«hush» — miss a
чимин в который раз за этот месяц приходит в давно пустующую гостиную, полностью обходит её, осматривает оставшиеся стоять на тех же местах совместные фотографии, где все безмерно счастливы, улыбаются и громко смеются, обнимаясь, сдувает пылинки, хотя в прошлые разы делал уборку, с книжных полок стоящего в самом углу шкафа и грустно усмехается. отодвигает тяжёлые шторы винного цвета, впуская в богом и ими обоими забытое место лучи яркого летнего солнца, и садится в мягкое кресло с ногами, утопая в нём, как прежде. но сейчас всё совсем не так — рядом с ним не сядет чонгук, не раззожёт камин, не подаст кружку с какао и не расскажет события дня. не заставит спать, до этого не обращая внимания на ночное время, не укроет одеялом в комнате, не ляжет рядом и не прижмётся ближе, целуя в тёмную макушку или затылок, вдыхая любимый аромат цитрусов. а на утро не разбудет, повторяя ночные жесты, не отвлечётся на время от работы и не пообещает вернуться сегодня пораньше, урвав для него свободный часик. если крупно повезёт, и босс окажется в хорошем настроении, то и вовсе целую парочку. чимину печально и одиноко от мысли, что они потеряли всё это из глупости, забыв о чувствах и эмоциях друг друга. он глубоко погружается в воспоминания, прикрывая глаза и наслаждаясь наступившей тишиной. несколько месяцев назад этот дом, купленный на общие деньги общими усилиями, полностью опустел без надежды на скорейший возврат хозяев. чимин выпадает из реальности на время, не отвечает на тревожные звонки и сообщения тэхёна или хосока, что ищут его, велят вернуться и объяснить, что за чертовщина с ним творится несколько недель. но он упрямо молчит, шепчет, что его дом частично здесь. вторая же половинка исчезла, переехав в другой город — кёнджу, кажется, давно мечтая там побывать, — и разорвав все связи. его можно понять, но для чимина эта задача оказывается непосильна. он, хоть и переставляет себя на «другой лад», слепо ожидает чуда и в последнее время часто посещает заброшенный дом. в котором осталась душа и причина к существованию. в котором столько недосказанностей, обещаний любить, слов поддержки и заботы утонуло, впитавшись, словно губка. и именно чимин стал причиной всего этого, именно он всё и разрушил. когда человек не желает и не хочет мириться с занятием или работой любимого, то начинает устраивать частые скандалы, сильно ревновать и делать всё возможное, чтобы тот был только с ним. и чимин стал таким же, хотя обещал и себе, и чонгуку, что не станет ревновать и просить сделать тяжёлый выбор: хобби или он сам. сейчас ему хочется вернуть неумолимо бегущее время вспять и стать опорой для чонгука. какой он не смог стать, предпочитая этому глупую необоснованную ревность. и из грустных размышлений отрывает телефонный звонок от юнги, который церемониться не станет и матом в смс покроет, и в разговоре пошлёт на все эротические стороны. тем более, хуже станет, если чимин ему не ответит и сам пошлёт во все тяжкие и далёкие. он роется в карманах чёрной кофты в поисках телефона, а когда находит, то всё равно думает: ответить ли? слушать после этого вагон и маленькую тележку жизненно важных наставлений и очень полезных советов? и отвечает, зная, что друзья весь мир на уши поднимут, если не он не примет звонок. — какого хрена ты исчез? тэхён мне все мозги проел, что тебя дома нет, а хосок, сидя рядом, — юнги не рычит на него, не пытается задушить через трубку, не плюётся ядом и даже говорит, как с адекватным. либо что-то случилось, либо рядом хосок, который не только мозг вынес, но и накапал на них, чтобы вёл себя спокойно. и чимин часто поражается тому, как они друг друга то останавливают от мощных ошибок, то усиливают для совершения подобной ерунды. он сам почти никак не влиял на чонгука, да и вряд ли когда-нибудь сделает это. шансов просто нет. — я скоро буду дома, — с языка едва не срывается «хотя я уже здесь», но эта информация для друзей окажется бесполезной. они только во главе с тэхёном устроят уроки того, что не нужно оглядываться назад и ворошить прошлое, как бы этого человек не хотел. что было там, уже сейчас не вернуть. — хорошо, — ему отчётливо слышно, с какой лёгкостью юнги выдыхает и шёпотом благодарит бога за подаренную возможность выжить в окружении «одних лишь идиотов». — отзвонись, когда приедешь. иначе я пущу на тебя тэхёна, и он съест тебя. без твоего разрешения. чимин кивает, поджимает губы и часто моргает, отгоняя непрошенные слёзы прочь. он рад, что в его жизни после расставания появились те, кто помогли избежать долгой депрессии и желания вскрыться из-за недостатка любимого человека рядом. — ладно, я отключаюсь. хосок передаёт, что тэхён тебя всё равно съест. так что поторопись, — юнги напоследок хмыкает и тихо смеётся, предвкушая зрелище со злющим другом и невинно опоздавшим на пару мгновений чимином. судьба над ним определённо смеётся — сначала парень кидает, а потом друг голову откусывает за некомпетентность.***
чимин оказывается очень даже прав относительно чонгука, когда, листая новостную ленту твиттера, натыкается на занимательную статью. «молодое дарование покоряет сердца критиков и любителей искусства». чонгук на выставке продал свои работы и заработал большие деньги, которые копит на поездку по миру. учитывая тот факт, что определённая сумма уже есть. а раньше это всё казалось заоблачной мечтой, и до неё просто невозможно долететь одним только «хочу». а от огромного количества чонгука в мыслях чимин хочет либо головой об стенку стукнуться, чтобы заработать амнезию, либо разыскать его в чужом городе и вернуть обратно себе, либо съездить в их общий дом на самой окраине пусана. может, и остаться там на денёк-другой, чтобы отдохнуть от шумной компании в полной и немного одинокой тишине. как и он сам, какая ирония. он, подобно урагану, носится по всей квартире, ища карточку с деньгами и ключи от машины и дома. а найдя всё необходимое, уходит, говоря тэхёну, что снова надолго и можно не ждать к ужину, не отвечает на вопрос: «куда?» и летит в сторону лифта. сердце бешено колотится в грудной клетке, просит выйти без остановки, а дыхание сходит на нет. чимин головой упирается в стену лифта, спускаясь на первый с двенадцатого этажа в полном одиночестве, прикрывает глаза и устало трёт виски, морщась. с ним явно что-то не так — частое посещение ставшего чужим дома, постоянные секреты от друзей и короткие разговоры по душам. он всё реже спит по ночам, и меньше ест. наверное, он чем-то заболел, и стоит обратиться за помощью к врачу. но сам чимин прекрасно понимает, что дело не в болезнях, — ему просто снится чонгук, мерещится его ласковый голос и руки, обнимающие поперёк живота в кровати и крепко прижимающие к себе во время готовки. в которой тот вообще не силён. — признайся хотя бы себе, что скучаешь по чонгуку, — внезапно хриплый голос гулко отдаётся от стен эхом, сводя с ума сильнее. чимин втягивает воздух через нос, покачивается на пятках в такт движений лифта и выходит, когда тот замирает, с жутким скрипом, так и говорящем: «я когда дождусь ремонта?», открывая двери. зрелище жуткое, поэтому он спешит к выходу из здания. дальше всё идёт, как в ускоренной версии съёмок дешёвого американского фильма, — чимин бежит до гаража, садится в свою машину, не забывая перед этим рукой по крыше провести и красавицей назвать, потому что слишком много денег на неё ушло при покупке, и заводит мотор. тихое рычание мгновенно успокаивает; он с силой сжимает руками руль и кладёт на него голову. и после этого сам себе задаёт важный вопрос: если чонгук в далёком прошлом, то почему посещение их дома вошло в привычку? почему так сложно выкинуть образ любимого? хотя прошло всего семь месяцев, и чимин самостоятельно понимает, что это даже неудивительно. для этого просто нужно немного больше времени. он приходит в себя окончательно, выезжает из гаража на дорогу и несётся на всех скоростях, забывая о всех правилах дорожного движения, игнорируя важные предупреждения, «слушая» мат позади в свою сторону, по нужной полосе до дома на окраине. если там есть ответ хоть на один вопрос, то нужно найти их во что бы то ни стало. чонгук сам порвал с ним, связи пропали по переезду в кёнджу. когда в его жизни появилось так много «если»? и снова очередная волна вопросов, уничтожающих медленно, но верно, и доставляющих массу неудобств. чимину срочно нужны ответы, спокойствие и тишина. и всё это может дать только чужой после ухода чонгука дом. кажется, вселенная начала крутиться вокруг только этого имени, когда чимин бесповоротно влюбился в его обладателя. в глаза, в улыбку, в голос, в запах. в сильные руки, в тонкие переплетающиеся венки, в сердце, что тоже билось ради него. синхронно с его сердцем, словно одно целое. во всего чонгука сразу. так, стоп. пора прекратить это, иначе не долго так в аварию попасть и лишиться всяких этих возможностей часто вспоминать бывшего, посещать их общий дом и в полном одиночестве страдать. чимин на мгновение отвлекается от дороги, время смотрит на наручных часах, отодвигая край серого кардигана, и просит тэхёна зря потом не сердиться — сегодня он точно останется на ночь в доме. и это не обсуждается, увы. ни в надоедоливых сообщениях, ни в громких разговорах, во время которых обязательно произойдёт выяснение отношений. сумерки медленно опускаются на город, бережно окутывая последними лучами догорающего солнца, поэтому смысла посреди ночи возвращаться в квартиру — нет. да и будить тэхёна не хочется. пусть бедный ребёнок, который, кажется, живёт не с чимином, а на работе, нормально поспит. такова суровая реальность, и ведь не сразу привыкнешь. по крайней мере, им обоим долго приходилось это делать. чимин включает радио на своей новенькой магнитоле — подарок на первое апреля от старшего брата — и подпевает играющей песне. как давно не крутили хиты miss a. «hush» очень нравилась чонгуку, он буквально сходил с ума из-за неё. и плакал, когда группа объявила о своём расформировывании. а сам чимин улыбался мило только, пел вместе с ним и грустил из-за лирики. недалеко виднеется их дом в один этаж, с ранее очень красивой и очень густой зелёной лужайкой. только вот она заросла всякими сорняками. чимину это сильно напоминает его собственное сердце. он и хмыкает невесело из-за сравнения, останавливает машину возле резных ворот, по поводу которых при покупке шёл нешуточный спор: брать такие или вообще поставить пару досок и остаться довольными таким раскладом. но упрямства ему не занимать, поэтому у дома забор из металла, а не крашенных дохлых дощечек. не позориться же из-за того, что почти все накопленные деньги ушли на дом. чимин прыскает от смеха и выходит из машины, расправляя образовавшиеся складки на бежевом пальто. выходя, нет, вылетая из своей многоэтажки, он даже не понял, какой на улице непривычно холод. кутается сильнее в одежду, легко открывает ворота и заходит во двор. второй месяц бесполезных посещений; второй месяц непонятного ожидания; второй месяц нервотрепаний. чимин ёжится от уличного мороза и спешит к главному входу. ловко справляется с дверями и осторожно, как в первый раз, входит внутрь. ничего не изменилось с первого и последнего визитов, только чище в разы стало. будто кто-то пришёл сюда и прибрался, чтобы сделать дом вновь пригодным для жизни. призрак поселился здесь, что ли? он бесшумно смеётся со своей бурной фантазии, разувается, наступая носком кроссовка на пятку, и, как можно тише, топает по узкому коридору — важный инстинкт самосохранения пока что в нём присутствует. заглядывает по пути на кухню, никого не обнаруживает, и спешит дальше. ванная сразу же после гостиной, так что придётся сначала осмотреть её, а потом идти дальше. но в дверном проёме комнаты застывает с открытым ртом, широкими глазами, словно перед ним мастерски призрак пляшет хип-хоп и делает приглашение сделать это вместе. ведь на потрёпанном диване, доставшемся ещё от родителей чонгука, в наушниках и с книгой в руках сидит сам хозяин. на коленях лежит белый плед, который чимин привёз совсем недавно как раз для этого же самого, когда дома будет холодно, так как отопления вообще нет. он слова вымолвить не может, в горле пересохает, требуя срочно воды или чего покрепче, чтобы понять: это реальность или результат фантазии, давно оказавшейся больной. а чонгук только сейчас замечает присутствие постороннего в гостиной, поднимает взгляд с книги на двери, снимая свои наушники, и тоже впадает в ступор. что происходит? — чимин? — имя слетает с губ вместе с тяжёлым и удивлённым выдохом. чимин сглатывает образовавшийся в горле комок, неуверенно кивает, держа рукой дверной косяк. ещё немного, и он точно упадёт в обморок от осознания. чонгук тоже вернулся в этот дом. но для чего? чтобы вспомнить прошлое или забрать оставшиеся картины? почему-то, именно ко второму варианту склоняется чимин, ведь не он сбежал отсюда в тот же день, когда бросил парня, в кёнджу. — чонгук? зачем ты пришёл сюда? — вопрос интересный, и задать его хочется в первую очередь. потом уже устраивать допрос с пристрастием, на котором либо всё, либо ничего. третьего не дано. — забрать последние картины. я хочу выставить их на продажу одному своему клиенту, который оценил мой труд по достоинству, — чонгук хмурится, а чимин почти сдерживает порыв засмеяться. правда не от радости и веселья или того, что догадка оказалась правильной. в низком от долгого молчания и чтения голосе послышались укоряющие нотки. конечно, он ведь не стал тем, кто был бы главным ценителем чужого искусства, а постоянно ревновал ко всем и ставил в неловкое положение. чимин, наконец, отмирает и, пряча глаза от внимательного и изучающего взгляда, пробирающего до самых костей сквозь слои одежды, оглядывается. во всей комнате порядок, который он делал несколько раз, приезжая сюда. он, какой бы ужасной его судьба не была, свиньёй не стал. простите, не в его смену. — а ты для чего пришёл сюда? — чонгука берёт любопытство, хотя на разговор до этого он настроен не был и смотрел на бывшего волком, а после меняет гнев на милость и наблюдает за тем, как чимин подходит к креслу, стоящему дальше всех от дивана. — я просто приехал сюда, — он пожимает плечами, снимает пальто и вешает его на спинку, садясь в кресло. в прошлые разы он сидел совсем не здесь, но находиться к чонгуку ближе, чем на два или три метра, нет абсолютно никакого желания. ему хорошо здесь. — после того, как увидел новости про художника чон чонгука. я счастлив за тебя. между ними повисает неловкая тишина, которая неприятной тяжестью давит на плечи обоих. чимин ощущает жуткую потребность в разговоре, но вид чонгука требует противоположного. он вновь надевает наушники, включается в сюжет книги и полностью отстраняется, словно выстроил вокруг себя невидимую стену. экран телефона ярко светится, чимин порывается сказать об этом, но чонгук поднимает руку в воздух, призывая к молчанию. — ты должен понимать, — когда телефон замолкает, перестав оглушать больно режущей по ушам вибраций, как самый ужасный во всём мире звук, он сжимает губы в тонкую полоску и продолжает, — что я обижен на тебя, хотя прошло уже семь месяцев. ты прощён, но обида яро кипит во мне сейчас, — говорит чересчур медленно, тихо, растягивает слова, а потом добивает одним предложением: — поэтому давай дальше без слов: я хочу побыть в тишине, ведь основной целью было именно это. как и у самого чимина. чёрт. даже спустя время их поток мыслей направлен в одно русло. обоим нужен покой, им не надо проблем и лишних потерь бедных нервов, не имеющих полезной привычки восстанавливаться. чимин откидывает голову на спинку кресла, утопает в нём, как и в чувствах к чонгуку. они будто просыпаются от семимесячной спячки, в которую впали по причине разрыва отношений, и начинают жить внутри с новой энергией и силой. чонгук и сам подливает бензина в огонь, бросая в его сторону короткие взгляды. но всё равно читает книгу; её названия не увидеть из-за длинных пальцев, закрывающих верх обложки. аккуратно листает страницы, стараясь не порезаться об их острые края и вчитываясь в содержимое. чимин мог бы сказать, что они снова окунулись в то прошлое, которое часто вспоминают, но упрямо не желают возвращаться. ведь тогда совсем не эта атмосфера витала в воздухе — дышать было легко, комната наполнялась домашним теплом и их, на двоих, любовью. а сейчас холодно и не совсем приветливо; сейчас хочется вернуться в квартиру к тэхёну, сесть на диван с попкорном, пиццей и колой в руках, включить какой-нибудь сериал и пригласить к себе на посиделки хосока с юнги, которые обязательно притащат с собой ещё еды и откморят до состояния колобка с красивой или тощей задницей. — да выключи ты его! или ответь! достал уже, — он не выдерживает, взрывается, как сверхновая, когда телефон чонгука звонит в третий раз. тот рычит в ответ: «не указывай, что делать», но послушно отключает и вибрацию, а после и сам гаджет, убирая от греха подальше в карман валяющейся рядом толстовки: — прости. чимин слышит, что говорят это через силу, переступая себя и свою гордость, но плюёт с высокой колокольни и укутывается в пальто. был плед для тепла, а теперь нет и его. зато есть ужасный холод и вероятность слечь с простудой или чем хуже: — всё нормально. он прикрывает глаза и понимает, как устал за сегодняшний день. работа выматывает физически, и неожиданная встреча с чонгуком сначала выбивает из прежней колеи, а после вообще изнутри убивает. заснуть сразу не выйдет по причине нахождения бывшего всего в паре ничтожных метрах; запах дорогого парфюма сводит с ума, а еле слышимая музыка, доносящаяся из наушников, отлично способствует этому. чёрт. если остаться здесь, то можно заработать себе, помимо болезни, и путёвку в один конец в психиатрическую больницу. туда попасть нисколько не улыбается. и чимин, вычёркивая из своих планов оба эти пункта, засыпает под размеренное дыхание чонгука, пытаясь повторить за ним и успокоиться. разве у него в груди нет похожего желания? всё-таки закрыть глаза на собственные слова и начать общение спустя двести четырнадцать дней?***
— я переезжаю обратно, — чимин сразу всех предупреждает о том, что решается вернуться в тот заброшенный, пусть и прибранный, дом на окраине пусана в надежде, что снова получит спокойствие и тишину. вещи у него давно собраны, договор с машиной на их перевозку заключён. теперь осталось выбрать день, съехать со съёмочной квартиры и оставить тэхёна одного платить за неё, проживая в полном одиночестве. он не говорит никому из друзей, что видел там чонгука, поэтому решает вернуться туда именно из-за этого, ожидая встретиться ещё раз. парни пугаются внезапному порыву, но молчат и поддерживают решение. они обещают помочь в уборке, навещать ежедневно после работы и покупать много вкусняшек. а чимин улыбается натянуто, говорит, что дом полностью готов для переезда, вгоняет словами в ещё большее недоумение. и молчать предпочитает, как и последние полтора месяца, проведённые в том доме. ему это решение с трудом далось, но до сих пор тлеющий уголёк надежды в душе не гаснет. и это придаёт нужные силы. — не расскажешь, почему так внезапно? — юнги, как самый старший из друзей, делает неоднократные попытки узнать правду и после разболтать остальным, давая обещание обратного, но ничего не выходит. чимин молчит. всячески шутит на тему, что «не бросать же дом без присмотра», отнекивается от расспросов и по возможности игнорирует, ссылаясь на работу или усталость. он просто хочет встретиться с чонгуком, извиниться за собственную глупость и вернуть его. только дайте эту соломинку утопающему и возможность за неё ухватиться, как за единственное своё спасение. а потом чимин сдуру садится за руль и едет домой. несётся по дороге, материт пробки на самых важных перекрёстках и ждёт, когда это всё прекратится. он не знает, зачем спешит туда так сильно раньше назначенного времени, но что-то просто тянет к себе. и возникшей «силой притяжения» оказывается чонгук, решивший посетить это родное место. чимин снова замирает в дверях, не в силах пошевелиться, ведь судьба собственноручно хочет свести их обратно. он неловко здоровается, кусает губы и проходит в гостиную. а чонгук, сидящий на подоконнике у окна, холодно и напрямую спрашивает: — что ты здесь делаешь? снова? чимин хочет провалиться сквозь землю, видя в карих глазах напротив полное безразличие, и на ватных ногах шагает к нему. он не отдаёт отчёта в действиях ни себе, ни ещё кому-то, толкает его в бедро и в своём пальто садится рядом. вроде, и боится его порвать, а, вроде, и плевать очень сильно. — я переезжаю сюда обратно, — шепчет совсем тихо, слышит ответное хмыканье и смотрит сквозь стекло на задний двор дома. когда-то они любили устраивать там посиделки с чаем и разговорами по душам. а сейчас там также тоскливо, как и во всём доме. — я думал, ты сразу выставишь наш дом на продажу, — честно признаётся чонгук, удивлённо поджимая губы и ноги под себя сильнее, словно старается ото всех спрятаться. — а я думал, что ты приехал в прошлый раз сюда, чтобы забрать картины, а не укладывать меня на диван, укутав в плед. на деле же это было просто для того, чтобы побыть в тишине и вспомнить всё, — чимин не злится. почти. но второй раз чонгук глупостью и плохим воспитанием выводит из себя. а тот смотрит удивлённо — его желание так легко понято. а ведь и правда, картины, что висели на стенах по всему дому, так и остались на своих местах совсем не тронутые. ему просто требовалась капля уединения, которую он мог получить, только приехав домой. — на самом деле, я приехал к родителям. но решил и сюда заехать, пока живу в пусане, — чонгук утыкается лбом в окно, в его холодную и твёрдую поверхность, выдыхает горячий воздух на стекло и рисует непонятные узоры. чимин резко хочет назвать его ребёнком, убрать с глаз чёлку, дотронуться до щёк, очертить контур скул и поцеловать в губы. но он не делает из всего этого, лишь шепчет дрожащим голосом слабое извинение, которое хотел озвучить каждый день. особенно, когда они снова встретились спустя семь месяцев. а чонгук теряется, смотрит испуганно, вдох-выдох делает и тянет его за руку на себя, крепко прижимая к груди. чимин впервые за долгое время рыдает рядом с ним, а не в подушку по ночам, когда особо тяжко и плохо. таких времён было достаточно много. — прости, чонгук, я такой идиот. я знаю, что поступил ужасно. я не осознавал в то время, что творю. прости, пожалуйста, — он шепчет сквозь плач, задыхается в слезах и сжимает в пальцах чужую толстовку. он отмечает, что одеколона в этот раз нет, а одежда пахнет мылом с нотками чего-то сладкого. смесь очень приятная, но руки, сжимающие плечи, ещё лучше. чонгук в ответ обнимает только сильнее, дарит ощущение заботы и поддержки, и ничего не говорит. знает, что слова утешения в данной ситуации не нужны и абсолютно бесполезны. — ты ведь знаешь, что я простил тебя давно, — зато произносит на ухо то, что нужно, устраивает руки на талии, чтобы было удобнее и гладит поясницу, иногда поднимаясь вверх по спине. проходит около часа, пока чимин не прекращает плакать и не извиняется за устроенную сцену. чонгук отрицательно мотает головой, шепчет про то, что это лишнее, и не отпускает из объятиях, когда из его рук пытаются выбраться. от окна холодно, и бок уже замёрз, но признаваться в этом он не спешит, потому что обнимать приятнее намного. — я простил тебя спустя месяца два. запоздало понял, что в ссоре виновен был и я, ведь часто пропадал в студии, но обида накатила всё равно. никогда не думал, что ты поставишь мне условие, из-за которого я сорвусь и разорву наши отношения, — чимин молчит, затаив дыхание, пока чонгук слишком много говорит и после сам извиняется, вгоняя в большой ступор. они оба виноваты в том, что крупно поссорились и разошлись по разные берега одной реки, а потом страдали от собственной глупости. — мы оба идиоты, — подводит итог всему чимин и сипло смеётся, поднимаясь чуть выше и пряча лицо в плече. — можно поцеловать тебя? — спустя десять лет просьба тихая чонгука о подобном повторяется, и это сводит с ума. чимин отодвигается от него чуть-чуть, счастливо улыбается, стирает со щёк почти высохшие дорожки слёз и кивает. чонгук бережно пальцами берёт его подбородок, обводит контур нижней губы большим пальцем и ближе наклоняется. пушистые ресницы чимина дрожат в такт частому и сбившемуся дыханию, а взгляд изучающе, словно в первый раз, бегает по лицу. и оба в раз не сдерживаются, сталкиваясь губами в яростном поцелуе. соскучились. друг по другу за столько месяцев. это был их первый раз, когда они сделали перерыв на большой срок, когда расстались из-за глупости. чимин обхватывает ладонями шею, жмётся доверчиво ближе, а чонгук кусает губы, зализывает места укусов и стаскивает с плеч пальто. под ним только белая рубашка, которую он расстёгивает на пару пуговиц сверху и спускается жаркими поцелуями на подбородок, а после и на шею. оставляет на молочной коже яркие засосы, мимолётно любуется проделанной работой и ловит губами все тихие полустоны. ещё бы немного, и они бы точно с ума сошли друг без друга. — kiss kiss kiss, baby, да, чонгукки? — чимин прижимается носом к холодной щеке, вдыхая приятный аромат крема для бритья, глотает вместе с ним воздух ртом и нехотя прикрывает глаза. — hush hush hush, baby, — поняв, о чём речь, чонгук подпевает родному мотиву и целует в висок. оба смеются, свободно выдыхая. для них прошлое пусть остаётся позади, которое можно изредка вспомнить за чашечкой чая или кофе. а сейчас они начнут творить общее будущее, живя настоящим.