Elskan min

Федю накрывает постепенно, незаметно даже для него самого — образами в полусне, отпечатками прикосновений на теле, смехом и звуками незнакомой речи над ухом. Накатывает волнами колючих, точно пузырьки шампанского, эмоций и смутных желаний. У Арнора худые руки и ноги и уязвимый наклон шеи, выступающие косточки ключиц и острый подбородок, смешливый внимательный взгляд и неугомонный язык в уголке вечно приоткрытого рта. Он был бы немного похож на Костю Кучаева, если бы Костя тоже был сложным, как китайская головоломка, и запутанным, как некоторые тактические схемы Михалыча. Арнор замкнутый, но улыбается Феде искренне, толкается шутливо плечами и старательно повторяет по-русски ругательства. Арнор ходит в безразмерных шмотках: прячет острые локти и плечи под толстой тканью худи, запястья — в длинных рукавах, коленки — под гетрами. В какой-то момент Федя ловит себя на мысли, что с удовольствием бы забрался под эти слои руками, стащил лишние шмотки и сам очертил каждую выступающую косточку. С удовольствием поймал бы губами мелькающий кончик дразнящего языка. Осознание, как это обычно бывает, приходит, когда уже слишком поздно. Он уже медленно, точно в толще темных-темных вод, тонет в Арноре. Он бы, может быть, попытал удачу, но в этом есть одно «но». Это «но» — исландец ростом метр девяносто. Который всегда находится рядом с Арнором, тенью ходит за ним следом, беззастенчиво переплетает их пальцы и позволяет спать у себя на плече. Который точно верный сторожевой пес готов всегда прийти на помощь, защитить от всего и утешить. Который кладет широкую ладонь меж чужих лопаток и всем видом говорит: не твое. Федя не претендует на чужое. Федя знает — лучше отступить. Федя касается пальцами худых плеч, вмещая в эти мгновения допустимых прикосновений все свои недопустимые желания. Только легче не становится. Ему кажется, что он борется с обратным течением. Он отчаянно гребет к берегу, а его уносит всё дальше и дальше. Тренировки обычно помогают отвлечься, но вся команда сейчас на взводе после череды поражений, и это только закручивает напряжение сильнее. Гончаренко ходит мрачный по бровке, часто залипает в одну точку. Рядом потерянно маячит Костя с вопросительным, недоуменным взглядом. Чалова хватает только на то, чтобы взъерошить ладонью его торчащие во все стороны волосы. Перед Костей даже более стыдно, чем перед самим собой. В раздевалке Ванька Обляков рывками складывает одежду в свою сумку. Он тоже взвинченный последнее время, срывается на всех. Он хоть и не рассказывает, что у него произошло, но тени под его глазами почти такие же, как у самого Чалова. — Лучше попробовать и пожалеть, чем отказаться и пожалеть дважды, — говорит Обляков себе под нос, тихо так, с напором. Федя не уверен, что друг осознает, что говорит вслух, но все же осторожно замечает. — А если так будет лучше? У Ваньки глаза темные и несчастные. — Кому лучше? Он не замечает, как с затаенной тоской начинает ждать каждого, даже тренировочного матча, потому что время на поле — это время, которое он делит с Арнором. Хёрдур далеко в защите, а Федя рядом, и после гола Арнор первым делом кидается не к Хёрдуру, а к Феде — обхватывает тонкими, усыпанными родинками руками, жмется ближе, и его губы мажут случайно по уху, отчего у Феди внутри все переворачивается к херам и тает словно апрельский снег. Он вжимается на мгновение носом в чужой висок. Хочется просто вот так — и чтоб мир застыл хоть на минуту. Но этого, конечно же, не будет. Когда он поворачивается, он ловит на себе тяжелый взгляд Хёрдура. Пальцы, которые еще секунду назад прижимались к чужой пояснице, горят. И всё внутри Феди тоже горит пламенем в цвет Арноровых глаз. Он почти уверен, что Арнор всё знает. Понимает это, когда на поле, вместо того чтобы привычно обнять, Сигурдссон кладет ладонь ему на мокрый затылок и вжимается лбом в его. Его взгляд горячий, темный и вызывающий. Арнор смотрит пристально, будто в самую душу да в прицел снайперской винтовки. Это взгляд «протяни руку и возьми». Федя разрывает пространство между ними, чтобы не сделать чего-нибудь глупого, о чем он потом будет жалеть. Будет ли? — Федя, чего ты хочешь? Федины руки замирают над шнурками, когда Магнуссон садится рядом. Он поднимает взгляд на Хердура, чувствуя, как колотится сердце. — Не понял. Магнуссон смотрит на поле, будто там интереснейший матч, а не его одноклубники, расставляющие на газоне инвентарь для тренировки. — Чего ты хочешь от него? Федин желудок делает болезненный кульбит. Мозг лихорадочно пытается понять, что исландец хочет сказать своим вопросом. «Не трогай то, что принадлежит мне»? Да и… чего Федя хочет от Арнора? Он пытается подобрать слова: русские, английские, но ни одно не кажется подходящим. Чего он хочет? Он хочет, чтобы Арнор смотрел на него своими темными, внимательными глазами, хочет проследить руками и губами все его острые углы. Он хочет стать тем, рядом с кем Арнор не будет закрываться, а будет позволять смотреть на себя без барьеров и преград, как он делает это с Хёрдуром. Хочет класть свою ладонь меж чужих лопаток. Он облизывает враз пересохшие губы. — Я… я не знаю. Я правда не знаю… Он нравится мне. Хёрдур молчит какое-то время, отстраненно глядя на поле и чуть щурясь из-за солнца. А потом: — Ты ему тоже. Сильно. Федя зависает намертво. Скупые слова исландца бьют куда-то в самую грудь, под сердце, даже дыхание сбивается. Он медленно заканчивает шнуровать бутсы, усилием воли заставляя ладони не дрожать, а щеки не краснеть, и только потом снова поднимает голову. — И? Это все на что хватает слов. И дело не в словарном запасе, а в том, что он не доверяет собственному голосу сейчас. Магнуссон прослеживает глазами проходящего по бровке совсем рядом с ними Яку. — Я не хочу, чтобы ему было больно, — говорит он медленно, и Федя жадно ловит его сильно акцентированные слова, — И я не хочу, чтобы он был несчастным. — Я тоже, — выдыхает он быстрее, чем слова успевают оформиться в голове. Хердур, наконец, переводит на него взгляд — спокойный, оценивающий и как будто бы сочувствующий. Он, кажется, видит Федю насквозь с его сомнениями, и неспособностью связать больше пары слов, и трепетом в груди. Федя сглатывает комок в горле. — Слушай, я не хочу мешать тому, что есть между тобой и им. Я не претендую… — Он хочет тебя, — обрывает его Хёрдур, вот так просто и тяжеловесно, — Он хочет нас обоих. Я готов ему это дать. А ты? — Он хочет меня, — повторяет Федя по-русски, просто чтобы услышать еще раз. Хёрдур вдруг улыбается понимающе и задорно, и его широкая ладонь коротко сжимает плечо. — Подумай об этом. Федя думает об этом настолько усердно, что получает нагоняй от тренера и подъебку от Ильзы. Плевать. «Он хочет нас обоих». Два исландца в комплекте. Феде-то и одного слишком много. Но либо так, либо никак. Лучше сделать и пожалеть, чем отказаться и пожалеть дважды. — Я согласен, — говорит он Магнуссону где-то между упражнениями и старается не смотреть ни на защитника, ни туда, где свою часть упражнений выполняет Арнор. Хёрдур улыбается. В полутемной комнате тихо и тепло. Арнор стоит напротив, спрятав руки в одной из своих мешковатых худи, изучает внимательно и хитро. Магнуссон — тень за его спиной — замирает у самой двери, опираясь спиной на косяк. Сторожевой пес. Телохранитель. У Феди сердце в ушах колотится, пульс под двести. Неужели у него одного здесь ладони и шея мокрые от волнения? Неужели у него одного сжимается что-то в груди, когда он думает о том, что происходит и будет происходить? Арнор кажется чуть напряженным, но спокойным. А по Магнуссону так и вовсе не понять, о чем он думает. И только он, Федя, стоит как дурак в полном раздрае перед человеком, от которого уже так долго душа не на месте. — Федя, — голос Арнора, глубокий и тихий, вырывает его из круговорота волнения и вновь возвращает в тихую комнату, — Если ты не хочешь или боишься… Федя боится сейчас лишь одного — проснуться и понять, что это не по-настоящему. — Нет, — выдыхает он тихо и, наконец, заставляет себя пошевелиться. Он делает шаг вперед. Касается виска Арнора самыми кончиками пальцев, остро осознавая, что Магнуссон смотрит на них. Подушечка большого пальца скользит по скуле и замирает под острым подбородком, в сантиметре от полных приоткрытых губ. — Я никогда этого не делал, — признается он, — но я хочу. Арнор целует его первым. Просто тянется, прижимаясь ртом к его рту — Федя едва успевает почувствовать его дыхание. Он целует без нажима, очень целомудренно и мягко, и его ладони касаются Фединых щек. Чалова заводит с пол-оборота. Арнор издает короткий стон в его губы, когда Федя обнимает его обеими руками и прижимает к себе, но и не думает протестовать, только закидывает руки ему на плечи и послушно открывает рот под напором. Все месяцы, что Чалов себя изводил вдруг обрушиваются на него девятым валом и, наконец, утаскивают под воду. Он жадно исследует чужое тело руками, а рот языком, трогает руками везде, где может дотянуться от мокрого затылка до крепких ягодиц. Разрывает поцелуй, только когда дыхания уже совсем не хватает, и вжимается лбом в лоб исландца, как тогда на поле, стискивая пальцы на его бедре так, что самому больно. — Ты. Блять, ты. Арнор в ответ только стонет открытым ртом в его губы. Кажется, это становится сигналом для Хёрдура, до этого пассивно и молча наблюдавшего за ними. Он оказывается рядом в два шага — привычной тенью за худым плечом. Его сильная рука собственнически обхватывает Арнора поперек груди, но первая инстинктивная мысль — что он хочет забрать у него Арнора — мысль болезненная, колючая — оказывается ложной, потому что его горячая ладонь вдруг накрывает Федину на бедре Арнора, пригвождая пальцы к пальцам. Федя распахивает глаза, встречаясь взглядом с серьезным, прямым взглядом высокого исландца. Это, наверное, не должно возбуждать настолько сильно. Они стягивают с Арнора его мешковатый шмот в четыре руки — сам Сигурдссон ни черта не помогает. Только поднимает руки, чтобы выскользнуть из толстовки и футболки разом. Когда одежда оказывается в стороне, он слегка откидывается спиной на плечо Хёрдура, выгибаясь, и сверкает в сторону Феди косой белозубой улыбкой. — Ты думал об этом? О чем, думает Федя. О том, чтобы, не боясь, прикоснуться к его голому животу? О том, чтобы чувствовать на себе его горячий, неприкрыто вызывающий взгляд? О том, чтобы чувствовать жар его тела, зажатого между ним и Магнуссоном? Он вскидывает взгляд и читает свой ответ в глазах Хёрдура еще до того, как говорит: — Да. Улыбка становится шире. — Тебе нравится? Федя целует его снова — без прежней лихорадочности, долго и требовательно — вцепляясь при этом в предплечье Магнуссона. Он целует впадинку под проколотой мочкой уха, спускается поцелуями по изогнутой шее, прекрасно зная, что в это время Хёрдур точно так же прижимается ртом к скуле Арнора с другой стороны. Их руки сталкиваются на чужом теле. Сигурдссон, кажется, совершенно теряется в их прикосновениях. Стонет неприкрыто, кусает губы, царапает короткими ногтями Федину поясницу и шею, когда Чалов спускается поцелуями ниже. А потом Федя слышит: — Komdu hingað, elskan mín. Федя смотрит, как они целуются — медленно и глубоко. Он почти уверен, что этот образ не уйдет из памяти никогда — властные пальцы Хёрдура под острым подбородком, его полные губы на губах Арнора, светлые, сомкнутые ресницы у обоих, ласковое и не требующее перевода «elskan». Когда Арнор распахивает глаза, они темные, как штормовое море, и такие же жадные. — На тебе слишком много одежды, — шепчет он Феде непослушными, зацелованными губами. Тот кивает. Поцелуи, скольжение кожи о кожу и шорох одежды, неразличимые слова на исландском — не то ругательные, не то ласковые — короткое Федино «блять», когда он запутывается в штанах. Кровать чуть скрипит под тройным весом. У Феди уже стоит до боли сильно, член прижимается к животу. Арнор — зрачок на полрадужки, припухшие губы — вдруг мажет пальцами по его животу и накрывает ладонью, дрочит Феде медленно, со вкусом, не отрывая блестящих, почти искрящихся глаз от Фединого лица. Хорошо, пиздец. Если он продолжит, Федя кончит слишком быстро, и это будет до безумия обидно. Он не врал, когда говорил, что никогда этого не делал. Было, но не так. Было украдкой, было щемяще-нежно, было чуточку больно. Были худые Костины запястья и его пылающие от стыда щеки. Еще было тихое «Только не говори никому», о котором он не любил вспоминать, потому что человек, сказавший это, не вспоминал и был вполне без этого счастлив в своей Европе. А так открыто, так беззастенчиво жадно, так нагло — никогда. Хёрдур, кажется, единственный из них троих, у кого мозги еще не совсем в отключке. Он тянет на себя послушного Арнора, одним движением ладони по пояснице вынуждая его встать на колени и локти на разворошенной постели и уткнуться носом Феде в пах. Мокрая челка щекочет Феде живот, когда Сигурдссон вскидывает голову. Это всё просто слишком. Властные движения Магнуссона и его широкие ладони на чужой заднице, жаркий взгляд Арнора исподлобья и приоткрытый манящий рот, их тела, голые руки, и ноги, и плечи — всё это чересчур, и когда губы Арнора мажут влажно по его члену, прежде чем накрыть, Федя лишь смыкает ресницы и стонет, запуская пальцы в его мокрые светлые волосы. Худое тело Арнора пробивает дрожью, когда Магнуссон в первый раз толкается внутрь него скользкими пальцами. Он стонет, сильнее сомкнув губы в кольцо вокруг Фединого члена, отчего Чалова прошибает острым наслаждением от макушки до пальцев ног. Нет, слишком рано. Он хочет не только рот Арнора, он хочет его всего, он хочет довести его до грани и последовать за ним. Больше всего сейчас хочется толкнуться дальше в горячий рот, но он осторожно отстраняет от себя исландца, заглядывая в искаженное наслаждением лицо. — Тише, — шепчет по-русски, не особо осознавая этого, — Иди сюда. Хороший. Тише. Сейчас. «Elskan» рвется с языка. Он целует Арнора мягко, жадно и мокро, раскрытым ртом, прикусывает его и без того припухшие губы, толкается языком, пока его рука ласкает возбужденную плоть. Арнор снова оказывается растянут между ним и Магнуссоном, и каждое движение пальцев Хёрдура прокатывается дрожью по его гибкому напряженному телу и отзывается в костях у Феди. Это завораживает: Магнуссон использует только пальцы и язык, а Арнор звенит в его руках точно чистейшее стекло. — Пожалуйста, Федя, — темные глаза, шепот в самый рот, — Я знаю, ты хотел этого. Я видел это каждый раз, когда ты смотрел на меня… ah- helvítis! Fjandin hafi…Ríða mér. Хочу почувствовать тебя в себе. От этого шепота у Чалова крышу срывает. От него и от темного, блестящего взгляда наблюдающего за ними Магнуссона. Арнор без сопротивления позволяет уложить себя на спину, разводит ноги, наблюдая из-под ресниц и тяжело дыша. Федя прижимается на мгновение губами к его колену. Вот это сделать хотелось едва ли не с первого взгляда на тонконогого исландца. — Не заставляй его ждать долго, — с усмешкой советует Хердур, устраиваясь рядом. Его пальцы отводят ласково прилипшие пряди у Арнора со лба, гладят скулы и щеки. «Я уже заставил нас обоих ждать слишком долго,» — думает Федя, но эта грамматическая конструкция слишком сложная, чтобы сейчас строить её вслух, и он просто тянет ногу Арнора вверх и толкается в его тело. Арнор запрокидывает подбородок и распахивает рот в беззвучном стоне, цепляется руками за Хёрдура. Его горячее и узкое тело впускает постепенно, и Федя не хочет торопиться, но и ждать не может — въезжает до конца. Вот так — точно не было. Вот так — хер знает, будет ли еще когда-нибудь. — Федя… Komdu… Он слышит, как Хёрдур говорит что-то неразборчиво-ласковое на исландском. Что бы это ни было — Федя согласен. Он двигается сначала короткими толчками, потом более размашисто, отводя бедро Арнора сильнее, раскрывая его перед собой. Слышит короткие, низкие стоны юного исландца и краем глаза видит кольцо его пальцев вокруг напряженного члена Хёрдура. Запоминает, как выглядит красивое лицо Арнора, когда он на грани, когда Федя настолько глубоко внутри его тела, насколько возможно, когда он выплескивается себе на живот с жалобным стоном и сжимается вокруг него так хорошо и… Последней каплей становится широкая ладонь — та, которая весь это вечер направляла и держала только Арнора, ласкала и успокаивала его — которая вдруг мягко ложится Феде на мокрую шею, сжимает кожу, после чего впутывается в волосы на затылке, одновременно ласково и жадно. Покровительственный, поощрительный, слегка собственнический жест, от которого все тело окончательно затягивается в тугой узел. Федя знает, что Магнуссон сейчас улыбается. Федя знает, что ловкие пальцы Арнора сейчас подводят его тоже к самой грани. Федя стонет низко и наконец кончает в горячее нутро. Он приходит в себя, как будто выныривает на поверхность. В голове и теле полный хаос. Он и Хёрдур молча приводят в порядок себя и вымотанного, сонного Арнора, который даже не пытается шевелиться и лишь тяжело дышит. Федя, не удержавшись, целует его в уголок губы и щеку. И что теперь говорить? «Спасибо, что позвали, был рад присоединиться, можем повторить»? — Я пойду, — наконец, говорит он осторожно. Магнуссон на это лишь вскидывает брови, безмолвно глядя на него. Федя не очень понимает, что это значит. — Hvert í fjandanum ertu að fara? — бормочет Арнор. Это еще непонятнее. — Он спрашивает, куда ты собрался, — переводит Хердур. И добавляет уже от себя, — Оставайся. Федя сглатывает. — Хорошо. Они ложатся рядом с Арнором по обеим сторонам, рука Феди у него на животе, рука Хёрдура — на бедре. Федя смотрит на его красивый профиль, выводя расходящиеся круги большим пальцем по его коже. Мерным морским прибоем на него накатывают усталость и умиротворение, которых не было так давно. Он вздыхает и произносит еле слышно, пробуя на вкус незнакомые звуки. — Elskan mín. И закрывает глаза.