Немного об океане

— А я слышала, — с задором начала Огнелапка, — что в Сумрачном Лесу коты сильнее медведей и страшнее чудищ! Ольхолап забавно закивал головой, подтверждая ее слова. Два оруженосца сидели в палатке старейшин, слушая рассказы Пурди. Солнечный свет мягко проникал внутрь, а летний ветер легко трепал их шерстки, и казалось, что ничего плохого на свете быть не может. — Да, обычному воину не сравниться с ними, — немного завистливо вздохнула Огнелапка, — хотела бы я тренироваться там! — Не говори так, — грозно шикнула Песчаная Буря. — Это не тема для шуток, вы, глупые котята. Вам повезло, что вы не видели ту кровавую бойню. Ольхолап вскочил и вспушил хвост, толкнув Огнелапку. — Почему это? Я бы хотел увидеть этих силачей! Или, может, даже быть одним из них! Пурди покачал головой. — Молодежь… Рык заклокотал в горле Песчаной Бури, но в этот момент Пеплогривка, терпеливо вычищавшая колючки из подстилки Крутобока, обернулась. Глаза ее вспыхнули аконитовыми лепестками, а голос дрогнул, когда она произнесла: — Сумрачный Лес убил любовь всей моей жизни. /// — Я тебе точно говорю, мы заблудились. Этим туннелям просто нет конца! — Голубка, помолчи, — умоляюще шикает Искра, — дай мне прислушаться. — Мы должны выбраться как можно скорее, чтобы рассказать всем о том, что мы узнали! Разве ты не понимаешь? Искра кивает. Она понимала. Бродя по туннелям, сестры подслушали разговор Однозвезда и Сола — племя Ветра собиралось напасть на их лагерь, используя эти самые туннели, что соединяли территории двух племен. Искра остановилась и приложила ухо к земляной стене. На секунду ей показалось, что она слышит чей-то голос, но в этот момент Голубка опять вскрикнула: — Горностай! Искра от неожиданности отшатнулась и посмотрела в ту сторону, куда указывала ее сестра. В темноте тоннеля ярко горели два желтых глаза, а маленькие коготочки стучали по полу. Голубка взвизгнула и спряталась за спину Искры. Она же подняла шерсть и выпустила когти, готовая к схватке с неизвестным чудищем. Секунда — Искра бросается в темноту, впиваясь в жертву клыками. Слышны звуки борьбы, а потом тонкий писк животного отражается эхом стенками тоннеля. — Искра! — Голубка взволнованно бьет хвостом. — Тебе нужна помощь? Звуки битвы стихают, и Искра выходит из сумрака с большой крысой в пасти. — Это не горностай, — равнодушно щурится она. — Перекуси, — и кидает внезапную добычу под лапы Голубке. — Мы бродим тут уже несколько часов, — взволнованно продолжала кошечка, брезгливо оттолкнув подарок, — что нам делать? Ой, смотри! Искра остановилась. На этот раз ее сестра нашла что-то стоящее — боковое ответвление от тоннеля, в котором виднелся яркий свет. — Это может быть выход! — Стой, — одергивает ее Искра. — Иди строго за мной, лапа в лапу. Голубка сосредоточенно кивает и пропускает сестру вперед. Перед ними предстала большая пещера, усыпанная сверкающими камнями. Они были везде: на стенах, потолке; их краеугольные вершины торчали из пола. Закатные лучи, проникающие в пещеру, отражались в них, озаряя все светом. — Вау, — выдохнула Голубка. — Это выглядит как звездное небо, но под землей. Искра соглашается и зажмуривается, стараясь вернуть ход своих мыслей. Голубка осторожно трогает один из камней, и свет попадает на ее лапу. Серая шерстка вспыхивает серебром. — Хотела бы я всегда так светиться… Искра хмыкает и подходит к другому краю пещеры. На стене, над головой кошки, виднеется отверстие шириной в ствол дерева, откуда и проникал свет. Она ставит передние лапы на стену, стараясь оттолкнуться задними, но неминуемо соскальзывает обратно на холодный пол. — Черт, не достать. Голубка, иди сюда. Голубка оборачивается и резко вскакивает, подбегая к Искре. — Высоковато, — кидает она оценивающий взгляд, — что мы будем делать? — Ты бы могла встать мне на плечи и выпрыгнуть, а потом привести подмогу. — Но тогда мне придется оставить тебя тут одну. Туннель может обвалиться, на тебя могут напасть или ты просто можешь не дождаться нас! Искра опускает взгляд в пол. — Ты часть пророчества, Голубка. Сохранить жизнь тебе — сейчас важнее всего. — Это не значит, что тебя можно бросить на произвол судьбы! — изумленно говорит она. За спинами сестер раздается шорох. — Это точно была не крыса… — прижав уши к голове, лепечет Голубка. — Знаешь, это был и не горностай, — твердо отвечает Искра. Повисает тревожная тишина. — Выходи, — Искра бьет хвостом по полу. В темноте ехидно загораются два зеленых глаза. — Ты права, — голос, спокойный и мелодичный, разливается по пещере. Из полумрака элегантно, словно его неотделимая часть, выступает кошка. Ее черная шерсть мягко шелестит по полу, а на длинных лапах играют блики от камней. — Не горностай. — Кто ты? — впечатленно выдыхает Искра. — Мое имя — Остролистая. Я — воительница Грозового племени. И я верну вас домой. /// — Как же хорошо, что ты нашла нашла нас! продолжала лепетать Голубка, когда они выбрались из туннелей. — Мы были в панике! — Говори за себя, — фыркает Искра. — Если бы вы вышли, где собирались, то оказались далеко за территорией племен. Уж поверьте, я прожила там долгие луны. — Ты забиралась наверх без посторонней помощи? Там же высоко! — возражает Голубка. — Высоко, но в спешке, вы не заметили выступы в стене, за которые можно зацепиться и вскарабкаться. Я проводила целые дни, исследуя эти туннели. — А как же лисы, которые там живут? Барсуки? Горностаи? Остролистая смеется. — За все то время, пока я жила здесь, я встретила лишь лисицу с детенышами. — Ты убила их? — хладнокровно спрашивает Искра. — Искра! Конечно же нет, — Голубка поворачивает голову к Остролистой, — не убила ведь? — Не было необходимости. Они не представляли угрозы. — Ну и хорошо. Может, одной из нас стоит отправится вперед и попросить, чтобы тебе приготовили подстилку? Ты наверняка очень устала, — тревожится Голубка. — Я не останусь в лагере, так что в подстилке нет необходимости, — тихо говорит Остролистая, — я проведу вас и вернусь в туннели. — Но…но ведь Грозовое племя — твой дом! — У меня больше нет дома. Голубка недоумевающе склоняет голову. — Не знаю, будут ли мне там рады, — поясняет Остролистая. — Я столько дел натворила. — Ну, мы, во всяком случае, тебе рады, — ободряет ее Искра. Остролистая благодарно склоняет голову и довольно щурится. Кошки идут в тишине пару минут. — Это ты рассказала племенам кто твои родители, а потом погибла — во всяком случае, все так думали, — сбежав с Совета? — неожиданно спрашивает Искра. Удивление мелькает на лице Остролистой. Напряжение стальной нитью повисает между кошками. Она вздыхает: — Это было очень давно. Я не горжусь своими поступками в прошлом, но я многое переосмыслила. Удивительно, как потрясение и одиночество меняют котов. — Ох, так вот оно что, — тянет Голубка, — кажется, это твой клочок шерсти Воробей хранит у себя в травах. А я все никак не могла понять — в племени нет черных кошек… — Правда? Совсем не похоже на того Воробья, которого я знала. Хотя, — смешок, — прошло столько лун с последней нашей встречи. — Ну, в целом, он — такая же сволочь, какой и был всегда, — подытоживает Искра. Голубка закатывает глаза. /// Возле ежевичного прохода, ведущего в лагерь, кошки останавливаются. — Спасибо, — искренне говорит Искра. — Я не знаю, что случилось, если бы мы не встретили тебя. Остролистая дергает ушами, жестом отвечая «пожалуйста». Кошка разворачивается и уходит. Искра думает остановить ее, но у нее нет совершенно никакого достойного предлога. — Стоять! — раздается сзади громкий рык. — Я не позволю тебе снова сбежать! Огромная светло-рыжая молния едва не сбивает Искру с лап и летит к Остролистой. — Сестра, — пыхтит Львиносвет, преградив кошке дорогу. — Братец, — проговаривает она, и ее голос дрожит. — Ты жива. — Да, — отвечает она с опозданием. Львиносвет прижимается к ней щекой и неловко закидывает лапу ей на спину. Остролистая в ответ льнет к коту, благодарно обвивая его хвост своим. Они замерли. Искра замечает, что оба трясутся, словно листья на осеннем ветру. — Пошли, — глухо проговаривает Львиносвет, заикаясь, — пошли в лагерь. Остролистая мнется, но кивает. Искра удовлетворенно прикрывает глаза и первая шмыгает в ежевичный туннель, ведущий на поляну. Голубка, от чего-то невероятно довольная, идет за ней. — Искра, Голубка! Мы весь лес обыскали! — Терновник роняет из пасти полевку. Из воинской палатки, услышав их имена, тут же выскальзывает Березовик. — Дочки! Святые предки, ваш отец не молодой, чтобы заставлять его так волноваться! Где вы были? — Мы, — начинает Голубка, но тут все взгляды оказываются обращены за их плечи. Львиносвет легонько подталкивает Остролистую носом в плечо, приглашая выйти в центр поляны. Остролистая мнется, делает глубокий вдох и шагает под лучи солнца. Ее черная шерсть отливает синевой, делая кошку еще более статной. Она ведет головой, с наслаждением втягивая запах лагеря, в котором она выросла. — Грозовое племя, — спокойно говорит она. — Тут словно ничего не изменилось. — Остролистая… — бедный Терновник, кажется, сейчас упадет в обморок. С поганого места выходит Пеплогривка. Сначала она ничего не замечает, потом — недоуменно моргает. Она облизывает лапу и медленно проводит ей по морде. — Это я, — смеется Остролистая и бросается ей на встречу, — это правда я. — Ты хоть знаешь, — задыхается Пеплогривка, — ты хоть знаешь, что я пережила? Обещай, что больше не пропадешь. Пообещай мне! — Ох, милая. Я обещаю. Кошки обнимаются. Искра видит, что Пеплогривка дрожит с ушей до кончика хвоста — так же, как и Львиносвет, пару мгновений назад. Из медицинской палатки выходит Воробей с Яроликой. — …в общем, следи за своим самочувствием. У тебя достаточно поздняя беременность, и я волнуюсь за котят. Яролика смотрит на него и кивает. Когда она, наконец, поворачивается и видит, то тут же замирает; шерсть ее встает дыбом. — Что такое? — нервно отзывается целитель, почувствовав это. — Воробей, — Остролистая отстраняется от подруги и зовет брата тихо-тихо, но во всем лагере никто не может произнести ни слова, поэтому уши кота сразу встают торчком. Искра поймала себя на том, что неотрывно смотрит на Воробья и ждет его реакцию. Кот замирает, поднимает брови, и нарочито равнодушным голосом произносит: — Я смотрю, ты не торопилась. Потом, он, конечно, не сдерживается: улыбка расползается на лице, и слезы проступают в уголках глаз. — Чертовка, — довольно шепчет он. — Я знал, что твою раздражающую задницу так просто не угробишь. /// — Я уже и забыла, как это — охотиться на открытой местности. Навыки немного подрастеряла, — признается Остролистая на ухо Пеплогривке, пока они идут в конце патруля. Ей немного неловко снова ходить со всеми по территории Грозового племени: почему-то всплывало ощущение, что она не имеет на это никакого права. — Пещерная кошка, — закатывает глаза Пеплогривка. — В точку! — смеется ничуть не обиженная Остролистая. Искра, что шагала рядом с ними, замечает полевку и, кивнув кошкам, ускользает вбок от тропинки. — Хотя бы попробуй, — просит Пеплогривка и кидает взгляд на пухлую птицу, ковыряющую землю. — Эм, я правда…тебе, в общем, лучше сделать это самой. — Как скажешь, — Пеплогривка принимает охотничью стойку. Когда дичь была надежна закопана в землю, кошка замечает темно-рыжее пятно среди травы и молча кивает в сторону белки, сидевшей в кусте шиповника. — Я помню, как мы с тобой обожали наперегонки лазать по деревьям. Предлагаю план, — ее глаза блестят лукавством, — я напугаю белку, а ты словишь ее наверху. Остролистая задорно фыркает, принимая вызов. Кошка припадает к земле, готовясь к прыжку. Пеплогривка облизывается и подкрадывается к белке, держа хвост параллельно земле. Резко выскакивает из укрытия и топает лапами. Белка бросает желудь и взлетает на ближайший дуб. Остролистая, не теряя ни секунды, взбирается следом и исчезает в густой листве. Спрыгивает назад уже через пару мгновений — ее длинные лапы идеально подходили для прыжков с ветки на ветку и охоте на деревьях. — Неплохо, хах? — говорит Остролистая, отдышавшись. — Я в тебе не сомневалась, — Пеплогривка лижет ее в ухо. /// Когда становится очевидно, что битвы с племенем Ветра не избежать, поднимается паника. — Нужно напасть первыми, — настаивает Дым, — какое они имеют право использовать туннели на нашей территории против нас самих? — Нет, — отвечает Ежевика, — тогда они будут обвинять нас в провоцировании войны. — То есть то, что они нападают исподтишка, абсолютно нормально? — сопротивляется Дым. — Я знала, что Сол — мерзкий тип, — шипит Песчаная Буря, — поверить не могу, что он убедил Однозвезда напасть на нас! Это же ты помог ему стать предводителем, — обращается она к Огнезвезду. Огнезвезд устало прикрывает глаза и оборачивает хвост вокруг лап. — Так, что нам делать? — нерешительно спрашивает Бурый. — Я долгое время жила там, — подает голос Остролистая, — я знаю туннели от и до. И я понимаю, как там можно сражаться. Я готова обучить всех, кто пожелает. Поднимается гул. Половина котов неодобрительно перешептывается, вторая половина — поддерживает кошку. Вперед выступает Медуница. — Я доверяю тебе. И хочу тренироваться с тобой. — Я тоже, — поднимается Искра, — я последую за тобой. — И я, — откликается Львиносвет. — Научи нас, как надрать им хвосты! — это Белохвост. — Да! — Мы готовы! Наконец, Огнезвезд кивает: — Это разумное предложение. /// Сол и Остролистая ходят кругами по узкому ответвлению туннеля: каждый ждет возможность, чтобы сцепиться в схватке. Сол прыгает первым — и промахивается, оцарапав щеку о шершавую стену. Пеплогривка шагает вперед, чтобы помочь, но Остролистая останавливает ее взмахом хвоста. — Сама справлюсь. Пеплогривка кивает, но не уходит: тревога бьется у нее в груди. Коты шипят друг на друга и атакуют почти одновременно. Сол — неуклюжий, не понимающий, как нужно драться, неумело махает лапами. Остролистая одним ловким движением валит его на земляной пол и прижимает к нему, не давая ни шанса на побег. Кошка нависает над Солом: ее когти выпущены, лапа занесена и готова для смертельного удара. — Гнусный, жалкий кот, — с нескрываемым отвращением шипит она, — знаешь, почему ты останешься в живых? Воинский закон гласит: не убей ради крови; да будет милосердно сердце твое. Только поэтому твоя глотка останется неперерезанной. Ты останешься жив благодаря закону племен, которые ты так ненавидишь, и я хочу, чтобы ты жил с этим осознанием. — Ваши племена, — хрипит кот, зажатый воительницей, — не стоят и мышиного помета. — Ошибаешься, — зло проговаривает Остролистая. — Воинская жизнь стоит того, чтобы за нее сражаться. И умирать — если придется. Убирайся с территории племен и никогда не возвращайся. Потому что если я снова тебя увижу — я закончу начатое, даже не сомневайся. Сол, явно испуганный, но старающийся сохранять остатки гордости, кивает. Остролистая медленно слезает с него и рычит. Сол, вздрогнув, бросается прочь. /// Когда Остролистая и Пеплогривка выходят в основной туннель, коты племени Ветра уже убегают на свою территорию. Последним идет Однозвезд. Он кидает на Грозового предводителя долгий тяжелый взгляд и, ничего не сказав, следует за своим племенем. — Где Сол? — спрашивает Огнезвезд, заметно потрепанный. — Я устроила ему взбучку и взяла слово, что он никогда не вернется на нашу территорию. — Хорошо, — произносит Огнезвезд, гордо сверкнув глазами, — если бы не ты, то мы бы даже не знали о нападении. Спасибо, что вернулась так вовремя и помогла. Остролистая кланяется предводителю и опирается подбородком на макушку Пеплогривки. — Грозовое племя! — кричит Огнезвезд, и его голос птицей разлетается по туннелям. — Возвращаемся домой! Победа за нами! /// Искра просыпается. Она сонно моргает, пытаясь придти в себя. Вокруг — темнота и тишина, прерываемая сопением соплеменников. Лунный свет холодными полосками забежал в палатку, словно рассыпавшись по земле. Искра оглядывает себя и зло выдыхает: кровь неровными мазками украсила ей лапы и шею. Почти все тренировки в Сумрачном Лесу заканчивались так, но иногда она получала раны на животе или хвосте, а они были не так заметны. Левый глаз пульсировал тягучей болью: потянуло же ее защищать Ветерка. Воспоминания приходят словно в замедленном действии: вот Ветерок перечит Звездолому, тот бросается на него, а Искра встает между ними. Звездолом — как же Искра его ненавидела — был готов убить Ветерка просто так. Он проломил ему ребро, и Ветерок выглядел очень херово. Конечно, Искра захотела его прикрыть. Они, вроде как, мгх (слово непривычно режет язык), друзья. Искра облизывает губы, разминает затекшую шею, поднимается и быстро выскальзывает наружу. Оказавшись на улице, кошка выдыхает сквозь зубы. Через черный ход — они с Голубкой нашли его, когда были котятами, — она выходит из лагеря и направляется в лес. Чуть севернее этого места, под корнями сосны, как помнила Искра, была неглубокая яма с дождевой водой. Она смоет кровь и будет надеяться, что никто не заметит новый шрам. Да. Ей ни к чему чья-либо помощь. Она идет лишь по памяти и не врезается в деревья только каким-то чудом. Раненый глаз не открывался и не переставал кровоточить; тонкие багровые ручейки затекали в рот. Она подскальзывается и падает мордой в грязь, поднимая брызги. Встает, морщась, и смывает все с лица и лап. Зрение немного проясняется, но глаз вспыхивает острой болью от попавшего песка. — Ч-черт, — кошка морщится и стискивает зубы, надеясь перетерпеть. — Тише, — раздается рядом шепот. — Дай помогу. По векам проходится что-то мягкое и шершавое. Искра сначала хочет воспротивиться, но Коршун пресекает это: — Дай мне хотя бы вылизать рану. Туда может попасть инфекция, и тогда ты больше не будешь видеть этим глазом. Искра глухо рычит. — Отъебись. Чего пристал? — Я хочу, чтобы ты была здорова. Искра, ты можешь потерять зрение! — А не насрать ли тебе? — нараспев произносит она. — Ослепну, сдохну — главное же вашего любимого Звездолома не злить. Коршун остается спокойным. — Слушай, ты уставшая и раненая. И провоцируешь меня тоже из-за этого. Так что, не дергайся, пожалуйста, и позволь позаботиться о тебе. Позволь позаботиться о тебе. Слова обладают куда большей силой, чем кажется на первый взгляд. Это просьба, предложение, но это и нечто большее. Чувства, заключенные в шепот, думает Искра. Она замолкает и поворачивается к коту раненым глазом. /// И, конечно, конечно, ее все-таки заталкивают к Воробью (спасибо, Белолапа). Тот шипит и скалится, ты могла ослепнуть, совсем не соображаешь? Впрочем, как и всегда. Он обрабатывает ей рану и дает маковых семян. Искра засыпает в прохладной тени целительской пещеры. И сквозь сон слышит голос, отдающий трескучим морозом и шелестом птичьих крыльев (а еще, возможно, шумом морского прибоя): — Ты такая красивая. И ярость, непрерывной пеленой застилающая глаза, отступает. /// — Если бы не вы, — говорит Остролистая Искре в один из дней, — то, возможно, я бы никогда и не вернулась. Спасибо. Искра фыркает. — Если бы не ты, мы бы сгинули в туннелях. Остролистая отмахивается: — Ты умная кошка, Искра. Нашла бы выход. В общем, позволь, в благодарность, дать тебе один совет. Не заходи в океан, пока не узнаешь глубины самой далекой его точки, — Остролистая подмигивает и уходит, уклоняясь от любых вопросов. /// — Сестренка-а, — Львиносвет, навалившись на Остролистую, потрепал ее по макушке. — Твой первый Совет за сколько, двадцать лун? — Около того, — кивает Остролистая, высвобождаясь из хватки брата. — Ну ты и отъел себе бока! Сейчас меня раздавишь. — Какие еще бока? Это сплошные мускулы. — Кот напрягает бицепс, — и вообще, это ты отощала. Кожа да кости. Остролистая изворачивается, припадает к земле и прыгает на Львиносвета, сшибая его с лап. — Я — поджарая. А ты, — она кусает кота за бок, — толстяк. — Поджарая, — фыркает Львиносвет, — да ты просто скелет, как Грач. Львиносвет лениво переворачивается, скидывая с себя Остролистую. Кошка не теряется и залезает ему на спину, подогнув лапы. — Тогда покатай меня, силач! Львиносвет напрягается, встает, делает пару шагов с Остролистой на спине и падает, подняв вверх столб пыли. Коты растянулись на земле и рассмеялись, смахивая слезы. — А я-то думал, что вы уже выросли, — ухмыляется Огнезвезд, — кто же знал, что вам все еще по шесть лун. Мне позвать ваших наставников? — Прости, деда! — в один голос говорят Остролистая и Львиносвет, снова взрываясь хохотом. — Они точно были со мной в одном помете? — ровным голосом спрашивает Воробей у Песчаной Бури. Кошка качает головой: — И не говори. Так, заканчивайте, мы уже уходим. Будете плохо себя вести, — она пародирует голос Ежевики, — останетесь вычищать подстилки старейшинам. Остролистая поднимается и сочувствующе хлопает стоящую рядом Вишнелапку по плечу: — Как же я рада, что уже стала воином. Вишнелапка, обернувшись, кидает взгляд на гору мха, которую нужно утрамбовать, и недовольно стонет. /// Искра, вернувшись домой с Совета, падает на свое место и отключается, даже не свернувшись в клубок. Сумрачный Лес встречает ее скрипом старых безлиственных деревьев и журчанием гнилой реки. Она едва не засыпает посреди драки, темнота давит на веки. И поэтому, когда тренировка подходит к концу, она не уходит домой, а приваливается головой к коре липы (если эту корягу, торчащую из земли, можно было так идентифицировать), надеясь чутка отдохнуть. И в этот момент она узнает о настоящих планах Звездоцапа. Его длинную пафосную речь она слышит отрывками, но «скоро», «племена», «смерть» и «пушечное мясо» распознает безошибочно. Дома она первым делом идет почему-то к сестре, — долго плачет, и не может унять озноб, сковывающий тело. Тобой воспользовались, тряпка, — звучит в голове голос Воробья. Голубка мягко вылизывает ей шерсть и не задает вопросов. А когда Искра встает и направляется к Огнезвезду, тихо шепчет: — Береги себя. (Слишком поздно.) /// Огнезвезд рассказывает племени о Сумрачном Лесе, о битве и о роли Искры во всем этом бардаке. Он просит ее подняться на его скалу — скалу предводителя, — и коты смотрят на нее, как на героя. Не надо, думает Искра. Я не герой. /// — Так, что ты думаешь об этом? — Прости? — Остролистая устало моргает, — отвлеклась на свои мысли. — Спрашиваю, что ты думаешь обо всем этом…война с Сумрачным Лесом…ну, ты знаешь. — Ох. Стараюсь не думать, вообще-то. Точу когти и отрабатываю боевые приемы — я не дам этим падальщикам перебить наше племя. — А мне страшно, — признается Пеплогривка, — не понимаю, как ты можешь быть такой смелой. Остролистая поднимает голову наверх и щурится от приторной белизны луны. — Я думаю, что если буду достаточно храброй в этой битве, — она запинается, — то смогу искупить свою вину перед Звездным племенем. Пеплогривка в шоке останавливается. — Что ты такое говоришь? Какую вину? Ты сглупила, эпатажно выступив на Совете (что, вообще-то выглядело довольно круто, но-) и все. Это был поступок растерянной и испуганной кошки, а не злодея. Ты не такая плохая, какой себя считаешь. — Я убила, — говорит Остролистая, но ее перебивают. — Он, черт возьми, заслужил этого! Он пытался убить тебя, твоих братьев и Огнезвезда! Предводителя племени! И если кто-то с этим не согласен, ему лучше не говорить это при мне, потому что я не дам тебя в обиду. Остролистая вскидывает голову, глотая воздух. Жар расползался по ее щекам. Жар. Хорошее слово. Но Уголек сказал об этом лучше, нет? Это похоже на глубокую рану, которая открывается каждый день, и кровь льётся на камни. Пеплогривка тянется к ней, но Остролистая замечает это и делает шаг назад. — Не нужно. Я не могу. Я лучше-лучше пойду в лагерь. Пеплогривка мягко опрокидывает ее на землю. — Прекрати убегать. Я это ненавижу. Оцени уровень опасности, думает Остролистая. Правильный ответ: смертельный. — Я почти вижу, как у тебя мыши скребутся в голове. Остролистая фыркает. Пеплогривка смотрит на нее глазами, с прелестной синевой которых никогда не сможет сравниться небо. Даже сейчас, в темноте, они отражали звезды и были похожи на море. Остролистая задержала дыхание. Это был тот самый момент, как перед погружением в теплые воды, когда тебя окутывает восторг и предвкушение. Секунду ты мнешься на месте, а после — делаешь глубокий вдох и ныряешь, отдаваясь этому чувству с головой. Пеплогривка нависает над ней, размахивая хвостом. Остролистая шумно сглатывает. — Я так привязалась к этому, — тихо говорит Пеплогривка. — К чему? — Твоему вечному альтруизму. Теплому смеху. Совместным прогулкам такими ночами, как эта. К влюбленности в тебя. У Остролистой в душе расцветает аконит. Слишком много времени упущено, слишком часто страх побеждал в ней. В солнечном сплетении сизым пламенем горит надежда, оттеняемая горечью. — Так, — тихо говорит Пеплогривка, — ты… (Не заканчивай это предложение, потому что если ты спросишь, я не смогу отказаться.) (Пожалуйста, спроси то, что хочешь спросить. Предложи, потому что я не смогу — ты же знаешь, правда?) — Станешь моей парой? — Да, — выдыхает Остролистая, и огромный камень с ее груди срывается прямо в пропасть. Пеплогривка касается ее носа своим и коротко мурлычет. Что-то горячее тугой змеей скручивается у Остролистой в животе. — Мы должны хотя бы попробовать, — наконец выдавливает она. — Да, — удовлетворенно кивает Пеплогривка. Остролистая думает, что теперь Пеплогривка отойдет, даст ей подняться и убежать к чертям — в одиночестве переварить произошедшее. Пеплогривка не дает ей уйти. Вместо этого, она проводит по животу Остролистой, и горящее желание формируется в идею. /// — Сколько осталось? — Мм? — Коршун рассеянно вылизывает грудку, — ты о чем? — О битве между живыми и мертвыми, — хмурится Искра. — А. Ты про это. Около двух недель, — Коршун странно морщится. — Разве ты не рад? Тьма, наконец, восторжествует. Коршун кивает, не удостаивая ее ответом. Они молчат некоторое время. Искра, в каком-то смысле, наслаждалась времяпровождением с Коршуном, когда Лес опустевал, и до рассвета едва оставался час. В эти минуты, они сидели вдвоем на тренировочной поляне и разговаривали обо всем, что могли вспомнить. Искра оправдывала себя тем, что тяжело не привязаться к тому, с кем бок о бок учишься убивать уже как пару лет. — Ты же понимаешь, что это конец? — говорит он. Коршун развалился под голым колючим кустом, щурясь и умываясь. Он перекатился на живот, так, чтобы посмотреть в глаза Искры, сидящей рядом. — В плане, что, все твои близкие или умрут, или будут захвачены в плен. От племен не останется ни-че-го. — Ты сейчас хочешь убедить меня поменять сторону? — Искра откровенно насмехается, хотя про себя отмечает, что иногда играть шпионку становится чертовски трудно. — Нет, — он жмурится, — не совсем. Просто хочу предупредить тебя, Искорка. — Не называй меня так. И не о чем предупреждать — я понимаю все риски. О своей бы шкуре лучше заботился. Коршун жмет плечами. — Не получается. Когда ты рядом, всегда пекусь только о тебе. Искра выдыхает через нос. Ленивый флирт херову-тучу-времени и намеки, абсолютно открытые, словно лежащие на вытянутой ладони (будто бы в немой просьбе: делай с этим все, что захочешь, Искра; делай с этим что угодно) в конце концов начали ее беспокоить. Хотелось предложить что-то взамен, но…нет. Нет, потому что это Коршун. Потому что это Сумрачный Лес. И, ну, война. Искра была очень хороша в придумывании отговорок. — Не хочешь мне что-нибудь сказать? — Искра смотрит Коршуну в глаза и привкус соли фантомом отзывается на ее языке. — Перед тем, как все закончится. Вообще, у Коршуна не красивые глаза, ни разу. Как и у всех обитателей Сумрачного Леса, белок у него черный, а радужка выделяется светлым пятном, и все это вместе выглядит очень неправильно. Неправильно, но притягательно и волнующе, как…как будто, ты стоишь на утесе и смотришь в пропасть. Или будто паришь над океанской бездной. Потому что Искра слушала рассказы Белки достаточно внимательно, чтобы знать: океан не голубой. Он не прекрасного бирюзового оттенка, он не светлый и не прозрачный. Океан коричневый, темно-синий, пурпурно-бурый, черный; он вобрал в себя все опасные цвета. Вот так чувствовалось смотреть в глаза Коршуну. Он улыбается. — Сказать что? «Я люблю тебя»? Зачем, потешить твое эго? — Искра усмехнулась, не ожидая услышать от него колкости. — Ты и сама все знаешь. Некоторые вещи не произносят вслух. — Ты даже не пытался, слабак. Откуда тебе знать, что бы я ответила? Коршун вздыхает и тоже садится. — Я знаю, потому что ты — это ты, а я — это я, и сколько бы мы с тобой не вели светских бесед, мы на разных полюсах. Искра открывает пасть и хочет что-то сказать, но внезапно Коршун повышает тон и продолжает: — Воинский закон, Искра, — его голос звучит отрешенно, а взгляд направлен в пустоту. — Что он говорит на мой счет? Не убей ради крови. Да будет милосердно сердце твое. А я убивал ради крови. Много, много раз. — Я провела здесь все свое ученичество, Коршун! — не выдерживает Искра, — я вдыхала запах этого места, пила из его гнилой реки, ходила по костям котов, которых я знала! Чем я теперь отличаюсь от тебя? Это как инфекция, и я знаю, что ты тоже это чувствуешь. Я заражена, я распространяю омертвение, куда ни приду. Коршун хищно скалится. Искра никогда не видела его таким. Это заставляет кровь в ее жилах кипеть. — Ох, так ты все еще не поняла? Да, ты приходишь сюда тренироваться, но я не думаю, что ты на самом деле жестокая. Скорее всего, после смерти ты попадешь в Звездное племя и навсегда забудешь это место. А я…я попаду в ад. А, ну да, я вообще-то уже в аду. Знаешь, что произойдет, если я не сдохну в этой битве? Моя ненависть корнями войдет в почву Сумрачного Леса и будет его питать. Я осяду здесь на сотни лун, пока не сгнию. Да, я уже в аду, но хуже того — ад давно поселился в моем сердце и стал мне домом. Не ставь себя на один уровень со мной, потому что, поверь, это не то, чего ты на самом деле хочешь, — он замолкает, а потом добавляет, уже тише: — Ты знаешь, какие зверства я совершал. Разве ты не напугана? Разве ты не должна быть напугана? К концу этой внезапной речи у Коршуна сбито дыхание, и в горле, кажется, стоит ком. — До завтрашней тренировки, Искра, — говорит он полузадушенно и, не дожидаясь ответа Искры, испаряется в воздухе. /// Война. Бессмысленное кровопролитие. Умные лидеры знали об этом (Огнезвезд, к примеру), но идиоты вроде Звездоцапа думали, что если умрет как можно больше котов, то это докажет правоту одной из сторон. Грач тащит Остролистую за загривок к пещере целителей, и у него в глазах сумасшедшая паника. Он ни на секунду не перестает тараторить: — Что мне сделать? Травы, я могу сбегать за травами! Или что-нибудь подержать! Что мне делать? Воробей не обращает на него внимания; отмахивается, как от назойливой мухи, обнюхивает рану Остролистой и старается действовать собранно, хотя Пеплогривка отлично видит, как у него трясутся лапы. — Боюсь, — говорит он шепотом, делая большие паузы между словами, — ей ничего…ничего не поможет. Воробей смаргивает скопившиеся в уголках глаз слезы. Он шумно сглатывает, понимая, что не сможет даже попрощаться с сестрой, потому что сейчас в нем нуждается слишком много котов. — Посиди с ней, — говорит он на ухо Пеплогривке, — до конца. Пожалуйста. — Тебе не нужно меня просить, ты же знаешь, — так же тихо отвечает она. Воробей благодарно кивает, начиная искать паутину для перематывания раны. — Пеплогривка, — Остролистая еле шевелит языком, — я просто хотела быть храброй. Я так хотела быть храброй. У Листвички, стоящей позади них, из груди вырывается сдавленный всхлип. — Заткнись! — взрывается Воробей, оборачиваясь на свою мать. — Заткнись и выметайся вон. И ты, Грач, тоже! Вы, блять, ничего не знали о своей дочери, не смейте портить ее последние минуты. — Нет, нет, — устало хрипит Остролистая, — можете остаться. — Нет, они не могут. Ты в моей пещере, Остролистая. Если тебе суждено умереть тут, то только под моим, блять, пристальным присмотром, тебе ясно? Ешь то, что я тебе дал и побереги силы. Листвичка горестно скулит, но уходит, Грач идет за ней вслед. Остролистая не жалуется. Пеплогривка улыбается. Среди всей этой неразберихи приятно видеть Воробья таким — злым, но собранным. Целитель накладывает еще несколько слоев паутины на рану, не переставая что-то шипеть себе под нос. — Не двигай головой. И не разговаривай. Пеплогривка, ты за главную, — Воробей берет в пасть пучок трав и спешит наружу. Пеплогривка ложится рядом с Остролистой, достаточно близко, чтобы чувствовать ее сбитое дыхание на своих щеках. Повязка, которую Воробей только наложил, уже пропиталась багровой кровью. — Я просто хотела помогать своему племени, — говорит Остролистая. — Хотела быть полезной. Искупить свою вину. — Ох, любовь моя, я знаю. И ты была храброй! Ты была очень, очень храброй, — горячим шепотом уверяет она Остролистую, — ты молодец, ты такая молодец… — Мне так жаль, я опять бросаю тебя, — скулит Остролистая, — я обещала тебе этого не делать. Пеплогривку передергивает. — Ты не бросаешь меня. Мы обязательно встретимся вновь, и я буду ждать этого. Слышишь меня? Я люблю тебя. Я люблю тебя. — Правда? — глаза Остролистой закрываются. — Конечно, — со всей искренностью отвечает Пеплогривка и прижимается к боку Остролистой. /// Коршун лежит в лагере Грозового племени, дышит свистящими выдохами, а отвратительные отверстия в его шее похожи на зыбучие пески. Плоть, видная из-под кожи, шевелится и испускает запах гнили. Ежевика, брезгливо вытерев лапу об траву, кивает Искре. — Дальше сама справишься. Ты молодец, что заманила его сюда, — говорит кот и кидается в гущу сражения. Искра не двигается. Она видит Коршуна отдельными фрагментами: синие глаза, большие лапы, небольшой шрам, уходящий за ухо, в то самое место, где шерсть становится мягкой-мягкой. Самый яркий кусок этой мозаики, этого витража — порванная в клочья шея, и кровь, бьющая из артерии. Он убил Остролистую, напоминает себе Искра. И, ну, она видела выражение лица Пеплогривки достаточно четко, чтобы осознать кое-что. Коршун у-ми-ра-ет, и почему-то Искра не может перестать прокручивать это слово на своем языке. Как мертвый может умереть? Видимо, пришло время узнать. Это нечестно, опустошенно думает она. «Что нечестно?» Не смерть Коршуна, не весь этот беспорядок. Ей нужно было больше времени. Почему все истории так быстро кончаются? Коршун поднимает на нее замыленный взгляд. Его улыбка, больная, вызывающая всполохи в пространстве за сердцем, обагрена кровью. Он выглядит как падший ангел, как божество. Белок его глаз все еще черный, но синяя радужка словно начала искриться и блестеть. (Это могло быть похоже на звезды, но Искра, в конце концов, не идиотка: звезды давно покинули Коршуна.) Он тяжело размыкает зубы (Искра невольно засматривается на острые крупные клыки) и произносит: — Я люблю тебя. То, что ему давно следовало бы сказать. — Я знаю, — в тон ему отвечает Искра. Коршун хмыкает. — Как я и говорил. Если закрыть глаза, то кажется, что это лишь очередная тренировка в Сумрачном Лесу, где они, даже не делая вид, что не привязались друг к другу, шутливо борятся (естественно, пока никто не видит). Но Искра не закрывает глаза. Она хочет запечатлеть его образ на подкорке своего мозга, вывести между глубоких борозд-извилин, вобрать каждой клеткой тела: Коршун, распластанный на земле, пугающе беззащитный, смотрящий на нее снизу вверх молящим взглядом. — Не медли. Помнишь, — он закашливается, — как я тебя учил? Никакой пощады. Искра отрешенно думает, что, вообще-то, он никогда ей так не говорил. — Зачем ты сказал, что любишь меня? — Потому что это правда. — Почему только сейчас? — она почти кричит. — Я думал, что тебе…тебе ни к чему мои чувства. Но, знаешь, перед смертью можно и немного побыть эгоистом. Искра захлебывается, тонет в своей боли. Это ужасно, это — тайфун в самом центре океана, где вихрь воды окутывает тебя с головой и не дает сделать ни вдоха, ни выдоха. Легкие горят от недостатка кислорода, а голова кипит и взрывается. Это — не поэтично и не красиво, это — больно-больно-больно, это так чертовски больно, что хочется умереть, лишь бы перестать это чувствовать. (Вы когда-нибудь слышали о «сухом» утоплении? Когда мы тонем, то задерживаем дыхание, пока не потеряем сознание. Независимо от того, насколько нам страшно, инстинкт не пропускать воду внутрь настолько силен, что тело попросту перекрывает горло. Это потрясающе. Мы не даем воде убить себя — о, нет. Мы делаем это сами. Может быть, это то, что делала сейчас Искра.) Она смотрит Коршуну в глаза, в самое сердце тайфуна. И выпускает когти. Если ты перережешь глотку убийце, то убийц станет больше или меньше? /// Пеплогривка лижет Остролистую в лоб. — Мы встретимся в Звездном племени. /// Искра четырьмя смертельными клинками всаживает когти как можно глубже в горло Коршуна. Ритмичный ток его крови, ощущающийся самыми кончиками пальцев, странно успокаивает. — Каково это — умирать во второй раз? /// — Я знаю, что буду жить в твоем сердце, — шепчет Остролистая, и ее дыхание останавливается. /// — Я умер уже очень давно, Искра. И, поверь, смерть — не самое страшное, — Коршун произносит это, его глаза похожи на космос. Синева исчезает, и теперь это просто черная бездна. Отвратительно. Завораживающе. Он улыбается последний раз — его дух вспыхивает и рассыпается в пепел. Искра выныривает на поверхность.