сигаретный дым.

       чанбин пахнет сигаретным дымом, потому что он скуривает по двенадцать сигарет в день.        первое время их совместного проживания феликс с трудом сдерживает рвущийся наружу кашель, пока со курил прямо в квартире, пуская дым в потолок. он чуть ли не рвался открывать окна, высовываться в них, чтобы наглотаться такого необходимого воздуха, не смешанного с сигаретным дымом, от которого в горле першит, что едва ли не собственные легкие, которые почти что горят, выплюнуть.        феликс трет слезящиеся от дыма глаза и молчит.        спустя неделю феликс относительно привыкает, только провожает взглядом каждое движение брюнета — как он достает из кармана своих брюк пачку сигарет, из нее — саму сигарету, поджигает зажигалкой кончик и обхватывает сигарету губами, затягиваясь.        сигаретный дым уже осел пеплом в легких феликса.        на вторую неделю ничего не меняется. только чанбин скуривает в день не двенадцать сигарет — только семь. феликс даже не знает, радоваться этому или нет, потому что медленно, но верно он привыкает, уже не в силах представить темный образ со чанбина без въевшегося в ткань одежды и кожу сигаретного дыма, и даже не хочется на стенку лезть, а в окно — и подавно.        в какой-то момент феликс начинает считать запах сигаретного дыма родным. родным, потому что он уже стал второй кожей чанбина, который о своих проблемах всегда молчит.        феликс, на самом деле, тоже.        феликс только смотрит. смотрит своими все еще детскими глазами и молчит, потому что не считает, что это важно.        а когда проходит месяц, феликс возвращается домой с пар в университете поздним вечером с купленной в круглосуточном магазине пачкой сигарет в кармане. тех же самых, что и у чанбина. были. потому что когда ли заходит в квартиру, уже из коридора он видит не обычно затягивающегося никотином и выпускающего дым в потолок кухни чанбина — он сидит на кухне на диване и пьет свой кофе без сахара из бежевой кружки с черным котом.        за окном уже темно. ничего другого от зимы и половины седьмого вечера никто и не ожидал.        феликс оставляет свои кеды и куртку в коридоре, проходит на кухню и садится на противоположном конце дивана, чувствуя себя… неловко? почему-то он ощущает себя нашкодившим школьником, которого непременно отругают, и прямо сейчас. но чанбин молчит, отчего легче не становится. феликс только собирается открыть рот и спросить, что случилось, но чанбин его опережает:        — я бросил курить.        и феликс едва ли не давится. то ли поднятым такими неожиданными, как ветер, словами хена пеплом, то ли простым воздухом, закашливается, отчего пачка сигарет выпадает из его кармана на пол.        в отличие от тихо упавшей на пол пачки, сердце в его груди забилось как бешеное, раза в два-три быстрее, чем обычно, ощущаясь где-то в районе горла вместе с подступившей паникой, и ли всерьез опасается, что и со слышит его сердцебиение.        — а ты, как я понимаю, начал.        феликс хочет провалиться сквозь землю. вместе с этой пачкой сигарет, будь она неладна! во рту сразу же становится сухо, как в пустыне сахара, а феликс опускает голову, не решаясь встретиться взглядами с чанбином.        — феликс, давай пообещаем друг другу кое-что.        феликс вздрагивает, замирает, словно молнией пораженный, и смотрит своими большими-большими глазами на чанбина, пододвинувшегося к нему, ожидая, что будет дальше, и выглядит он сейчас не иначе как маленький котенок с глупым взглядом, который только оказался в новой квартире и изучает все сначала взглядом, а потом уже неловко перебирает лапками по полу, все еще несмело.        — я имею в виду, — продолжает хмуриться, — что ты можешь доверять мне свои проблемы и мысли.        ох.        ох.        кажется, сердце феликса остановилось.        ли все смотрит и смотрит на чанбина, потому что… нет, все не так, правда, у феликса нет проблем. но мыслей достаточно. он сглатывает — сглатывает подступившие к глазам слезы и, правда, он пытается держаться, но все равно тихо всхлипывает, почти сразу же оказываясь в чужих — родных — объятиях.        феликс шумно выдыхает, когда чужая ладонь опускается на его спину, и, ощущая исходящее от нее тепло сквозь ткань рубашки, прижимается теснее, подставляясь под успокаивающие круговые движения ладони и вдыхая запах чанбинового одеколона — розмарина, сандалового дерева и амбры, подаренного самим ли чанбину на день святого валентина в прошлом году, от которого голова приятно идет кругом.        и, если закрыть глаза, то можно почувствовать, словно ты сидишь у костра на лесной поляне в объятиях любимого человека. конкретно для феликса — чанбина, объятия которого, словно исходящие тепло и свет от пламени костра, отгоняют от ли абсолютно все волнение, тревогу и мысли про завтрашний день, потому что у него есть это самое «сейчас», которое не хочется ни на что другое менять.        — феликс? ты улыбаешься.        ладонь замирает на спине младшего, и он встречается взглядами с чанбином. он, кажется, встревожен — глаза феликса по-прежнему красные от слез, а на щеках все еще видны влажные дорожки. другой, свободной, рукой он касается феликсовой щеки, проводит по ней, задерживаясь где-то у уха, и феликс почти что как кот тарахтит от удовольствия. по крайней мере, так сделать очень и очень хочется. уткнуться в чужую теплую ладонь, прикрыв глаза.        — я просто счастлив, хен, — расслабляется в объятиях, не думая уже ни о чем. ни о том, что он обещал написать своему другу, минхо, что добрался до дома (потому прямо сейчас на его телефон приходят и приходят новые сообщения от него, в которых гневных смайликов в несколько раз больше, чем самих букв), что ему нужно поднять (и выбросить) эту злосчастную пачку сигарет и просто быть счастливым. в кои-то веки.        — не хочешь поговорить? — и на вопросительный взгляд феликса чанбин мягко касается его волос кончиком носа, целует целомудренно в макушку и некоторое время молча сидит так. — как прошел твой день?        и феликс рассказывает.        рассказывает не только о прошедшем дне — о многих своих мыслях, что-то уверенно, с широкой улыбкой, а что-то — тихо-тихо, едва слышным шепотом, заламывая свои тонкие брови, когда вспоминает кошмары, которые преследуют его уже неделю каждую ночь; со сразу же смыкает руки в замок на его талии, таким образом говоря: «я не позволю тебя обидеть», и феликс смеется сначала глухо, а потом — хихикает в чужую шею, щекоча горячим дыханием кожу.        — ах, хен.        — м?        — можешь объяснить мне кое-что? я немного не понял про...        — да.