«Мое бренное тело заслуживает смерти»
04.20.1999
Холодный, промозглый апрельский дождь хлестал по лицам, не обращая внимания на всех, кто вдруг оказался около старшей школы Колумбайн этим весенним утром. Из разгромленного главного входа с поднятыми руками выбегали ученики, не веря в свое освобождение из страшного места, где ненависть обрела преобладание над всем остальным. Всеобщий страх охватывал людей, замерших в нервном ожидании действий со стороны литтлтонских шерифов, которые безуспешно пытались вести переговоры с отчаянными стрелками. Но юношам не было дела до наивных легавых, ведь вот она — в каком-то роде мечта. Тот день, к которому эти двое так безрассудно стремились не один месяц — восторжествование естественного отбора, час расплаты — оно наконец настало. Тем не менее, никто из нескольких десятков перепуганных взрослых и учеников совсем не хотел понимать мотивы юных террористов. Никому это не было нужно, все люди, собравшиеся здесь, мерзли под беспощадным дождем, моля богов лишь позволить им снова увидеть близких целыми и невредимыми. И ни один не задумывался о том, насколько на самом деле это эгоистично. Человек называет любовью свою жалкую привязанность, неумение жить без того, к кому они привыкли. Но никто не понимает этого. Ни один из них не понимал, что эти ублюдские чувства — любовь или привязанность во всех ее проявлениях — это только иллюзия, которая однажды погубит нас всех. Родители, что роняли горькие слезы и трясли полицейских, боялись, что не смогут больше ощутить того тепла, что дарит маленькая часть тебя. Но сейчас страшно было всем. Переминаясь с ноги на ногу, Билли чувствовала, как беспокойство и беспомощность быстрым темпом перерастают в панику и истерику. С каждой минутой отсутствия подруги и с каждым грохотом глухого выстрела сердце стремилось выскочить из грудной клетки, а взгляд ее становился более безумным, метаясь по всей парковке в попытках найти уголок для укрытия. В голове вертелись самые идиотские мысли, сбивая всю сосредоточенность на ситуации, словно мозг хотел расслабиться, просто перестать обращать внимание на раздражитель. Однако Роджерс отличалась своей неподатливостью и упорно игнорировала намеки и попытки организма отстраниться от страшной суеты вселенского масштаба. Несмотря на все это, заламывая руки за голову, Билли все равно не могла понять и ответить на это извечное «почему». Что их сподвигло? Как они решились? Девушка проигрывала сценарии со всех возможных сторон, но ее миролюбивая натура никак не могла принять факт, что двое знакомых парней проснутся рано утром с мыслю и желанием убивать, а затем, подпитываемые жаждой мести, накинут на плечи излюбленные плащи, возьмут оружие и пойдут вершить «правосудие» в школу. Узнав об этом, Клейторн, похоже, тоже с катушек слетела — ринулась «спасать» кого-то, толком даже не объяснившись. «Ну почему, почему она такая эгоистичная сука?» — тело ныло вместе с разболевшимся рассудком. Осознание того, что из семи миллиардов людей в этот день решили посвятить себя в юные убийцы именно ее друзья, убивало не хуже выстрела в упор. Хотя, правильнее было бы сравнить состояние девушки с отравлением стертой крошкой стекла. Так же медленно и мучительно. А ведь мать предупреждала, что ничего хорошего дружба с Мэллори не принесет. Но тогда, хотя бы две недели назад, когда всем было весело и хорошо, слова матери находились далеко не в приоритете. Тогда казалось, будто жизнь медленно меняется, и далеко не в худшую сторону. Выпускной и вовсе навеял впечатление близкого начала новой, счастливой жизни. — …меня зовут Дара Вудс, и я нахожусь на парковке старшей школы Колумбайн, где сегодня утром два вооруженных одиннадцатиклассника устроили массовую бойню… — говорила совсем рядом взволнованная репортерша в камеру. «Сейчас бы еще ходить и допрашивать тех, чьи близкие отправились на тот свет» — с отвращением подумала девушка. «Наверное, нужно быть полным уродом, чтобы стать журналистом и донимать познавших утрату людей. Хотя, бывают и исключения даже среди репортеров». — …По некоторым данным, в настоящий момент в школе находятся около двух десятков заложников, стрелков, предполагаемо, трое. Репортерша закончила говорить, а недоумение сменилось внезапно возникшей тоской с привкусом горечи, когда где-то совсем близко грохнул выстрел. Послышался звон битого стекла, бьющегося о твердый кафельный пол. В районе груди что-то болезненно кольнуло и Билли осознала — это не школьные окна разбились. Это сердце рассыпалось мелкими осколками обиды и предательства. Те люди, которых она считала единственными друзьями, а что еще хуже — Мэл, сука, которой Роджерс доверяла больше, чем себе, — они все просто бросили ее тут, одну-одинешеньку на этой холодной парковке, на съедение копам с их некомпетентными расспросами. Ведь, по их мнению, Билли Роджерс — единственная из ближайших и посвященных в планы «святой» троицы, устроившей стрельбу в школе и используя учеников как мишени. Она смотрела в пустоту, понимая, что все кончено и никакие усилия не помогут вывести Мэл, Эрика и Дилана живыми из Колумбайн. Безумные кошки скребли где-то в груди, откуда невыносимая боль распространялась по всему телу. Чувствуя себя опустошенной и преданной всеми, Роджерс отметила для себя, что если после всего, что было, им удалось так легко сжечь все мосты, связывающие, казалось, вечными узами, то это значит лишь одно — ни Мэллори, ни Эрик, ни Клиболд не ценили расположения к себе Роджерс. Она никогда не была нужна им. Вся эта дружба являлась одной большой иллюзией, дурацкой шуткой, которую сыграл мозг с Билли, пытаясь хоть как-то получить положительные эмоции, замысловатые дофамин, эндорфин, необходимые для поддержки жизнедеятельности. Все, что было между ними — жалкая иллюзия, не достойная воплощения в реальность. — «Все будет нормально, я попробую поговорить с ними», — эхом раздавалось в голове, составляя общую картину с помощью образа Мэл, которая, даже не попрощавшись, метнулась внутрь, предварительно схватив винчестер из багажника своей тачки. Как Роджерс только могла отпустить ее? Да как вообще она пробралась туда, оставшись незамеченной? Еще и с оружием… О чем умалишенная и вооруженная Мэлори хотела говорить с такими же обезумевшими Харрисом и Клиболдом? Неужели она действительно так легко и просто решилась на преступление закона ради удовлетворения своей тупой потребности «поиграться» с живыми людьми? В голову сразу же ударил совершенно очевидный ответ: Клейторн пошла туда не ради убийств. Спектакль разыгран для того, чтобы свести счеты со своей жизнью. Роджерс почувствовала приятную слабость в ногах и руках, когда внезапно поток мыслей испарился, будто ничего и не было, а образы перед глазами растеклись в смутную кашу. Приближающиеся сирены раздались мягким гулом где-то вверху груди, а небо вдруг оказалось под ватными ногами.***
Держа ружье наготове, Клейторн с видом бывалого охотника искала хоть одну живую душу. Ее не покидало ощущение подсознательной, томительной тревоги, которое и двигало вперед, бросая из стороны в сторону на колья этой жизни. На секунду Мэл остановилась. Память все еще была затуманена травой, которой она нажралась с утра. Ее иссиня черный взгляд упал на девушку, что с прикрытыми глазами покинула это существование в луже собственной крови. Зрелище наталкивало на безрадостные мысли о жизни и смерти, отчего на какой-то миг она сравнила погибшую с собой… через несколько минут. Мэл опустилась на колени, пятная их в крови мертвой девушки. Оперевшись правой рукой на чистый участок плитки, левой Клейторн коснулась остывшего плеча, которое уже не дрогнуло от чужого холодного прикосновения. Мэллори наклонила голову, провела пальцами от тонкого обнаженного плеча к острому подбородку. «Наверное, раньше ее так касался какой-нибудь качок, прежде чем раздеть и приступить к прелюдиям» — пронеслось в голове, напоминая об одном незначительном событии, которое на самом деле, подобно клейму, отпечаталось на склеенном по кусочкам сердце. Заглянув в голубые глаза трупа, совсем не смущаясь, Клейторн заправила тонкую прядку светлых волос за ухо, после чего драматично оторвала пальцы от лица, на щеках которого запечатлелись неподвижные слезы страха. — Ничего, детка, со всеми случается, — спокойно произнесла она, поднимаясь с холодного кафеля. На голых коленках, до которых белоснежные гольфы не дотягивали, теперь сияла двумя пятнами бордовая, почти черная кровь убитой блондинки. Однако Клейторн не потрудилась даже заметить это. Одурманенный мозг под воздействием наркотиков продолжал следовать к поставленной цели, что заключалась в хладнокровных убийствах. Твердые и массивные каблуки черных ботинок стучали по школьному полу, запятнанному кровью собственных учеников. Девушка шагала по широким коридорам, иногда, совсем не скупясь, пуская смертоносные пули в шкафчики, двери, и рюкзаки. С досадой пиная неподвижное тело, что вдруг оказалось на пути, она прислушалась. Где-то со стороны библиотеки послышались громкие голоса знакомых парней, которые перебивали грохот и чьи-то визги. Опустив оружие, она быстрым шагом направилась к источнику шума, про себя радуясь внезапному обнаружению.***
Дверь вдруг распахнулась и оба дула направились на вошедшую. — Ну привет, ублюдки! Думаете, веселиться можно только вам? — сказала она, с ходу выстрелив куда-то под стол, откуда послышались истошные вопли, терзающие слух любого способного к эмпатии человека. Парни опустили свои пушки и, ошарашенные таким появлением, вмиг оказались около девушки. — Клейторн? Какого… — Мэл! — до этого злобно сверкающие глаза Дилана вдруг посветлели и прояснились, став сравнимы с чистым небом после грозы. — Мэл, зачем ты… Клиболд попытался схватить ее за плечи, но девушка, убрав указательный палец с курка, наставила на него дуло винчестера, тем самым создавая между собой и парнем небольшое, но неприятно жгущее душу Дилана расстояние. — Убери от меня свои руки, животное, — воскликнув, девушка сделала шаг назад, не позволяя юноше приблизиться к себе. Растоптанное доверие все еще желало возмездия за этот предательский поступок. — Как ты мог, Дилан? Получается, ты такой же ублюдок, как и любой из джоков? — парень отодвинул в сторону вытянутое по направлению к нему ружье и прижал к себе сопротивляющуюся девушку. — Я думала, тебе можно верить! Сердце разбивалось на тысячи мелких кусочков от таких слов, но Дилан изо всех сил старался не подавать вида. Из последних сил он сдерживал слезы боли, что уже норовили навернуться в уголках уставших глаз. — Прошу тебя, уходи отсюда немедленно, Мэл. Можешь злиться сколько угодно, умоляю, только уходи, пока еще не поздно, — дрожащим голосом почти шептал Клиболд. Он не мог позволить ей видеть свою смерть. — Не смей указывать, что я должна делать, — кричала она, пытаясь высвободиться из крепких объятий парня. После такого поступка, который явно указывал на безразличность Дилана к большому и полному доверию девушки, ей было крайне неприятно снова чувствовать на себе прикосновения, что когда-то заставляли цвести, словно орхидея. — Я не за тем здесь, чтобы выслушивать твое сопливое нытье! Как видишь, я тоже не в рай собираюсь, — продолжала Мэл. Ее слова острыми клинками вонзались в душу, отчего последний дух яростного желания «справедливости», навеянного переполненной копилкой обид, мгновенно покинул юношу, оставив горевать у разбитого корыта, полного натворенных безумств. Эрик все так же стоял поодаль, опасаясь подойти к друзьям. Его не покидала навязчивая мысль о том, что, сложись все иначе, жизнь была бы кардинально другой. Эти несчастные минуты оттягивают момент, будто Мэллори специально появилась здесь, дабы аффект стремительно покинул юных «прирожденных убийц», возвращая к тупой и бессмысленной жалости к самому себе. Клейторн уже не сопротивлялась, когда всякая отвага навсегда покинула Дилана. Его руки незаметно дрожали, постепенно теряя хватку, а по щеке скатилась одинокая слеза. Невыносимо больно слышать, что единственный и самый дорогой человек в твоей никчемной жизни разочарован. Разочарован в тебе и твоих действиях, поступках… Что же теперь остается, кроме как умереть, покинуть этот лживый, полный нелюбви мир, которым правят полные ублюдки, когда твоя надежда мертва? — Прости меня, если сможешь, Мэл, но для таких, как я, места здесь нет. Девушка только хмыкнула в ответ. Внутри бушевал огонь злости на Дилана за такие слова. Хотелось просто треснуть ему по затылку, чтобы прекратил нести этот оскорбляющий бред, ведь между строк, казалось, он говорил: «Ты недостаточно сильно любишь меня, Мэл, и поэтому я убью себя». — Ты — моральный идиот, Клиболд. Даже в такой момент ты говоришь, какая я сука, что моих чувств недостаточно, чтобы удержать тебя в этом мире. Спасибо тебе за это на добром слове. — вспыхнула брюнетка, не сдержав обиды. Слишком горек этот вкус, разъедающий сердце. — Теперь же прощай, перед уходом я бы хотела захватить с собой пару попутчиков, — подмигнула она и направилась вдоль ряда столов. По телу бегали мурашки, противно мутило в желудке от неприязни и отвращения к самой себе. Она бы никогда не сказала ему такого. Никогда, кроме сегодняшнего дня, когда Дилан собственными руками разбил ее сердце, оставив одну-одинешеньку в равнодушном и безразличном мире. — Мэллори, я вижу, ты основательно ебнулась, — теперь уже не выдержал Харрис, петляя между стульев, он прошел к ней, не внимая застывшему Дилану, который, кажется, забыл, зачем сегодня пришел в школу. Добравшись до подруги, Эрик сжал тонкие плечи в мертвой хватке, отчего та была явно не в восторге. — Ты слышала, что он сказал? Убирайся, вали отсюда, не мешай закончить начатое, — нервозность была на пределе, когда парень сквозь зубы процедил эти слова. — Отпусти меня, ты слышал, что я сказала, — съязвила Клейторн, отталкивая Харриса от себя. — Я пришла сюда умереть, если ты еще не понял. Брезгливо отпрянув от безумной брюнетки, словно сам он пришел в библиотеку книжки почитать, юноша отошел в сторону. Мэл же в это время заглянула под первый попавшийся стол, из-под которого сразу же послышались мольбы о пощаде, что одним выстрелом вмиг пресеклись. — Ви, очнись, — легко толкнул в плечо товарища Эрик. — Пусть ебнутая развлекается, по-любому скоро копы повяжут. От этих слов по телу прошла холодящая дрожь. Парень поднял взгляд на Харриса. Светлые пряди падали на голубые глаза, стараясь скрыть неудержимый поток эмоций, но Эрик все равно заметил, что друг сдается. Не успел он ничего сказать, как голос брюнетки дрогнул, когда ее губы сами зашептали, переходя на крик: — А что… что ты хочешь услышать от меня? Да, Дилан, я все еще… Нервный срыв не обошел стороной и Клейторн. Слезы брызнули из горящих глаз, но она застыла на этих словах, будто не решаясь продолжить. Тем же временем ученики и учителя под столами притихли, понимая, что драма между нападающими может сыграть на руку. Парни же замерли в ожидании, только Эрик смотрел на захлебывающуюся в собственных слезах девушку с недоверием, а Дилан внимал ей, возлагая «на кон» всю оставшуюся надежду, что таилась в сердце. На секунду Мэл задержала дыхание, пытаясь успокоиться. — Я не ненавижу тебя, если ты так подумал. Слышишь, Дилан чертов Клиболд, я все еще тебя люблю, — Взлохмаченные волосы цвета оконной рамы из «Белоснежки» падали на мокрый лоб. — И ты… ты тоже прости меня, Ди. Прости и прощай, может, еще увидимся на «той» стороне! Смотря на красивое, почти белое лицо, что выражало немую истерику вперемешку с правдивым отчаянием, Клиболд не сразу понял истинные намерения девушки. Лишь когда дуло немолодого винчестера, сминая светло-желтую рубашку, плотно прижалось к грудной клетке на уровне сердца, он сорвался с места, боясь упустить шанс выжить самому. Но Клейторн стояла, оперевшись на полку с книгами, что находилась в пяти метрах от юноши, который спотыкался о разбросанные сумки и стулья, нарушая безмолвие грохотом. Еще мгновение и пальцы обеих рук Мэл накрыли спусковой крючок…***
…Раздался оглушающий выстрел, после которого библиотека погрузилась в мертвую тишину. Выстрел, который не делали ни Эрик, ни Дилан. Черный, цвета темной материи взгляд девушки вмиг померк. Испустив последний хриплый выдох, она скатилась вниз по той же полке, срывая за собой пару пыльных книжек на запятнанный кровью пол, когда ее сердце остановилось навсегда. Светлая рубашка Мэллори мгновенно окрасилась в кроваво-красный, но кровь быстро впитывалась в одежду, отчего этот цвет близился с бордовым, имеющим желтоватый оттенок. Осознав и осмыслив произошедшее, юноша наконец поборол паралич страха и бросился к телу возлюбленной. Казалось, прошла вечность, прежде чем Дилан оказался подле еще теплых рук. — Мэл! Душераздирающий крик Клиболда нарушил эту священную библиотечную тишину. Голубые очи преисполнились глубокой горестью и горячими слезами, что ручьями стекали по щекам. Если сегодня утром Дилан думал, что это уже конец, точка невозврата, то сейчас он понял, как глубоко ошибался. Сейчас он, сокрушаясь, понимал, что ради нее мог даже сдаться полиции, только бы вернуть ей жизнь… А теперь все кончено. Нет ничего, что могло бы держать парня в этом полном несправедливости мире. Пятная руки в крови, юноша миллионы раз проигрывал в голове все моменты, разделенные с Мэл… Перед глазами всплыла картина, что произошла несколько дней назад. Сидя на краю городского бассейна, еще пустого и закрытого в апреле, Дилан и Мэллори глядели на еле проглядывающиеся сквозь облака маленькие сверкающие точки звезд, которые расплывались из-за плохого зрения и зрелище завораживало еще больше. Они обсуждали любимых исполнителей, попутно делясь впечатлениями от выпускного. Казалось, вот он — самый лучший день в жизни. Вот Мэл сидит совсем рядом, с упоением рассказывает о каком-то панковском дерьме, а Дилан слушает и знает, что она любит его. Клиболд знает, что может найти укрытие от мирского безразличия в ее теплом сердце. —…ты думаешь, я смогу покорить Америку так же, как Кобейн? Он помолчал немного, а потом посмотрел на девушку. При лунном свете ее кожа выглядела еще более бледной, отражая всю невинность и девственную красоту души. Неожиданно для себя парень протянул длинные пальцы к ее щеке и одним аккуратным, несколько робким движением заправил падающую на лоб прядку за ухо. — Мэл, я уверен, что ты сможешь сделать все, что захочешь. Ты достаточно смела для того, чтобы противостоять общественным устоям, и я думаю, ты не обязана быть похожа на кого-то еще. Дилан опустил взгляд в ожидании ответа. Похоже, эти слова удивили Клейторн. Брюнетка изумленно глядела на него, будто только что парень изрек истину жизни. — Знаешь, а ты… ты прав. Отвернувшись, Мэллори стала разглядывать носки своих немного пыльных ботинок. Она была несколько смущена. — Ди, я никогда не говорила, но за все время общения с тобой, я заметила кое-что. — Девушка легонько коснулась плеча юноши и провела пальцами чуть ниже, будто ощупывая на материал его серую толстовку. — Ты всегда мыслишь так глубоко… Задумываешься о том, до чего в жизни бы не дошел какой-нибудь тупой джок вроде Трэвиса, тебя интересует смысл существования, да и вообще ты… больше рассуждаешь на философские темы, нежели о рутинном дерьме. Меня завораживает. Я ужасно рада, что не одна в обществе пустышек, как бы громко это не звучало. После этих слов Клейторн совсем смутилась. Бледные щеки налились пунцовой краской, а взор упал куда-то на дно бассейна. Этот жест парень не оставил без внимания. Немного стушевавшись, Дилан подвинулся ближе к Мэл, и даже осмелился обнять ее за плечи, и не думая спуститься ниже, не взирая на произошедшее после выпускного вечера. — Приятно слышать, что тебя не раздражает мое общество. Дилан замолчал и понял, что вот оно, то самое ощущение счастья. Когда ничто не важно, когда твое сердце наконец может ощутить будто волны, бьющие о корму, умиротворение и спокойствие. — Даже не думай так. Ты мне очень нравишься… даже больше, чем просто нравишься. — Ответила Мэллори, про себя радуясь такому действию Клиболда. Его прикосновения всегда вызывали блаженный трепет, от которого просто хотелось петь, плескаясь в собственных эмоциях. — Ты не похож ни на одного ублюдка из Колумбайн. Но светлые воспоминания изорвались по-варварски черствой, свирепой реальностью, что заставило Дилана вернуться к настоящему моменту. Когда все было упущено без шанса на возврат. Его длинные пальцы пробирал жуткий тремор, пока он пытался убрать черные, цвета смолы волосы назад, открывая искаженное мгновенной смертью лицо. Глаза девушки замерли в вечной панике, а на губах застыли какие-то недосказанные слова. — Мэллори, нет, прошу, — все говорил Дилан куда-то в пустоту, прижимая к груди бледное тело. — Мэл… — шептали губы, искривленные тоской… Насилу оторвав частичку себя, обхватив белое, как сама смерть, неживое лицо, парень глядел прямо в пустующие глаза. Взор ее вскоре начинал мутнеть, отчего прежде очи, бывшие чернее самой черной ночи постепенно светлели, становясь серыми. Серыми и тусклыми, не блещущими тем жизненным обаянием, которое всегда переполняло Клейторн. Мысли скомкались в клубки безумия и ненависти, про себя он взывал куда-то: «За что ей это? За что?!», пока силы и эмоции не покинули Клиболда насовсем. Он был опустошен. Потому что это — настоящий конец. — Реб, я надеюсь, ты закончил? Парень не сразу понял, о чем говорит друг. Мысли были заняты лишь собственным моральным уродством. Момент расправы был безнадежно испорчен и утрачен. На смену противоречивому душевному мятежу, что толкал на страшные поступки, пришли сокрушающие скорбь и уныние. Один лишь вид льющего слезные ручьи Дилана, склонившегося над бездыханным телом Мэллори вызывал навязчивое ощущение себя тираном, который, сам того не ведая, убил лучшего друга. Больно было даже представлять, какого сейчас Дилану. — Ч-что? То есть, да, наверное да. Клиболд сложил белеющие руки девушки на груди, посередине положив ее любимый винчестер. В последний раз коснувшись губами холодного лба, дрожащей ладонью он прикрыл пустые, без доли жизненной энергии глаза. Теперь она была свободна. С этой мыслью юноша поднялся с колен и, не смотря на Харриса, ровным тоном ответил. — Раз так, думаю, мы можем идти. Я больше не смогу выстрелить в кого-то, кроме себя. К этому моменту многие, отличающиеся небывалой смелостью, ученики выбежали из смертельной ловушки. Совсем скоро здесь должны быть стражи порядка, чтобы «схватить» будущих мертвыми мятежников. — Знаешь, я бы хотел сейчас послушать «Hurt». Тот, который от Nine Inch Nails. Эрик понимающе посмотрел на друга. На белой футболке кровь бросалась в глаза, в отличие от черной футболки Дилана, на которой «гнев» ярко выделялся на черном фоне. — Согласен. Подходит лучше некуда. — Эмоций не осталось от слова совсем. Больше нет злости, нет тоски, нет ненависти. Потому что это конец. Юноши взяли свое оружие, ставшее***
Кутаясь в синий плащ, блондинка Билли яростно и остервенело топала в сторону дома. Скорбная тьма окутала Литтлтон. Дождь давным-давно перестал быть помехой, еще до того, как девушка вошла в бар с мыслью нажраться как свинья, лишь бы хоть на часок выкинуть из головы мысли, что уже твердым узлом комковались в горле, то и дело вызывая нескончаемые слезы. После первого шота было даже немного спокойно, однако обида и злость накатывала все сильнее с каждым новым глотком. И только потратив около пятидесяти долларов, Роджерс поняла, что никакой алкоголь не затмит горе утраты, не снимет, как рукой, горечь негодования. Запланированный на завтрашнее утро допрос только подливал масла в огонь, погружая с головой в безрадостные мысли о том, что если не тюрьма грозит ей, то многочисленные унижения и угрозы семье со всего штата буквально обеспечены. И это вообще не успокаивало, не давало покоя от и без того нагнетающих раздумий. Жалея о том, что не оказалась застрелена в школе, Билли утирала без конца стекающие к подбородку слезы. Теперь и злость покидала девушку, оставляя ее наедине с мыслями о смерти. Теперь никого не осталось рядом, ни один человек во всем мире не поддержит ее. И что же это значит?.. Блондинка догадывалась, но боялась признать себе это. Одиночество разъедало горячую душу, искры скорби заживо сжигали молодой разум. Чаша эмоций была переполнена, отчего Роджерс еле сдерживала накатывающую истерику. Перейдя на бег, она с трудом держала в себе отчаянный крик умирающей души, моля лишь скорее оказаться дома, совсем одна в пусть небезопасном, но все же доме. Теперь, казалось, она нигде не могла быть в безопасности. Мысли о самоубийстве все навязчивее тормошили раненые чувства, взывая к рассмотрению, и девушка вспомнила об отце. Единственном и ненавистном опекуне, который плевать хотел на проблемы дочери, на то, что в школе ее вечно унижают, на то, что, несмотря на все трудности, она продолжает усердно учиться… «Нет, если меня вдруг не станет, то никому хуже уж точно не будет!» — пронеслось в голове, когда Билли прекратила игнорировать смертельный выход из ситуации. Дойдя до дома, пшеничному взору предстала огромная, выведенная на всю гаражную дверь надпись, нарисованная краской из баллончика. «Убийца!» —гласило «граффити». Местами надпись подтекала из-за беспросветно льющего с самого утра дождя. Увидев это, Билли перестала сдерживать эмоции. — Сука, да за что?! —вырывалось из груди. — Урод, который написал это, я не убийца! Разве, блять, я застрелила всех этих несчастных?! Зайдясь в неистовых стенаниях, Роджерс сняла с себя ботинки. Хлюпая белыми носками по холодным лужам, она бросила тяжелую обувь прямо в светлую дверь, которую испоганили какие-то вандалы, ищущие виноватых. И эти «мстители», так же жаждущие «справедливости», нашли, по их мнению, виноватую. При этом у девушки получилось вложить всю злость, всю обиду, которую нужно было выместить хоть где-то. На без того испорченной двери красовались две вмятины, что оставили каблуки. Но этого было недостаточно. Сердце не склеилось обратно от одного такого выпада и блондинка ворвалась в дом. Холодные капли дождя стекали по мокрому плащу, а промокшие и уже грязные носки оставляли липкие следы на полу из ламината. «Было бы мерзко, если б не было плевать» — проскочила мимолетная мысль. Не сбрасывая яростного темпа, Билли вбежала на кухню. Дом был пуст, иначе отец еще с порога отвесил бы звонкую оплеуху за поздний приход домой, не считая уже внешнего вида. И в конце скандал сведется уже к привычной фразе «тебя ни один парень не полюбит; ты стерва, как и твоя мать!». Сколько за всю жизнь он произнес это, а сердце каждый чертов раз щемит. И ему будет плевать на то, что случилось в школе, точнее, ему и так плевать, раз он не дома в такое время. «Даже сегодня этот урод выбрал бухло» — сделала вывод Роджерс, даже не представляя возможности того, что ее отец мог быть в полиции сейчас. Или где угодно. Сбросив на пол мокрую верхнюю одежду, Билли, вкладывая всю боль, по одной бросала тарелки на пол. Крупные осколки разлетались по всей кухне, а мелкие впивались в подошвы ног, доставляя физическую боль. — Ненавижу всех! Жизнь — дерьмо! — рычала девушка, продолжая громить кухню до тех пор, пока кувшин с «грязными» эмоциями не был опустошен, как и ящик с посудой. Пол был усеян разных размеров фарфоровых и керамических осколков, когда взгляд Билли цеплялся за все подряд, выискивая что-то, с чем еще можно высвободить себя от ненависти к себе и к миру. Не найдя ничего подходящего, тяжело дыша, она выхватила длинный нож, которым обычно нарезала лук, из-за которого так часто проступали слезы… В этот момент все заволокло туманом, будто «пленка» памяти загрязнилась. Перед глазами резко появился туман, беспроглядный, отдающий мертвецким холодом туман, будто управлением над телом овладел сам дьявол… до тех пор, пока дикая, страшная боль не пронзила живот, когда острая сталь плавно вошла в брюшную полость. Она инстинктивно вскрикнула, а из глаз брызнули слезы. По-прежнему не контролируя себя, девушка схватилась за поднос, стоящий на краю барной стойки, и опрокинула содержимое, то есть пару уцелевших чашек на себя. Не удержавшись ни за что и так и не вынув из раны ножа, она попятилась назад и с грохотом и звоном осколков упала назад. В ладони вонзались маленькие, острые кусочки битого стекла, принося еще больше боли. Сдавленный стон сорвался с кривой улыбки, а из глаз, кажется, посыпались искры. Агония охватила девушку, отчего в светло-карих глазах зарделось безумство.***
С каждой минутой боль утихала, унося с собой много крови. Умирающая девушка глядела перед собой, еле держась в сознании, а перед глазами то и дело всплывали мутные воспоминания, проблескивали какие-то мысли. В какой-то миг на кухню вошел Эрик. — Странно, весьма странно. Почему ты здесь, стоишь передо мной? — В ответ ей прозвучало лишь молчание. Хотя, и она не проронила ни слова — обильная потеря крови сказалась на сознании. Мысли звучали так же громко, как слышался бы голос. — Я думала, ты мертв. — И снова только тишина утешила слух. — А ты мне никогда не нравился, Харрис. Даже не смотря на то, что было между нами. Вспомнил ли ты обо мне перед тем, как выстрелить в свою тупую голову? Конечно, нет. Зачем тебе вообще думать обо мне? — Руки и кончики ног давным-давно похолодели, но Билли было плевать. Казалось, температура тела стремительно падала. — Не знаю, чего я хотела. В любом случае, наверное, я хотела покончить с трудностями этой жизни… И вот он, венец. Смерть, холодная, беспощадная старуха на деле оказалась тобой, Эрик, она имела твои глаза, когда явилась ко мне совсем иной, совершенно не такой, как привыкли ее описывать где бы то ни было. Как странно. Ты мне даже не нравился. Прощай, мир. Прощай, отец. Ждите меня в аду, ублюдки. Еще капля крови — и девушка выдохнула в последний раз. Сердце замедлилось до нуля ударов в минуту, а нервная деятельность утихла. На кухне все еще было темно, а за окном хлестал ливень. Билли Роджерс оставила свое тело, отправившись в вечное скитание души по бездне подсознания. Это был холодный апрельский вечер…