладони. — Это тебе, тебе спасибо! Боги, как мне тебя благодарить, ты… ты даже не представляешь, как много это для меня значит! — Да ладно тебе… — Щёки Лайды вспыхнули в тон пламенным волосам. — Всего лишь глоток крови. Я просто хотела, чтобы ты больше не мучилась. — Всего лишь… Боги. Невозможная женщина. — Аделин негромко рассмеялась и погладила её по щеке чуть подрагивающими пальцами. В её глазах — теперь вновь нежно-лиловых, спокойных и мягких, словно драгоценный атлас — трепетали влажные блики. — Ты даже не представляешь, как сильно я люблю тебя. «Думаю, теперь представляю». Слабо улыбнувшись, Лайда легонько прижала её руку к щеке сильнее, её чуть шевельнулись, оставляя на запястье Ады беззвучное «Я тебя тоже». — Твоя рана… Можно мне её осмотреть? — Осмотреть? Лайда, нет никакой раны! Рассмеявшись, Аделин одним рывком сорвала повязку — и Лайда звонко, искренне, радостно рассмеялась в ответ, увидев под ней идеально-гладкую, без единого следа, даже без шрама, чистую кожу. Глаза девушки сияли. — Я рада… Я так рада… Ох. Я бы обняла тебя, но мне всё ещё не очень… — Лежи. Лежи-лежи-лежи-лежи. — Лайда чуть улыбнулась. Такой оживлённой Аделин обычно бывала как раз после Дня Крови. Или когда была очень счастлива. — Давай-ка лучше я… Когда женщина скользнула в постель, Лайда тут же прижалась к ней с низким, благодарным стоном и блаженно уткнулась в прохладное плечо. Обнимать Аделин — это определённо одно из тех ощущений, ради которых стоит жить. Чувствовать её руки на своей талии, её ладонь, ласково поглаживающую спину, её пальцы, нежно скользящие по шее и перебирающие густые, непослушные волосы — одно из тех ощущений, ради которых стоит умереть. Лайда умиротворённо свернулась в уютный клубочек, уткнувшись лицом Аде в грудь и полностью отдавшись осторожным пальцам в своих волосах. Было бы чудесно сейчас слышать её дыхание, биение сердца, но… Что ж, Лайда ведь говорила, что любит все её «вампирские штуки»? И не откажется от своих слов. — Знаешь… Можно я скажу ещё кое-что о том, что ты сделала? Лайда слабо улыбнулась. — Если это включает в себя воспевание меня и того, как я во всех отношениях поразительна и прекрасна, то можно. Что ж, хоть Лайда и не могла услышать её сердце, но зато могла — смех. — Включает. Понимаешь, мой ангел… — Аделин не потребовала поднять голову и посмотреть себе в глаза, позволяя Лайде и дальше дышать её умиротворяющим, лавандовым запахом, и Лайда была за это благодарна. — Дело даже не в том, что ты вылечила меня. — Помогла вылечиться. — Нет. Вылечила. И дело не в этом. Дело в том, что ты доверилась мне… — Руки вокруг её тела сжались крепче, в волосах запуталось прерывистое, быстрое дыхание. Лайда не видела, но готова была поклясться книгой фамильных рецептов выпечки, что передавалась в их семье уже пять поколений, что её глаза горят исступлением. — Ты поверила, что я остановлюсь. Ты не представляешь, насколько это для меня важно. Учитывая, как обычно относятся к вампирам… Как к монстрам. Лайда всё-таки отстранилась, но только для того, чтобы заглянуть ей в глаза и убедиться в своей правоте. Обжечься можно было об исступлённую, жаркую, нежную благодарность, смешанную с тем чувством, которое Лайда порой боялась назвать по имени, потому что не понимала: как такая женщина может его к ней испытывать? Ну вот просто… Как? — Ты не монстр. Я никогда тебя им не считала, не считаю и не буду. И вообще, мне понравилось. Аделин секунду смотрела ей в глаза. Затем ошеломлённо моргнула — и низко, хрипловато, волнующе рассмеялась, прижимая Лайду к себе так, что девушка неожиданно остро ощутила приятную округлость у неё под платьем. Ох, чёрт возьми. — Плохая, плохая, плохая девочка, — почти промурлыкала Ада возле её уха. — Ох, пожалуйста… — Тело отзывалось жаркой дрожью и приятной истомой, голова кружилась уже совершенно иначе. — Я хочу, но не сейчас, я не уверена, что выдержу. Аделин была порой беспощадна. Ещё одна особенность вампирской физиологии, которую Лайда обожала (и, скорее, откусила бы себе палец, чем в этом призналась): Аделин могла мучить её неимоверно долго, часами, если Лайда того хотела. — Как скажешь, — Женщина улыбнулась и легонько поцеловала её возле уха. — Но как только ты придёшь в себя — тебе конец. — Жду с нетерпением. — Рассмеявшись, Лайда вновь устроилась у неё на груди уютным клубочком. Какое-то — благостное, нежное и тихое — время они провели в умиротворённой тишине, Лайда, кажется, даже немного задремала… Но проснулась, осенённая внезапной мыслью. — Ох, чёрт. — Что случилось, любовь моя? — Я вспомнила… Что прежде чем всё это затевать мы вообще-то могли посоветоваться с Энцо. Ну, знаешь… Чтобы лекарь оценил риски, подумал, как всё сделать правильно, чтобы ты укусила меня под его наблюдением… Аделин от всего сердца расхохоталась, и на кудрявую головушку Лайды мягко опустилась одна из её многочисленных бархатных подушек. — Эта гениальная мысль не могла прийти к тебе в голову раньше?!